К своей звезде - Пинчук Аркадий Федорович - Страница 39

• Предыдущая
• 39/171
• Следующая

– Здравствуйте, Верочка!

Верочка лишь кивнула. В такт опущенным ресницам густой зеленью мелькнули веки. Тут ей чувство меры, пожалуй, изменило. Муравко представил ее рядом с собой в открытом «ЗИЛе» на шоссе Внуково – Москва. Верочка была бы на месте. А Юля? А Юлю, пожалуй, фиг затащишь в этот автомобиль. Сколько раз пытался Чиж подвезти ее в своем «уазике», ни в какую. Это, говорит, машина командира полка, а мое место в автобусе.

– Чему улыбаешься? – толкнул его в бок Булатов. И, прикрыв дверь, сказал: – У нее день рождения, решили посидеть у меня. Мы собирались за тобой.

– Жаль, – весело сказал Муравко. – Еду в Ленинград.

– Что, обязательно?

– Да. Сразу два задания.

– Ты ее здорово огорчишь.

– Не думаю, – с намеком улыбнулся Муравко. И добавил: – По-моему, ты недооценил ее, а, Олежка?

Верочка тем временем грациозно опустила трубку на аппарат и, улыбаясь, вышла в прихожую. Муравко вспомнил где-то прочитанное: «Если улыбка украшает лицо – перед вами хороший человек, если портит – наоборот». Улыбающаяся Верочка была и вовсе неотразимой.

– Вам сказал Олег? – спросила она Муравко.

– Примите мои поздравления! – Муравко раскинул руки. – Оставляю за собой право вручить вам цветы после возвращения из Ленинграда. А сейчас должен ехать.

У Верочки даже не погасла улыбка. Как показалось Муравко, она стала еще ослепительней.

– Я разочарована, – сказала она совершенно счастливым голосом. И, чтобы сделать ее еще более счастливой, Муравко посмотрел в потолок и поставил Булатова в известность:

– Юлька со мной напросилась. По белым ночам соскучилась.

У Булатова лишь вздрогнули зрачки. А Муравко, позавидовав его выдержке, сделал вид, что ничего не заметил.

– Так мы поедем, – развел он руки в извинительном жесте и, не дожидаясь согласия, щелкнул каблуками и резко склонил голову. У него было ощущение ребенка, простодушно перехитрившего взрослых.

– Желаю вам всегда оставаться такой же ослепительно прекрасной.

– Ого! – удивилась Верочка. – Таких откровенных комплиментов мне еще никто не говорил.

– Подумал я о вас еще более возвышенно, – Муравко сделал шаг назад. – Вы этого заслуживаете. Честь имею.

Он еще раз наклонил голову и быстро вышел. Уже не хотелось встречаться взглядом с Булатовым.

Когда за спиной туго захлопнулась дверь, Муравко облегченно вздохнул и в несколько широких – через четыре ступеньки – шагов достиг второго этажа. Нажал кнопку звонка.

Юля широко распахнула дверь. В джинсах, легких босоножках, она раскованно тряхнула волосами и приглашающе, по-русски, с поклоном повела рукой.

– Милости просим…

– За что такая честь?..

– Ну, как же? Герой дня…

Муравко хотел было разразиться комплиментом, но последние слова Юли остудили его пыл.

– У нас, между прочим, времени в обрез, – сказал он строго и посмотрел на часы. – Готова?

– А если нет? – вызывающе спросила Юля.

Муравко пожал плечами.

– Если нет, значит нет.

Они нащупывали тональность для предстоящего дуэта.

– Папа! – позвала Юля, и в прихожую выглянул Чиж. – Мы поехали, не скучай.

– Старшим назначаю Муравко, – сказал Чиж. – Чтоб слушалась.

– Да? – стрельнула она в Муравко глазами.

– Да, – спокойно подтвердил Чиж. – В данном случае вы следуете в Ленинград как военнослужащие. Со всеми вытекающими последствиями. Ясно?

– Так точно! – Юля обняла отца и звонко чмокнула в щеку.

В поезде было тесно и шумно. Сначала удалось найти место для Юли. Потом, благодаря дорожной утряске, нашлось местечко и для Муравко. Вскоре Юля договорилась с усатым парнем поменяться местами, и они оказались рядом, да еще и у окна.

