Выбери любимый жанр

Попытка возврата. Тетралогия - Конюшевский Владислав Николаевич - Страница 79

Перейти на страницу:

Изменить размер шрифта:

— И куда же ты их, уважаемый, потом хотел девать?

— Ну дык, подлечились бы малость у меня, не в лесу же увеченных бросать, не по-христиански это, да и ушли бы с богом.

— А ты что — доктор?

— Господь с тобой, мил человек! — Старик аж руками замахал. — В лекарстве совсем не понимаю, но вот лубки поставить смог бы. Хоть какая-то помощь страждущим.

Ну, в принципе логично все объясняет, только что же так внутри свербит. Какое-то несоответствие есть, но я его не могу увидеть. В этот момент вмешалась девчонка:

— Деда Савелий! Ну что же вы так! Это же наши — советские!

Старик досадливо мотнул головой, а я вдруг понял — осанка! Он при разговоре старательно горбился, но иногда разворачивает плечи и совершенно перестает быть похожим на забитого пахаря. Чисто на интуиции спросил:

— Вы, похоже, из бывших?

Дед, плюнув на маскировку, выпрямился и, глядя в глаза, ответил вопросом на вопрос:

— А это что — до сих пор преступление?

— Да нет. — Я пожал плечами. — Просто сначала не понятно было, кто вы такой. Чувствовал неправильность в поведении, вот и спросил. Ну а теперь все ясно. Так что остается последний вопрос — так как мы не сможем раненых взять с собой, у вас есть надежное место, чтобы их укрыть?

— У меня и укроем. Там их сам черт не найдет. На этих-то, — он кивнул на трупы, — мы случайно нарвались, когда я решил по дороге проехать, чтоб увечных не растрясти.

— Понятно… ну тогда разбегаемся. Мы и так время потеряли. Так что спасибо вам и удачи!

Махнув рукой, дал своим ребятам команду выдвигаться. Дед тоже пожелал:

— Ну и вам счастливо добраться.

После чего повернулся и пошел к летчикам. Пацанчик, который был с ним, времени даром не терял, закидывая в телегу трофейные винтовки, собранные у убитых. Надо же — не боится покойничков, хотя совсем малец. Или насмотрелся уже?.. Мы отошли шагов на сорок, когда старик меня окликнул:

— Эй, командир! Погоди!

Я остановился и увидел, что он бодрой рысью бежит ко мне. Подбежал, даже не запыхавшись, и начал говорить:

— Вот что, командир, я понял — вы действительно свои. А то ведь по этой форме пятнистой и не понять ничего. Националисты же между собой рубятся, только головы летят. Так что когда вы панов перестреляли — это для меня еще не показатель был. А вот когда нас живыми оставили и уходить собрались, точно убедился.

Дед немного помялся и продолжил:

— Те ребятишки, что со мной, — Петька да Татьяна, они ведь ко мне еще в сорок первом прибились. Мать у них под бомбежкой погибла, вот я и подобрал сирот. А отец их — комдив Игнатьев. Ну, это в в сорок пером он был комдив, а сейчас, если живой, то уже, глядишь, и до больших ромбов дослужился.

— До звезд, дед. Ромбов-то уже полгода как нет. Погоны мы носим.

Старик запнулся и недоверчиво спросил:

— Какие такие погоны?

Я, расстегнув ворот комбеза, продемонстрировал старому, о чем речь. Дед неверящими глазами уставился на мое плечо, а потом вдруг отступил на шаг и, сначала перекрестившись, а потом поправив на голове кепку, вскинул руку в воинском приветствии, надтреснутым голосом сказав:

— Господин штабс-капитан, разрешите представиться! Ротмистр семнадцатого гусарского Черниговского полка Савелий Окунин!

По щекам старого ротмистра, а если по-нашему считать, то майора, текли частые слезы. Не замечая их, Окунин так и держал руку возле головы. Ну и что тут делать? Понятно, что мы в разведке, но вот от того, что он мою фамилию узнает, мир не перевернется. Вообще-то, конечно, уходя в тыл, документы и знаки различия оставляли на базе. А я как-то прошляпил. У остальных проверил, а со своей гимнастерки снять, когда комбез надевал, — из головы вылетело. Но как в тему моя забывчивость пришлась! Вон народ — аж до слез впечатляется. Поэтому, встав смирно и передав автомат Пучкову, тоже кинул руку к пилотке и представился:

— Капитан Красной Армии Илья Лисов!

