К своей звезде - Пинчук Аркадий Федорович - Страница 63

• Предыдущая
• 63/171
• Следующая

– Там опасно?

– Где? – не понял он.

– Куда ты едешь?

– Не знаю.

– У меня к тебе только одна просьба, – Ольга повернулась к нему лицом и посмотрела в глаза. – Только одна – вернись живым. Я тебя буду ждать, как никто никого не ждал. Обещаешь?

– Обещаю.

– Спасибо. И никогда ни в чем не сомневайся. Я люблю тебя с детского сада. И поняла это, когда мы с тобой возили цветы на могилу отца.

У дверей загса они вспомнили, что нужны свидетели.

– Может, в институте твоем?

– Нет. – Ольга не хотела, чтобы о ее замужестве трезвонили в институте. Ей казалось, что сберечь полноту счастья можно только оставаясь с ним наедине. Как можно дольше.

Чиж улыбнулся:

– Хорошо, сейчас сообразим. – Он подошел к остановившемуся такси, помог выйти жениху и невесте. И попросил: – Будьте нашими свидетелями.

– А вы нашими! – обрадовался жених.

Худая, все время кашляющая женщина посмотрела на Чижа, на его Золотую Звезду, ничего не спрашивая, внесла в свои книги все записи, поставила в документах штампы, протянула узкую ладонь для поздравления.

– Можете поцеловаться, – сказала тихо. – Пусть на вашем жизненном пути будет как можно больше солнечных полустанков.

На Невском они зашли в фотографию и попросили сделать семейный снимок.

Потом было три бесконечно долгих года. В первые после его отъезда дни она получала открытки со штемпелями городов, по которым нетрудно было проследить его путь. Приходили они не ежедневно, но зато по две, по три сразу. Потом еще было несколько коротких посланий, и наступило мрачное молчание. Ольга сходила с ума, но держалась стойко, как могла. Однажды, примерно через год после отъезда Чижа, ее разыскал в институте улыбающийся молодой человек в штатском. Отвел в сторонку и тихо сказал:

– У него все в порядке. Просил кланяться и не беспокоиться. Все, говорит, что обещал, выполню.

– Вы его видели? Какой он?

– Загорелый, веселый, усы отпустил. Трубку курит.

– Когда он вернется?

– Думаю, скоро.

«Скоро» растянулось почти на два года. Дни бежали как в полусне. Чтобы отвлечься от иссушающих душу мыслей, она все время отдавала учебе, поклявшись однажды, что должна быть достойной своего мужа.

О ее дипломной работе заместитель декана сказал, что это готовая кандидатская, и спросил, как она смотрит на предложение остаться в институте аспиранткой. Ольга ответила согласием, хотя до окончания института оставалось почти полгода.

Восьмого марта студенты организовали в общежитии складчину. В одной из самых больших комнат, выбросив кровати, составили два стола и, накрыв их газетами, расставили вино и закуски – у кого что было. Танцевали под аккордеон, на котором лихо играла черноволосая первокурсница. Ольга не танцевала, и ребята, считая, что она нездорова, не приставали к ней.

В разгар веселья кто-то открыл дверь и сказал: «Вон она». Ольга сидела спиной к вошедшим, не видела, кто появился, но слова эти ее словно пронзили, и она подумала: «Как хорошо, что я не танцевала в этот момент, ему бы было неприятно».

Чиж стоял в коридоре и застенчиво улыбался. В его руках был огромный букет цветов и небольшой фибровый чемоданчик.

– Входите, не стесняйтесь, – приглашал его кто-то из Олиных сокурсников, – здесь все свои.

Она хотела вскочить, броситься к нему – и не могла. У нее словно отнялись ноги. Потом собралась с силами, напрягла волю и встала. Сделала еще усилие и заставила себя пойти навстречу. Дальнейшее смешалось, стерлось. Запомнилась только прохлада Звезды на щеке, восторженные голоса поздравлений, щедрый набор бутылок и консервных банок в его чемоданчике и неудержимый поток счастливых слез.

Их усадили рядом, подвинули стаканы и тарелки, кричали: «Горько!», просили станцевать вальс. В середине танца Ольга сказала:

– Давай подкружим к выходу и сбежим.

