Персиянка - Городников Сергей - Страница 19
- Предыдущая
- 19/45
- Следующая
Снова и снова, с навязчивой образностью, Прозоровскому он сам себе представлялся медведем, обложенным собаками и даже в более унизительном положении. Медведь мог реветь, отбиваться, бросаться на врагов, рвать, топтать, давить их. Он же, связанный царской волей и неблагоприятными обстоятельствами, должен был скрывать свои мысли, хитрить, выжидать и придумывать козни, не смея никому довериться.
Можно поэтому представить его впечатление от бумаги, в которой именем царя астраханскому воеводе строго предписывалось предложить Разину забвение и прощение всех прошлых дел, обещать самые заманчивые возможности в службе государю. И он испытывал мстительное удовлетворение, что посланец, который доставил такую бумагу, стоит перед столом, за которым он, воевода, нарочито долго вчитывается в каждую строчку. Неприязнь к посланцу нарастала у Прозоровского по мере осознания сути письма и перерастала в затаённую враждебность, словно он увидел союзника ненавистного злодея.
– Где твой пропуск, удостоверяющий право везти столь важную государеву бумагу? – потребовал он ответа строгим низким голосом.
Удача показал ладонью на рукоять в ножнах.
– В этой сабле, – сказал он спокойно, полагая излишним вдаваться в подробности, какие не делали ему чести, бросали тень на его здравомыслие. Что ни говори, а пропуск он потерял по собственной вине.
Судя по выражению лица, воеводу такой ответ не удовлетворил, однако углубляться в расспросы он не стал.
– Ладно, – произнёс он с холодным отчуждением в голосе. – Я обдумаю, как лучше поступить. Иди. Отдыхай до завтра. Утром придёшь сюда же.
8. Казачий вождь
После встречи с воеводой Удача заподозрил у князя личную вражду к казакам. Он не последовал совету князя, а занялся сбором необходимых сведений, чтобы понять расстановку противоборствующих сил. Не задерживаясь в Белом городе, покинул крепость теми же Воскресенскими воротами и купеческой улицей вернулся к посадской площади. Он поторапливался, намереваясь зайти за Антоном, через него прояснить некоторые вопросы и затем, как с проводником, отправиться на поиски Разина. Однако всё решилось проще. Антон сам поджидал его у ворот постоялого двора и был не один. Возле него крепко стояли трое тёмных от морского загара казаков в разных по цвету и узорчатой обшивке бархатных кафтанах, вооружённые только саблями в богатой, разукрашенной золотом и серебром оправе. При приближении Удачи они прервали серьёзный тихий разговор, и Антон успел, – как показалось Удаче именно для него, – назвать главного из них, выделяющегося сединой на некогда чёрных усах, дядькой Жданом. Ждан холодно оглядел, главным образом, левым зелёным глазом подошедшего незнакомца, после чего правый, голубой глаз вопросительно обратил к парню.
– Этот, что ли? – спросил он с напускной небрежностью мужа, который наделён негласной властью, так как умеет добиваться своего не только с помощью сабли.
Антон кивнул в подтверждение, и Удача предпочёл отмолчаться. Между недавними спутниками по побегу и опасному ручному путешествию словно возникла стена отчуждения.
– Ладно, – объявил седоусый Ждан. – О похождениях сам атаману расскажешь. И о нём он прослышал, требует на разговор.
Седоусый как будто считал естественным, что странный товарищ их лазутчика, спасший того из застенка нижегородского воеводы, отправится с ними при таком грубом приглашении. Удача не подал виду, что ему это не понравилось, и удивился про себя, как быстро о его прибытии был осведомлён, прознал Разин. По пути к речной пристани никто не проронил ни слова. Пройдя мимо купеческих судов до верхнего окончания настилов причалов, за ними миновали длинный ряд лодок и челнов, – и хозяйски привязанных на приколе, и просто вытянутых носами на песок, – и подошли к обособленно приткнутому к берегу четырёхвёсельному челну с голым штырём парусной мачты. Против него на песке сторожами полусидели со скукой на лицах, полулежали двое других жилистых и загорелых на море казаков.
