Приключения Семена Поташова, молодого помора из Нюхотской волостки - Писарев Сергей Сергеевич - Страница 11

• Предыдущая
• 11/49
• Следующая

Воды, омывающие Соловецкие острова, всегда были богаты рыбой и морским зверем, — издавна здесь производился прибыльный промысел. Вслед за монахами явились промышленники с беломорского побережья. «Тогда, — прочел Семен в монастырской летописи, — с неба спустились ангелы и жестоко избили железными прутьями жену одного из промышленников». Ангелы при этом сказали, что «женщина эта должна со своим мужем удалиться с острова сего». А затем «в небесном сиянии появилась церковь, которая спустилась на землю». «После этого прибрежные жители, — заключала летопись, — объяты будучи страхом, не осмеливались более присваивать себе угодий острова сего». Происходило все это, согласно летописи, во второй четверти пятнадцатого столетия.

Чтобы утвердиться настоятелем нового монастыря, Зосиме пришлось совершить далекое путешествие: Беломорье в ту пору находилось под властью новгородских бояр. В Новгороде встретили его неприязненно. «Отчину отнять у нас хочешь?» — спросила Зосиму боярыня Марфа Борецкая. Так же отнеслись к Зосиме и другие бояре. Но вскоре Марфа Борецкая первой передала свои «беломорские отчины» монастырю, а вслед за ней и остальные бояре. Неравная борьба с возвышавшейся Москвой подорвала их былую мощь, — лучше было все отдать соловецким монахам, чем московскому князю.

Зосима вернулся с грамотой, написанной на пергаменте и снабженной «восемью свинцовыми печатями». По этой грамоте острова с промыслами и земли на побережье Белого моря были «в веки» переданы соловецким монахам. Никому, кроме них, селиться на островах не позволялось. А если кто и хотел здесь промышлять, обязан был отдать монахам десятую долю добычи.

Грамота эта хранилась у настоятеля в особом ларце. Там же лежала еще одна грамота, снабженная «сребропозлащенной печатью». Дали ее уже московские правители, безоговорочно подтвердившие права монахов на все, что у тех «по старине» было.

В середине шестнадцатого столетия в монастыре начали строить каменные здания. Была поставлена мельница, приводимая в действие водой из пятидесяти двух искусственно соединенных озер, и налажена варка кваса. В самой обители развели скот, а на островах выпустили оленей. «Простую пищу, — рассказывалось в летописи, — для утешения братии, а паче для поддержания наинемощнейших», заменили разносолами. Летописец еще добавляет, что в монастырь с этого времени «стали завозить огурцы и рыжики». Тогда же появились и мирские трудники.

Соловецкого настоятеля Филиппа призвали в Москву, где «поставили московским митрополитом».[25] Но вскоре его «ругательски лишили сана и поносно изгнали, заточив в Тверском отрочь монастыре». Филипп происходил из опального боярского рода Колычевых и на митрополичий престол был выдвинут крупными боярами, с которыми Иван IV вел непримиримую борьбу. Впоследствии Филипп «насильственно скончался от руки Малюты Скуратова».

В конце шестнадцатого столетия вокруг монастыря возвели каменные стены. Монастырь стал крепостью, охранявшей Беломорье от внешних врагов. Создателем стен был монах Трифон, уроженец беломорского усолья Нёноксы, — это все, что о нем известно.

В начале следующего столетия соловецкие настоятели вели самостоятельную переписку со «свейским королем Карлусом»[26]. Одновременно монастырь получал дарственные грамоты и от царя Федора, и от Годунова, от Шуйского, даже Лжедимитрия; все они подтверждали неограниченные права монастыря на Белом море.

Монастырь продолжал богатеть: только одной соли продавалось триста тысяч пудов в год. Настоятели снабжали московских царей крупными суммами денег на «военные издержки». Однажды, в благодарность за это, было прислано в подарок «триста девяносто шесть коврижек», по коврижке на монашескую душу. Основателей монастыря, Зосиму и Савватия, объявили святыми и начали поклоняться их мощам; святым объявили и Филиппа.

