Гибель и возрождение - Пирс Йен - Страница 17

• Предыдущая
• 17/52
• Следующая

— А икона?

Менцис отмахнулся:

— Любительская мазня. Они взяли ее, чтобы сбить вас со следа. Думали, вы станете искать грабителей, а они останутся в стороне. Говорю вам: это сделано для того, чтобы отнять у меня Фарнезину. Но я не допущу этого. Учтите: вы лично ответите…

— Вы хотите сказать…

— Вот я сейчас сижу здесь и отчитываюсь о своих перемещениях, а завтра этот факт будет обнародован в газетах. Я не сомневаюсь, что вы при первой же возможности начнете звонить своим друзьям-журналистам. Наверняка те грязные сплетни, которыми вы их снабжаете, очень хорошо оплачиваются.

— Полагаю, мне следует возмутиться.

— Мне безразлично, как вы отнесетесь к моим словам. Я хочу, чтобы вы официально заявили, что ни в чем меня не подозреваете и все случившееся — происки моих врагов.

— Вот как?

— А я тем временем, — продолжил он, поднимая свою тушу со стула, — пойду в посольство. Посол — мой близкий друг. Вам известно, сколько денег благотворители из моей страны жертвуют на охрану памятников Италии? Вы имеете об этом хоть какое-то представление?

Не дождавшись ответа, он вышел с весьма воинственным видом.

Флавия вздохнула.

— Чувствую, то еще будет дело, — пробормотала она.

Следующим вошел отец Поль. Молодой священник был серьезен, спокоен и в меру огорчен, однако ни в коей мере не испуган. Он не проявил ни малейших признаков того естественного волнения, которое начинает испытывать любой допрашиваемый, даже если он ни в чем не виноват.

Для начала они установили, что он из Камеруна, что ему тридцать семь лет, что он священник и приехал в Рим для получения образования в Грегорианском университете.

— Это часть программы объединения церкви, — объяснил он. — Я приехал сюда, итальянские священники поехали в Африку. Таким образом мы изучаем образ жизни друг друга и постигаем значение культурных различий на собственном опыте.

— И это действительно что-то дает? Вам, например?

Он помолчал, прежде чем ответить.

— Я бы предпочел, чтобы меня послали работать в обычную церковь, в народ. Там у меня было бы настоящее дело, а здесь я без толку просиживаю в библиотеке, — сказал он. — Хотя, разумеется, я счастлив исполнять волю ордена.

— Но при этом хотите вернуться обратно?

— Конечно. Я надеюсь вернуться очень скоро. Вернее, надеялся.

— А что изменилось?

— Это зависит от того, даст ли мне разрешение на отъезд глава ордена. К несчастью, он отклонил мою просьбу…

— А теперь…

Отец Поль улыбнулся:

— А теперь, когда он поправится, он отклонит ее снова.

— А если не поправится?

— Тогда я заберу свое прошение, чтобы не подумали, будто я хочу извлечь личную выгоду из этой трагедии. Но я не сомневаюсь, ему станет лучше.

— Вы думаете, ему поможет Бог?

— О нет, я мыслю более приземленно. Просто до того, как найти свое призвание, я занимался медициной. Он серьезно ранен, но, думаю, не смертельно.

Абсолютно непрошибаемый человек, подумала Флавия. Мог бы хоть чуть-чуть возмутиться или обидеться, когда она съязвила насчет его веры в Бога.

— Когда состоятся выборы нового главы ордена? — спросила она. — Или его место автоматически займет заместитель?

Отец Поль пожал плечами:

— Точно не знаю. Меня не посвящали в тонкости устава. Но, полагаю, отец Жан, как старший из братьев, станет временно исполняющим его обязанности. Когда орденом управлял отец Чарлз, он был его официальным заместителем.

— Хорошо. Итак, вчера вечером вы отправились на прогулку…

— Около десяти вечера и вернулся в половине одиннадцатого. Я открыл ворота своим ключом, после чего снова запер их и задвинул засов. Потом проверил боковые двери — они были заперты, потом помещение библиотеки — там никого не было, все окна были закрыты. Уходя, я запер за собой дверь. Крыло, где находятся кельи братьев, никогда не запирается на случай пожара.

