Собственное мнение - Ритчи (Ричи) Джек - Страница 5

Я поспешно распрощался и затрусил обратно к магазину.

Наутро, вернувшись с прогулки к овражку, я застал в нашей рисовальной студии Миллисент, она наливала себе кофе и чувствовала себя здесь, как рыба в воде. Кузина вполне освоилась в студии за те трое суток, когда однажды делила кров с Эмили.

— Я была наверху, проверяла гардероб Эмили, — сообщила мне Миллисент. — Ничего не пропало.

— А почему что-то должно было пропасть? Разве у нас побывали воры? Подозреваю, вы знаете все её шмотки наперечёт, так?

— Ну, почти все. Не хватает самой малости. Только не говорите мне, что Эмили уехала в Сан-Франциско без пожитков.

— Прихватила немного. Она всегда ездит налегке.

— А в чём она была одета, когда уезжала?

Миллисент не впервые задавала мне этот вопрос. На сей раз я ответил, что не помню. Её брови взметнулись вверх. Она поставила чашку на стол.

— Альберт, вечером у меня назначен спиритический сеанс. Может, зайдёте?

— Не пойду я ни на какие чёртовы сеансы.

— Разве вы не хотите поговорить с умершими близкими?

— Полагаю, умерших надо оставить в покое. Нечего сдёргивать их сюда с небес.

— Вы не хотите пообщаться с вашей первой супругой?

— За каким чёртом мне общаться с Синтией? Мне ровным счётом нечего ей сказать.

— Но, быть может, она что-то скажет вам?

Я вытер испарину со лба.

— Я не намерен присутствовать на вашем дурацком сеансе. Точка.

Тем вечером, отправляясь спать, я дотошно проверил платяные шкафы Эмили. Как я распоряжусь её барахлом? Надо будет пожертвовать какой-нибудь благотворительной ораве.

В два ночи меня разбудили звуки музыки. Я прислушался. Внизу кто-то играл на пианино любимую сонату Эмили. Я влез в ночные туфли, натянул халат и включил свет в коридоре. Когда я преодолел половину лестницы, музыка стихла. Я продолжил спуск и остановился у дверей музыкального салона. Приник ухом к одной из створок — ничего. Тихонько открыл дверь и заглянул внутрь. За пианино никого не было, но на его крышке подрагивали две горящие свечи в подсвечниках. В комнате было довольно свежо. Отодвинув шторы, я нашёл источник сквозняка и закрыл двери на террасу. Потом задул свечи и покинул комнату. У подножия лестницы я столкнулся с Брюстерсом.

— Мне послышалось, кто-то музицирует. Это были вы, сэр? — спросил он.

Я вытер ладони о халат и ответил:

— Да, я.

— А я и не знал, что вы играете, сэр!

— Вы ещё многого обо мне не знаете, Брюстерc, и никогда не узнаете.

Я поднялся в свою спальню, выждал с полчаса и оделся. Затем при ярком лунном свете отправился к сараю, зажёг свет и осмотрел садовый инвентарь. Снял со стены лопату с длинной рукоятью и сбил с её лезвия грязь. Положив лопату на плечо, я зашагал к овражку. Почти у цели я остановился, огляделся, покачал головой и вернулся к сараю. Повесил лопату на место, выключил свет и пошёл в свою спальню.

Наутро я ещё завтракал, когда прикатила Миллисент.

— Как вы сегодня себя чувствуете, Альберт?

— Получше.

Она села за стол и стала ждать, пока миссис Брюстерc принесёт ей чашку. Та принесла заодно и утреннюю почту: реклама, последние счета и маленький голубой конверт, адресованный мне. Я придирчиво оглядел его. Почерк показался мне знакомым, запах конверта тоже. Почтовая марка была повреждена. Я вскрыл конверт и выудил оттуда записку. Она гласила: «Дорогой Альберт! Ты не представляешь, как я по тебе соскучилась. Скоро вернусь домой. Эмили». Я засунул записку обратно в конверт и спрятал его в карман.

— Ну? — спросила Миллисент.

— Что — ну?

— Мне показалось, я узнала на конверте почерк Эмили. Она написала, когда вернётся?

— Это почерк не Эмили. Это записка от моей тётки из Чикаго.

— Я и не слышала, что у вас тётя в Чикаго.

— Миллисент, угомонитесь. Да, у меня в Чикаго живёт тётя.

Следующей ночью я лежал в кровати, но не спал. И, когда на прикроватной тумбочке зазвонил телефон, тотчас снял трубку.