Подступающие к железной дороге холмы, лесные чащи и заболоченные озера таили в себе нечто притягательно-заманчивое. Муравко сразу захотелось в лес. Так с ним бывает всегда. Но когда он приходил в тот же самый лес, на те же озера и холмы, их заманчивость тускнела. Следы человека в виде масляных пятен, бутылок, целлофановых мешков, рыбных скелетов и прочего мусора вызывали уныние. Они только кажутся бескрайними, наши леса. А с высоты он видит их небольшими лоскутами, обжатыми канавами, дорогами, стройками. «Из космоса и того меньше увидишь».

– Чему вы улыбаетесь, Коля?

– С нами очень хотел поехать в Ленинград твой сосед. Он же лауреат и он же…

– Спасибо, – перебила Юля, – я догадалась, о ком речь. И что же он не поехал?

– А я сказал ему, что третий лишний.

– И он уступил?

– Пусть попробует возражать…

– И что вы ему сделаете?

– Обратно в прорубь засуну.

– Представляю! – Юле стало весело. – А кто та девушка, к которой он звал меня на день рождения?

– Я жестоко разоблачен. Мне стыдно, я краснею.

Муравко закрыл глаза и откинулся в угол, голова уютно прижалась затылком и виском к прохладным панелям.

– Юля, не будешь ли ты возражать, если я вздремну?

К нему вдруг пришла расслабленность, сонливо тяжелел затылок. «Хорошо, что Чиж догадался прожектора врубить, – подумал он удовлетворенно, – а то жуть что могло случиться». Запоздалое чувство страха еще больше расслабило его, и Муравко уже сквозь дрему услышал Юлины слова:

– Будет удобнее.

Ее рука скользнула по шее, мягко придержала его голову, и в следующее мгновение Муравко почувствовал под головой что-то мягкое и пушистое. Едва уловимый запах духов, подобно наркозу, довершил дело, и Муравко провалился в крепкий сон.

Он проснулся от шума встречного поезда. В купе было свободно, и Юля теперь сидела напротив, опершись локтями на столик. Ее подбородок лежал в полураскрытых ладонях. За окном в прозрачных полусумерках плыл Ленинград.

– Кажется, я всерьез придавил…

Юля только улыбнулась. Кавалер называется, всю дорогу продрыхнуть! Хорош!

– Не здорово получилось, – виновато сказал Муравко.

– Как раз здорово, – успокоила его Юля, загадочно улыбаясь. – Вы спали тихо, как мышонок.

Когда они вышли на привокзальную площадь, время перевалило за полночь. Но город жил дневным ритмом. Повизгивали на поворотах трамваи, грохотали металлическими бортами самосвалы, из метро высыпали полуночные пассажиры. По ленинградской традиции городское освещение было выключено. Да в нем и не нуждался никто. Затянутое высокими облаками небо нежно и мягко светилось, и этот прозрачный свет отраженно стоял над Невой, растекался по дворам, паркам, узким переулкам, размывал тени и загадочно вспыхивал на золотом шпиле Петропавловской крепости.

Молча подошли к памятнику Ленину.

– Без микрофона выступал, – сказал Муравко, – и все его слышали. А народу на этой площади будь здоров сколько вместится.

– Здесь площадь была поменьше тогда, – Юля показала в сторону Невы, – там забор кирпичный стоял, здесь вокзальные постройки. Сам памятник тоже в другом месте был. Его поставили примерно вот здесь, – Юля показала на проезжую часть улицы. – И вокзал тут другой был, и дома. Памятник передвинули, когда начали реконструкцию площади. Сразу после войны.

– А откуда ты все это знаешь?

– В школе наш класс участвовал в конкурсе знатоков Ленинграда.

Они вышли на набережную. На гранитных ступеньках спуска к Неве сидели парочки, о чем-то шептались, смотрели, как темные невские воды державно катились к устью.

– Знаешь, что мне сегодня сказал Волков? – начал Муравко о том, о чем твердо решил молчать.

– Что вы героически спасли репутацию полка, – усмехнулась Юля. И уверенно добавила: – Если бы он послушал отца и разрешил остановить работу на десять минут раньше, вам бы не пришлось рисковать.

– Это не наше дело. Он командир.

– А если бы вы грохнулись? Это тоже не наше дело?

– Если бы да кабы, – отшутился Муравко, – я же не грохнулся, целехонький иду рядом с тобой. И разговор у меня с ним был совсем не об этом.

– Это его счастье, – в голосе Юли прозвучала угроза. – Я бы ему не простила до конца жизни.

• Предыдущая
• 39/171
• Следующая