В середине семнадцатого столетия митрополит новгородский Никон, в прошлом соловецкий монах, ввел в монастыре архимандрию. Настоятель мог теперь совершать пышное богослужение, как в подмосковных монастырях, что еще больше привлекало богомольцев. Вместе с тем Никон урезал монастырские владения и увез в Москву мощи митрополита Филиппа. В Москве Никон стал патриархом[27] и провел реформу, которая подчинила монастырских вотчинников центральной власти. Реформа также исправила церковные книги и некоторые обряды. Все это вызвало упорное сопротивление; и тех, кто выступал против реформы, стали называть раскольниками. Раскольниками оказались и соловецкие монахи, для которых были невыгодными никоновские нововведения. Исправленные новопечатные книги они спрятали, продолжая служить по старым книгам и придерживаться прежних обрядов. Московским воеводам, которых присылали усовестить монахов, они отвечали, что «за старую веру будут стоять насмерть».

В то же время Никон сделал попытку возвысить власть патриаршую над царской, за что был подвергнут царем опале и изгнан из Москвы. Узнав это, соловецкие монахи стали оказывать еще более упорное сопротивление. Но царь Алексей Михайлович реформ Никона не отменил, и по его приказу монастырь был подвергнут военной осаде.

В одной из рукописей Семен прочел, что после казни Степана Разина некоторые единомышленники донского атамана проникли в осажденный монастырь. Соборных старцев от руководства отстранили, и во главе оборонявшегося монастыря стала меньшая братия. Осада тянулась более восьми лет. Только из-за предательства некоего инока Феоктиста московскому воеводе Мещеринову удалось проникнуть в монастырь с небольшим отрядом через тайный ход под Сушильной башней и открыть ворота. Монастырь был взят и разграблен. Воеводу Мещеринова, награбившего больше всех, вскоре заточили в одном из казематов. Многие монастырские владения перешли в ту пору к московскому царю, а взамен убитых, повешенных и утопленных в проруби бунтовщиков были присланы монахи из других монастырей[28].

Несколько дней Семен не встречал Елисея, — келейник настоятеля болел. Когда они снова сошлись в трапезной, Елисей шепотом сказал:

— Поклянись мне, Семен, что никому не скажешь, о чем я тебя попрошу.

— Сперва попроси, после поклянусь.

— Ну, прошу тебя, поклянись!..

Думая, что Елисей шутит, Семен, чтобы угодить другу, поклялся.

Тогда Елисей совсем тихо сказал:

— Сходи к отцу келарю.

— На что я отцу келарю? — удивился Семен.

— Отец келарь хочет тебе что-то сказать.

— Что отец келарь хочет мне сказать?

— Тише! — замахал на него Елисей, испуганно оглядываясь. — Услышат!.. А что отец келарь хочет тебе сказать, говорить мне не велено...

Понимая, что от такого приглашения отказаться он не может, Семен разыскал келаря, который находился в своей келье около монастырской кухни.

Глаза у келаря были узенькими, в руках он держал четки, которые все время перебирал жилистыми пальцами. Келарь пристально оглядел Семена.

Чуть усмехнувшись, он спросил, хорошо ли келейнику настоятеля в обители, не обижает ли кто. Семен ответил, что лучшего ему и желать не хотелось бы. «Сытно ли келейника настоятеля кормят», — продолжал спрашивать келарь. Семен ответил, что сытно. Он не мог понять, к чему эти вопросы.

— Хорошо, что отрок такой понятливый, — проговорил келарь. — Теперь выслушай, отрок, что я тебе скажу…

И он прямо, без обиняков, потребовал от Семена, чтобы тот доносил ему на настоятеля. Семен может к нему не приходить, — передавать будет через Елисея.

Елисей в это время стоял за спиной келаря и утвердительно кивал. «Конечно, — добавил келарь, — знать этого никто не будет».

Ничего подобного Семен не ожидал. И, забыв про монастырское смирение, глядя прямо в глаза келаря, он наотрез отказался. Елисей подавал Семену отчаянные знаки, но было уже поздно; келарь перестал перебирать четки.

• Предыдущая
• 11/49
• Следующая