— Здравствуй, дорогой, это Эмили.

Помолчав секунд пять, я ответил:

— Вы не Эмили, вы — самозванка.

— Альберт, ну почему ты упрямишься? Конечно, это я, Эмили.

— Такого не может быть.

— Почему?

— Потому.

— Почему — потому?

— Откуда вы звоните?

Она засмеялась.

— Я думаю, ты будешь удивлён.

— Вы не можете быть Эмили. Я знаю, где она. Она не могла и не стала бы звонить в такой час, только чтобы сказать «Здравствуй».

— Думаешь, ты знаешь, где я, Альберт? Нет, я уже не там. В том месте было ужасно неудобно, просто чудовищно неудобно, и я ушла оттуда.

Я повысил голос.

— Чёрт тебя подери! Я могу доказать, что ты ещё там!

Она засмеялась.

— Доказать? Как ты можешь доказать что-то подобное? Спокойной ночи, Альберт, — и повесила трубку.

Я встал и оделся. Спустился вниз и принялся размышлять. Налил себе виски, медленно выпил и налил ещё.

Когда я последний раз смотрел на часы, они показывали около часа ночи. Я накинул лёгкую куртку и направился к сараю. Открыл дверь, зажёг свет и снял со стены лопату. На этот раз я пошёл прямиком к овражку. Возле могучего дуба чуть подождал, глядя на полную луну, потом пошёл, считая шаги: «Один, два, три, четыре…» На шестнадцатом шаге я остановился, повернулся на девяносто градусов, отмерил ещё восемнадцать шагов и воткнул лезвие лопаты в землю.

Минут пять я усердно копал, а потом в уши мне вонзился истошный свист. Тотчас засияли, по меньшей мере, десять фонариков, послышались приближающиеся голоса. Я заслонил глаза от яркого света и узнал Миллисент.

— Какого чёрта вы здесь!

Она оскалилась.

— Вы хотели убедиться, что Эмили действительно мертва, не так ли, Альберт? Сделать это вы могли только одним способом — вернувшись к её могиле.

— Я просто ищу наконечники индейских стрел, — возразил я. — Есть древняя примета: найдёшь такой наконечник лунной ночью, и он принесёт удачу в ближайшие недели.

Миллисент представила собравшихся.

— Как только я начала подозревать, что случилось с Эмили, вы, Альберт, были под неусыпным наблюдением частных сыщиков. — Она показала на остальных. — Миссис Питерс смогла подражать Эмили. Это её голос вы слышали по телефону. Она же играла на пианино. А это миссис Макмиллан. Она подделала почерк Эмили и она же была женщиной в лиловом платье и голубой косынке.

Оказалось, что вокруг собрались все домочадцы Миллисент. Я увидел также Амоса Эберли и чету Брюстерсов. Завтра же уволю их!

Сыщики принесли собственные лопаты и заступы. Двое из них вытеснили меня из неглубокой ямы и принялись копать.

— Эй, слушайте-ка! — рявкнул я, впадая в ярость. — Вы не имеете права так делать! Это моя земля, моё владение! По меньшей мере, вам нужен ордер на обыск.

Миллисент позабавило моё возмущение.

— Это не ваша земля, Альберт. Она моя. Вы на целых шесть шагов заступили за межу.

— Пожалуй, вернусь-ка я домой, — сообщил я им.

— Никуда вы не пойдёте, Альберт, вы арестованы!

— Не выдумывайте. Я не вижу среди этих людей ни одного полицейского в форме. А частные сыщики не имеют полномочий производить аресты.

На миг Миллисент растерялась, но потом нашлась:

— Вы арестованы общественностью, гражданами. Любой гражданин имеет право произвести арест, а я — гражданка. — Она снова дунула в свисток, болтавшийся на цепочке. — Мы знали, что поймаем вас, Альберт. Вы почти вырыли её прошлой ночью, не так ли? Но потом передумали. Оно и к лучшему. Прошлой ночью мы не могли набрать столько свидетелей, а сегодня были начеку.

Сыщики копали минут пятнадцать, потом остановились отдохнуть. Один из них заметил:

— Мы думали, копать будет легче, но эта земля такая твёрдая, словно её никогда и не рыли.

Они возобновили работу и, дойдя до глубины двух метров, бросили это дело.

— Чёрт, никто тут не похоронен. Единственное, что мы нашли, — наконечник индейской стрелы, — пробормотал сыщик, вылезая из ямы.