Он согласно кивнул.

Это был удивительный март в ее жизни. Каждое утро Павел провожал Ольгу до дверей института и встречал после занятий. Иногда, сквозь паутину голых ветвей сквера, она видела его гуляющим под окнами института. И ее сердце переполнялось гордой нежностью.

– Вон твой Герой гуляет, – говорили ей подружки, когда она сама не замечала появления Павла.

И если это был перерыв, к окнам приникали многие девочки. А он, не подозревая об этих взглядах, весело играл с лохматой дворнягой. Звенел звонок, и девочки, вздыхая, рассаживались за столы. Они безоговорочно считали, что Ольга – самая счастливая среди них.

У Чижа еще оставалось две недели отпуска, когда к ним пришел посыльный офицер. Его приглашали в штаб. Чиж, как всегда, проводил Ольгу до института, поцеловал. И после занятий встретил не на улице, а у дверей аудитории.

– Я сегодня должен уехать, Оля, – сказал он, беря ее под руку. – Только ты не волнуйся, это уже рядом. На Севере.

– А как же мой институт?

– Заканчивай, а там решим.

– Вот и кончились солнечные денечки, – только и сказала Ольга.

– Ничего, – улыбнулся он успокаивающе, – у нас еще все впереди.

Она тоже в это верила.

А время уходило стремительно. Глубокие погружения в науку чередовались с минутами отчаянной тоски и одиночества. Уже был окончен институт, сдан кандидатский минимум, ее прочили в лабораторию на должность, которая под силу зрелому ученому; уже была готова диссертация, и Ольга ждала часа защиты. А Чиж все не приезжал и не приезжал. И даже письма от него были краткими, как телеграммы.

Время не просто сочилось. Оно подмывало берега, уносило по песчинке в океан вселенной нечто бесконечно дорогое и неповторимое. И когда однажды Ольга поймала себя на раздраженном чувстве неверия в смысл подобного союза, от Чижа пришла радостная телеграмма: «Едем Черное море».

Из аэропорта они ехали автобусом, сидя друг против друга. Он смотрел на нее почти неотрывно, иногда улыбаясь и осторожно подмигивая: мол, все в порядке, я с тобою. А Ольге казалось, что, глядя на нее, он думает о другом – о своих друзьях, о самолетах, о заполярном аэродроме. В его глазах появилась незнакомая ей ранее и глубоко спрятанная боль, но резкая складка между бровями, туго обтянутые кожей скулы, напряженный рот выдавали эту боль. И те слова упреков, которые она заготовила в часы тоскливой бессонницы, перед лицом этой боли слиняли и улетучились. Разве ему было легче там без нее?

И Ольга неожиданно решила: после защиты, буквально на другой день, вылетит к нему, и к черту все науки, лаборатории, руководящие посты! Отныне – все пополам: и это счастье, и эту боль. Все! Ничто ей не заменит недостающей радости общения с ним. Ничто!

С момента встречи Чиж не оставлял Ольгу одну ни на минуту. Она мыла руки – он стоял у открытой в ванную двери, опершись о косяк. В магазин? Сходим вместе. Надо в институт? Я с тобой. К декану? А почему бы мне с ним не познакомиться? От ее слов «подожди меня минутку» у него на лице появлялся испуг, словно он боялся, что она исчезнет и больше не объявится.

В ночь перед отъездом на юг он сказал:

– У меня был запланирован вылет на том самолете, а полетел Валя Половцев. Ему не хватало несколько часов налета для подтверждения классности. Были мы друзья. Смеялся перед вылетом, руку мне пожал. Не поверишь, до сих пор чувствую это пожатие. И все. Был и нет. Какая-то дикость!

Ольга не знала, каким был этот Валя Половцев, но боль близкого человека ей была понятна, и она подсознательно старалась делать все, чтобы эту боль скорее снять. Но Чиж возвращался к случившемуся, казалось, в самые неожиданные минуты.

– На фронте мы спокойнее смотрели смерти в глаза, – сказал как-то за завтраком. – То ли моложе были, то ли глупее? То ли слишком часто встречались с ней?..

Во время антракта в театре он снова вспомнил:

• Предыдущая
• 63/171
• Следующая