Автомат Лехе передал, потому как по уставу — с оружием не козыряют, а я не хотел, чтобы старый служака подумал, будто у нас армия лохов, правил не знающих. Потом обнял расчувствовавшегося Окунина и сказал, что про командирских детей обязательно доложу. Только вот пусть он мне на карте покажет, где его лесная хибара находится. Смущенно шмыгающий дед отметил точку и, окончательно придя в себя, объяснил просьбу:

— Через нас фронт обратно покатится. И кто его знает, как оно повернется. Вдруг детишек уберечь не смогу.

Потом вдруг опять попросил карту. Я дал. Окунин спросил — есть ли у меня следующий лист. На вопрос «зачем?» ответил:

— У тебя вот здесь краешек болота виден. И обозначено оно как непроходимое. А я тропу знаю. Даже не тропу, а дорогу целую — танки пройти смогут. Я эту дорогу сам нашел. А местные о ней или не знают, или не помнят. Тевтонцы тут никакого удара ждать и не будут. У них укрепрайон, вон видишь, даже у тебя отмечен — по холмам идет. А возле болота только патрули ходят. И то из-за того, что службу они знают хорошо. Так что патрули — просто для подстраховки.

— А какие танки смогут пройти? Легкие? Типа «виккерса»?

Окунин насмешливо хрюкнул и, оглядев меня помолодевшими глазами, ответил:

— Вы, господин капитан, еще «рено» бы вспомнили. Не такой уж я и замшелый, как кажусь. До самой войны новинками техники интересовался. Да и за два года на нее насмотрелся. И на целую, и на разбитую. КВ, скорее всего, не пройдут — все-таки тяжелы слишком, а вот для тридцатьчетверки — в самый раз! Максимум в одном месте метров двадцать гати для надежности саперам проложить надо будет.

Блин! Этот гусарский майор оказался просто находкой! Если действительно танки пройти смогут, то укрепрайон с тыла можно в блин раскатать. Наказав старику больше не ввязываться ни в какие передряги, твердо пообещал, что на следующей неделе к нему придут люди с нашей стороны. И летчиков заберут, и детей, и самого Окунина. Он теперь — особо ценный объект. От его сохранности и знаний, возможно, тысячи жизней зависеть будут. Потом, подумав пару секунд, переиграл. На фиг! Лучше самим проводить весь обоз до дедовской замаскированной заимки. Хоть начинающийся дождь и не даст собакам, если такие здесь объявятся, встать на след, но мне так гораздо спокойнее будет. А для еще большего спокойствия решил оставить с ними Абаева, отдав ему вторую рацию и термоэлемент. По пути приглядели хорошую поляну, годную для посадки самолета, потому как весь этот табор пешим ходом вывести не получится. Когда наконец всех устроили, был уже глубокий вечер. Разместили раненых, перекусили. Во время ужина Окунин все расспрашивал меня об изменениях в армии.

— Неужели теперь офицер офицером называется? А комиссар как?

— В пятый раз говорю: и офицер — офицером, и солдат — солдатом. Даже генерал — генералом! Комиссаров теперь нет. Есть заместитель командира по политической части. Называется замполит. Хотя хрен редьки не слаще. Но с двоевластием в армии покончено. Теперь за командиром всегда последнее слово.

— Вот это верно! — Дед даже привстал. — В армии всегда единоначалие должно быть, а то не армия получится, а сброд, цели не знающий. Даже в бандах атаман был один, иначе они долго не существовали. Поэтому немцы и захватили полстраны, что у нас в каждой роте по два начальника было. Точнее, один командир, а другой контролер, право имеющий командирские приказы отменять.

Хм… Савелия Игнатьевича, конечно, занесло, фрицы до Москвы дошли не только из-за этого, но и это тоже было одним из многих факторов наших поражений.

Ну ладно… Посидели, поели, отдохнули — пора и честь знать. Как ни уговаривал Окунин остаться до утра, время поджимало, и, выйдя из дома, попрыгав по привычке, мы куцей цепочкой из трех бойцов втянулись в лес.

* * *

— Ты уверен, что этот старик знает тропу через Марьино болото?

Колычев внимательно посмотрел на меня, крутя карандаш между пальцами. Я ему доложил уже о результатах разведки, а теперь рассказывал о встрече с Окуниным.