Карлики - Пинтер Гарольд - Страница 9
- Предыдущая
- 9/51
- Следующая
– Ну да.
– Ого.
– А что? Ты против?
– Нет.
– По-моему, стыдиться тут нечего.
– Да, конечно, может, мы просто напишем совместное заявление и пошлем ему?
– В этом нет необходимости, – сказал Пит. Он налил чаю.
– Чтобы он не беспокоился.
– Не думаю, – сказал Пит, – чтобы его вообще беспокоили наши проблемы.
– Как знать, – сказала она. – Может, он только об этом и думает, ночей не спит. Конечно, я могу сама написать ему письмо отравленными чернилами и сообщить, что наши отношения – не его собачье дело.
– Эй, – сказал Пит, – ты полегче.
– А ты считаешь, что нам без его намеков и рекомендаций не обойтись?
– Давай-ка притормози. Во-первых, ты говоришь о моем друге. Во-вторых, все, что он сказал.
ты услышала от меня вырванным из контекста, а в-третьих, давай признаемся друг другу, что в его словах может быть доля правды.
– Неужели?
– Да, – сказал Пит, – и, пожалуй, стоит подумать, не перевесит ли это зерно истины все то, что мы думаем по этому поводу. Но если в двух словах, то я не считаю эту мысль спасительной – в данном конкретном случае. Интересно, что ты об этом скажешь? В конце концов, мы можем гораздо чаще заставлять себя трахаться, но это же происходит не в вакууме. Важен конкретный контекст, в котором разворачивается интимная жизнь.
– Конкретно потрахаться.
– Замечание не по существу, – сказал Пит.
Глава четвертая
Вот стол. Это стол. Вот кресло. Вот стол. Это ваза с фруктами. Вот скатерть. Вот занавески. Ветра нет. Вот ведро для угля. В этой комнате нет женщины. Это комната. Вот обои на стенах. Стен шесть. Стен восемь. Восьмиугольник. Эта комната – восьмиугольник, в ней нет женщины и есть кот. Вот кот на ковре. Над камином зеркало. Вот мои ботинки, они у меня на ногах. Ветра нет. Это путешествие и засада. Это полюс холода, вынужденная остановка в пути, а засады нет. Это густая трава, в которой я прячусь. Это густой кустарник между ночью и утром. Вот стоваттная лампочка, как кинжал. Нет ни ночи, ни утра.
Эта комната движется. Эта комната движется. Она уже двигалась. Она достигла мертвой точки. Засады нет. Врага нет. Паутины нет. Все чисто и открыто, нет ничего закрытого, ничего закрывающегося, ничего сдвинутого, ничего двигающегося, все без обманов, без хитростей, без уловок. Там, где есть сады, время всегда темное. Вот мои запасы. Это мое имущество. Может быть, настанет утро. Если утро настанет, оно не разрушит ни мое имущество, ни эту роскошь. Вот тропинки, прочерченные по моим стенам, все они ведут в никуда. Место встречи для всех и каждого, для всех, кто в облачении или доспехах. Если ночью темно или светло, ничто не отвергается, ничто не навязывается. У меня есть своя ячейка. У меня есть собственный кокон. Все в порядке, все на своих местах, ни единой ошибки не было сделано. Меня заклинило. Никто здесь не прячется. Сейчас ни ночь, ни утро. Засады нет, есть только это положение между двумя незнакомцами, здесь мое имущество, здесь место моего расположения, когда я дома, когда я один, не нужно ничего приводить в порядок, у меня есть союзники, у меня есть вещи, у меня есть кот, у меня есть ковер, у меня есть страна, это королевство, здесь нет предательства, здесь нет доверия, здесь нет пути, никто не нанесет мне смертельную рану.
Они наносят мне смертельную рану.
Звонок расколол комнату. Лен встал. Он сдвинул в сторону лежавшие на столе книги, приподнял скатерть, отпихнул кота и постоял неподвижно. Затем он покопался в недрах кресла, приподнял подушки, постучал пальцами по подоконнику, сдвинул портьеры и снова замер. Звонок все звонил. Он внимательно осмотрел камин и даже опустился на колени и проверил, не забилась ли труба, потом прополз под стол и обнаружил, что пол не покрыт ковром. Он встал и замер. Звонок все звонил. Он подошел к буфету и высыпал из большой вазы целую груду писем, поднял чашку с блюдца и, вздрагивая, посмотрел себе под ноги. Его взгляд поймал луч отраженного света, его подбородок словно пригвоздил этот свет к месту. В верхнем кармане куртки лежали его очки. Он надел их, поднялся по лестнице к входной двери и открыл.
– Что ты там делал? – спросил Марк. – Ритуальный танец исполнял? Я видел, как твоя тень металась, то приседая, то поднимаясь.
– Как ты мог видеть мою тень?
– Через щель в почтовом ящике.
На улице дождь скользил сквозь темноту.
– Во сколько, говоришь, это было? – спросил Лен.
– Ну, – сказал Марк, – время было самое подходящее.
– Ладно, заходи уж.
В комнате Марк снял плащ и тяжело опустился в кресло, предварительно поправив подушки.
– Это еще что, костюм? А где гвоздичка в петлице?
– Что скажешь насчет этого? – спросил Марк. Лен ощупал лацканы, распахнул пиджак и осмотрел подкладку.
– Таки ничего, хар-рошая тр-рапочка, – сказал он.
– Тут на брюках молния.
– Молния? Это еще зачем?
– Вместо пуговиц и пряжки. Так аккуратнее.
– Аккуратнее? Да, я бы сказал, аккуратнее.
– Манжеты без отворотов.
– Я вижу. А почему ты не сделал отворотов?
– Сейчас все носят без отворотов.
– Да, конечно, сейчас все носят без отворотов.
– Я и пиджак двубортный не хотел.
– Двубортный? Конечно, тебе и не годился двубортный.
– А что ты думаешь насчет ткани?
– Насчет ткани? Какая отличная ткань. Какая отличная ткань. Какая отличная ткань. Какая отличная ткань. Какая отличная ткань.
– Тебе ткань нравится?
– КАКАЯ ОТЛИЧНАЯ ТКАНЬ!
– Что скажешь про покрой?
– Что я скажу про покрой? Покрой? Покрой? Какой покрой! Какой покрой! Никогда в жизни не видел такого покроя!
Он сел и застонал.
– Знаешь, где я сейчас был? – сказал Марк.
– Где?
– В Эрлс-Корт.
– У-у-у-у! Что ты там делал? Это же вообще мимо цели.
– А чем тебе не нравится Эрлс-Корт?
– Это же морг без покойника.
Зевая, Лен снял очки и потер глаза костяшками пальцев. Марк закурил и стал ходить по комнате, держа сигарету в вытянутой руке и явно что-то выискивая.
– Ты что делаешь, собираешься принести в жертву тельца?
– Вот именно.
Он нашел пепельницу и сел.
– Как ты назад-то добрался, на ночном автобусе?
– Конечно.
- Предыдущая
- 9/51
- Следующая