— И потом вы пошли в церковь?

— Да, я включил свет, быстро проверил все помещения и, уходя, снова запер дверь.

— А сколько всего ключей от ворот?

Много — они есть у всех обитателей монастыря. Кроме того, ключи есть у мистера Менциса, синьоры Грациани, у садовника, у монахинь, которые приходят нам готовить; наверное, еще у кого-нибудь…

— А кто имеет ключи от церкви?

— Все те же, поскольку там стоит точно такой же замок, как в воротах.

— Значит, отец Ксавье мог войти в церковь, не спрашивая ни у кого ключа.

— Разумеется.

— А других входов она не имеет?

— Есть вход с улицы, но его закрыли три года назад. Им пользовались местные жители, которые хотели помолиться. Боюсь, их было немного, и подобная практика не одобрялась.

— Почему?

— Это не нравилось местному приходскому священнику, к тому же икона не соответствовала духу времени. Наш глава ордена — очень современный человек. Три года назад нас ограбили, и он решил, что настал подходящий момент для радикальных перемен. Мы перестали пускать в церковь местных жителей и выполнили предписание полицейских по усилению мер безопасности. Отец Ксавье считал, что раз церковью пользуется так мало народа, никто и не заметит, если мы ее закроем.

— Понятно, — сказала Флавия. — А как вышло на самом деле?

Оказалось на удивление много недовольных. Многие семьи ходили сюда из поколения в поколение, а маленькую «Мадонну» считали своей хранительницей и защитницей. Когда церковь была открыта, они не обращали на нее внимания, но стоило ее закрыть, как они ужасно расстроились. Молодые девушки приходили к «Мадонне» перед свадьбой, а парни, даже не очень религиозные, просили ее о помощи перед экзаменами.

— Ясно. А когда вы встаете?

— В половине шестого. Обычно в это время бывает утренняя служба, потом — медитация примерно на час, затем — завтрак. Так было, пока церковь была открыта. Но после того как там обосновался мистер Менцис, мы стали использовать для службы библиотеку.

— Получается, до девяти часов церковь была закрыта.

— Да, верно. Ее открывают или синьора Грациани, или мистер Менцис.

— Расскажите нам о синьоре.

Отец Поль пожал плечами:

— Я не так много знаю о ней. Лучше спросите отца Жана. По выходным она торгует на рынке и тогда приходит к нам очень рано. Но приходит она всегда, изо дня в день, и в дождь, и в солнце — это что-то вроде поклонения, как мне кажется. В наши дни редко встретишь такую набожность. Хотя… она всегда была редкостью.

Для начала отца Жана тоже попросили сообщить свои биографические данные и общие сведения. Выяснилось, что он занимает в общине должность библиотекаря, а прежде, когда орден возглавлял отец Чарлз, был его заместителем.

— Я хотел выйти на пенсию — теоретически возраст мне это позволяет, — сказал он со слабой улыбкой. — Но увы, мне не дали такого разрешения.

— А сколько вам лет?

— Семьдесят четыре.

— Сочли, что вы слишком молоды?

— Нет, просто нас осталось очень мало. Средний возраст братьев — шестьдесят лет. Молодежи почти не осталось. Когда я был молодым, братья проходили конкурсный отбор — орден предоставлял хорошую работу и помогал получить великолепное образование. Сейчас образование дает государство, а работа никому не нужна.

— Отец Поль…

— Он, как вы могли заметить, африканец. Очень хороший молодой человек. Только страны третьего мира и поставляют нам сейчас молодежь. Если мы радикально не изменим ситуацию в ближайшее время, я не удивлюсь… да, но вы, наверное, хотели спросить меня не об этом.

— Да, пожалуй. Расскажите мне об отце Ксавье. Он пользуется у членов ордена популярностью? Его любят?

Отец Жан замялся.

— Я не совсем понимаю, о чем вы спрашиваете.

— Я спрашиваю, были ли у него враги.

— Вы хотите сказать?.. — Отец Жан побледнел от ужаса, когда до него дошел смысл вопроса. — Но ведь он пострадал только потому, что хотел остановить грабителей. Нападавшие не знали, кто он.

• Предыдущая
• 17/52
• Следующая