– Так ты знавал Разина? – первым остановившись между ними и рекой, внезапно полюбопытствовал у Удачи седоусый Ждан.
Тот сообразил, что Антон успел сообщить им кое?что из его собственных признаний, и уклонился от серьёзного ответа:
– Встречались.
Казалось, это понравилось Ждану.
– Смотри, можешь не узнать, – он только голосом выдал лёгкую усмешку. – Изменился наш атаман за последние месяцы.
Остальные казаки молчанием выразили полное с ним согласие. Все пришедшие по очереди устроились на лавках челна, после чего оба сторожа поднялись с песка, отряхнулись и неспешно подошли к кромке берега у самой воды. Они привычно сильно, дружно спихнули нос челна с берега и зашлёпали сапогами по воде, забрались к товарищам и тоже расселись за вёсла. Выпростанные дубовые вёсла одновременно хлюпнули, погрузились в реку и в согласии погребли к глубоководью. Плавно заворачивая против течения, чёлн заскользил по речной глади, оставляя позади неприступную по виду крепость Белого города, тёмные дома посадских улиц, потом слободских предместий.
– Куда плывём? – спросил Удача Ждана, когда проплыли мимо городских окраин, а крепость с белокаменным собором измельчала в удалении, стала похожей на красивую игрушку.
Ответом ему было равнодушное молчание седоусого казака.
– К Заячьему острову, – буркнул Антон; он не оборачивался, продолжал смотреть с носового сидения вперёд и против течения.
Вдалеке, где сужающаяся полоса речная глади соприкасалась с безоблачным небом, меж рекой и небом стали проступать очертания каких?то серых строений и нескольких деревьев, затем возник и сам остров, будто там из воды поднималась чудо?черепаха и показала свой мутно?зелёный панцирь. Огибая край острова, букашкой выполз струг с распущенным белым парусом, медленно двинулся им навстречу. Он плавно сближался с челном и на глазах постепенно увеличивался в размерах. На парусе вырисовался красный сокол, потом стал заметным и другой сокол, вырезанный из красного дерева и укреплённый на носовом выступе. Вперёдсмотрящего не было, струг плыл посреди реки властно и по?хозяйски – казалось, на нём были уверенны, что встречные суда уступят, свернут от него в сторону.
– Батька. Сам к нам выплыл навстречу, – проворчал в седеющие усы Ждан. – Раньше был бы хороший знак для казака.
Чёлн понемногу заворачивал, приноравливаясь без лишних движений пристроиться к боку струга. Казаки прекратили грести, только двое подгребали, пока малый борт не царапнул низ большого. Самый рослый товарищ седоусого Ждана встал на ноги, ухватился сильными руками за край бока струга и вольно или невольно заглянул на палубу. Поднялся, взглянул на палубу атаманского струга и Удача.
Тень голубого шёлкового навеса укрывала толстый персидский ковёр, широкую подушку и полулежащего на них Степана Разина. Расшитый золотыми узорами персидский кафтан был расстёгнутым, под кафтаном не было видно никакого оружия, и казачий вождь как раз в эту секунду едва не поймал губами нижнюю ягоду виноградной кисти – гроздь дёрнулась вверх, он вскинул за ней русоволосую голову, но восточная красавица удержала его плечо и беспечно засмеялась счастливым смехом. Вынужденный подчиниться её хрупкой руке, он вновь опустился на свою подушку. Персиянка невольно отвлеклась на появление голов прибывших на малом челне, и Разин сел, посмотрел туда же. Три десятка самых преданных ему казаков пьяно развалились на другом ковре, и встречать гостей поднялся только сотник.
За небрежным жестом Разина, в ответ на выраженное таким образом приглашение, сначала на палубе очутился ловкий, как огромная кошка, Удача, за ним так же без помощи лесенки, забрались Ждан и Антон. Оружие было только у Удачи, он без возражений отдал свой пистолет в требовательно протянутую ладонь сотника. Серебряный дракон на пистолетной рукояти вызвал невольное любопытство, как сотника, так и Разина, а Удача между тем с нескрываемым вниманием рассматривал любовницу вождя, о которой был наслышан, но не ожидал увидеть такую совершенную красавицу.
- Предыдущая
- 19/45
- Следующая
