Александровский cад - Пиманов Алексей Викторович - Страница 47
- Предыдущая
- 47/94
- Следующая
Герман Степанович выдержал еще одну театральную паузу и вкрадчиво произнес:
– Родные братья не предают.
После истории с отцом Лешка был готов к любому повороту. Но что Коган и Варфоломеев – братья, это уж слишком.
«А может, старик спятил?» – пронеслось у него в голове. Лешка усмехнулся и вдруг выпалил: – Все вы врете. И про Когана, и про отца. Так ведь, Герман Степанович?
Но колючий взгляд Варфоломеева отрезвил его. Лешка перестал улыбаться и недоверчиво спросил:
– Что ж вы тогда возились целых двадцать лет? Лицо Варфоломеева-Шпеера перекосила злоба.
– Было две причины нашей задержки. Одна из них, Алеша, в твоем кулаке.
Казарин разжал ладонь, алмаз засверкал, отбрасывая яркие лучи в разные стороны. Не сводя глаз с камня, Варфоломеев продолжил рассказ:
– Главную семейную реликвию – золотой жезл с двумя вставленными в него изумительными алмазами – мой отец успел разделить на две части. Первый камень в конце концов попал в Алмазный фонд. Его-то и везли несколько лет назад на выставку в Ленинград. На этот камень мы и навели уголовников…
– А как вы узнали, когда и куда будет вывезена коллекция?
Герман Степанович лукаво прищурился.
– Помогла твоя наводочка. Помнишь, вы с Танькой нашли место, где можно было слышать разговоры в верхних кабинетах? Я сходил туда, все проверил и мысленно сказал вам «спасибо». Вот так однажды я и услышал, как в кабинете директора Алмазного фонда о перевозке коллекции в Ленинград толковали. Я все рассчитал и для алиби лег в госпиталь на лечение… У нас все получилось, но ты, Лешка, все карты нам спутал тогда.
Алмаз вернули в хранилище, и я вновь вынужден был ждать. Правда, оставался еще один камень. Но вот его следы затерялись. Вернее – следы пресс-папье с фамильным гербом на ручке, в тайнике которого мои родители успели спрятать алмаз. Долго я искал его. Даже надежду потерял. И только сейчас, вместе с другими готовя архивы и запасники Кремля к эвакуации, наткнулся на акт вскрытия сейфа Свердлова в 35-м году. Среди предметов, изъятых из него, оказалось и пресс-папье с нашим гербом. Узнать о том, что Панин поставил пресс-папье у себя на полку в кабинете, для меня не представляло особого труда. Секретари и уборщицы – лучший источник информации…
– Герман Степанович, вернее, господин барон, а зачем же вы убили Панина? И на какой черт вам понадобился план эвакуации культурных ценностей Кремля?
– Убивать Панина я не собирался. Но в ту ночь он неожиданно вернулся в кабинет… А план эвакуации я схватил случайно, не хотел оставлять отпечатки пальцев на пресс-папье, которое после изъятия алмаза таскать с собой, естественно, не собирался. Вот и завернул реликвию в первую попавшуюся бумагу…
Лешка не видел, что во время своего рассказа старик незаметно опустил руку в карман. На последних словах с Варфоломеевым произошла удивительная метаморфоза. До этого скромный и благообразный старик, к которому, кроме сожаления и симпатии, ничего нельзя было испы-«тывать, выпрямил сгорбленную спину, его лицо превратилось б жесткую маску, а движения приобрели расчетливую траекторию: Варфоломеев сделал замах ножом, но чей-то окрик заставил его дрогнуть.
– Пригнись! – В дверях каморки стоял Владимир Константинович.
Лешка инстинктивно пригнулся, и клинок вонзился в нескольких сантиметрах от его головы.
А дальше был бой двух стариков. Удар, блок, захват, прыжок, еще один удар – все это со стороны напоминало удивительный, ни на что не похожий танец. Лешка, который ничего, кроме бокса, в своей жизни не видел, следил за этим невиданным доселе поединком как зачарованный…
– Лешка! – Крик отца вернул его к действительности. Варфоломеев, успевший вырвать нож из стены, стоял напротив Владимира Константиновича. До рокового броска оставались доли секунды. И тут Лешка схватил первую попавшуюся старинную вазу и обрушил ее на голову Германа Степановича…
Когда Варфоломеев пришел в себя, первое, что он увидел, – отца и сына Казариных, молча сидевших напротив.
– Не повезло… рука дрогнула… – прошептал Герман Степанович, отер кровь с губы и огляделся. – Ну что, капитан Татищев, теперь у нас с вами две дороги: либо к кремлевской стенке, либо делим все и разбегаемся, – пробормотал вдруг Варфоломеев. – Я все поделю по-честному…
Алексей разжал кулак.
– И даже его?
– Отдай! – прошептал одними губами Варфоломеев и протянул дрожащую руку.
– Сидеть! – тихо, но тоном, не терпящим возражений, скомандовал Владимир Константинович, после чего взял алмаз из руки сына. Он долго смотрел на камень, а затем поднял глаза на Варфоломеева:
– И все это – из-за него?!
– Отдай, умоляю, отдай! Казарин-старший с омерзением сжал зубы.
– Не суетись, Герман. Это ведь так на тебя не похоже. Варфоломеев затих, сплюнул кровь и зло спросил:
– Ну и что вы со мной сделаете?
Владимир Константинович посмотрел бывшему другу в глаза.
– Ты убийца, и что с тобой делать – решит суд. Варфоломеев ядовито рассмеялся:
– Не-ет, я не убийца…
– Скажите это Панину и Шумакову! – выдохнул Лешка. Глаза старика опять заблестели ненавистью.
– Кому?! – Герман Степанович подался вперед, но, увидев, как Казарин-старший сжал в руке нож, снова обмяк – Да вы ничего не поняли. Если бы эти слизняки после вскрытия сейфа все сдали государству – все без утайки – ничего бы этого не было! Считайте, что моей рукой водило правосудие.
Владимир Константинович схватил Варфоломеева за отворот тужурки.
– Ты хочешь сказать, что все это делал во имя справедливости?
– «Справедливость», – презрительно передразнил его Герман Степанович. – Что ты о ней знаешь? Много мне дала твоя справедливость? Такие, как они, отняли у меня все: родителей, жену, детей, семейные реликвии, Родину…
Лицо Владимира Константиновича передернулось. Он отпустил ворот тужурки Варфоломеева и брезгливо вытер руку.
– Да и какая, это, к черту, Родина? – не унимался Герман Степанович. – Ни ты, ни я, ни он ей больше не нужны. Плевать она хотела на нас. Завтра-послезавтра немцы тебе покажут, что такое Родина.
При этих словах Казарин-старший судорожно сжал левой рукой лезвие ножа.
- Предыдущая
- 47/94
- Следующая
