Механическая принцесса - Клэр Кассандра - Страница 38

• Предыдущая
• 38/92
• Следующая

Сесилия подумала, что Вейланд рассердится, но он, накинув капюшон, сказал:

– Это, Шарлотта, и называется – быть Консулом.

Кровь… Кровь на булыжнике двора. Кровь на крыльце дома. Кровь на листьях в саду, фрагменты тела Руперта Блэкторна, лежащие в лужах подсыхающей крови, жижа, хлынувшая из тела отца, когда в него вонзилась выпущенная им стрела…

– Сожалеешь, что решил остаться в Институте, да, Габриэль? – ворвался в сумбурные мысли младшего Лайтвуда чей-то голос.

Перед ним, в ореоле тусклого света, стоял Консул. На нем было теплое пальто с капюшоном и перчатки. Выражение лица Консула было таким, будто Габриэль его изрядно развеселил.

– Я… – Юноша перевел дух, стараясь не выдать своего волнения. – Нет. Конечно нет.

Консул поднял бровь и с усмешкой заметил:

– И поэтому ты сидишь здесь в забрызганной кровью одежде и выглядишь так, будто за тобой гналось чудовище.

Габриэль яростно сверкнул глазами:

– Думаете, я струсил сегодня?

– Ничего такого я не думаю, – снисходительно произнес Консул. – Я знаю, что ты сражался вместе с остальными. И то, что твой брат ранен, мне тоже известно…

Габриэль вздохнул.

– А… так вот в чем дело, – покачал головой Консул. – Твой отец погиб, и ты подумал, что теперь тебе предстоит пережить смерть брата?

Габриэлю захотелось схватиться за стену. Его одолело безудержное желание ударить Консула Вейланда по елейной физиономии, на которой застыло выражение сострадания. Притворного сострадания… Ему захотелось броситься наверх, встать на колени у постели брата и никуда от нее не отходить, как не отходил от постели Джема Уилл. Когда по просьбе Сесилии он вызвал Уилла из комнаты, его поразила горькая мысль: Уилл был Джему больше братом, чем он – Гидеону. Вот почему он покинул здание Института и оказался в этом укромном месте за конюшнями. Габриэль был уверен, что здесь его точно искать никто не станет.

Но он ошибся. Впрочем, ошибался он часто, пожалуй, даже слишком.

– Ты увидел, как из раны брата потекла кровь, – продолжил Консул слащавым голосом, – и вспомнил, как…

– Я убил отца, – перебил Габриэль. – Всадил стрелу и пролил его кровь. Думаете, я не знаю, что это значит? Кровь отца будет взывать ко мне, как кровь Авеля взывала к Каину. Возможно, на тот момент это существо… червь… не имело ничего общего с моим отцом, но… Когда-то оно было Лайтвудом… А сегодня мог умереть Гидеон. Потерять еще и его…

– Ты прекрасно понимаешь, Габриэль Лайтвуд, что я имел в виду, когда говорил о Шарлотте и ее отказе следовать Закону, – сказал Консул. – Тебе не кажется, что здесь возникает вопрос о стоимости жизни. Все дело в том, что жизнь твоего брата чуть не принесли в жертву чьей-то чрезмерной гордыне.

– Что-то я не заметил, чтобы Шарлотту обуяла гордыня.

– И поэтому написал вот это? – Вейланд вытащил из кармана пальто первое письмо, присланное Габриэлем и Гидеоном. Он с презрением взглянул на него и бросил на землю. – Это нелепое послание вы сочинили, чтобы меня позлить?

– А что, получилось?

В какой-то момент Габриэлю показалось, что Вейланд набросится на него с кулаками. Но злобный огонь в глазах Консула быстро погас, и он спокойно ответил:

– Полагаю, я ошибся, когда подумал, что кто-то из Лайтвудов поддастся на шантаж. Ваш отец тоже не поддался бы.

– Не пытайтесь убедить меня – это бессмысленно. Лишь попусту потеряете время.

– Значит, после всего, что произошло, ты по-прежнему сохраняешь верность Шарлотте Бранвелл? От Гидеона я еще мог ожидать чего-то подобного, он пошел в мать – слишком верит в человеческую натуру. Но от тебя, Габриэль, – нет. Я думал, гордости у тебя в крови окажется побольше.

Габриэль прислонился затылком к стене.

– В переписке Шарлотты, – ответил он, – не было ничего такого, что могло бы заинтересовать вас. Вы сказали, что, если мы не будем докладывать о состоянии ее дел, нас ждет гибель. Но в том-то и дело, что докладывать было не о чем. Вы не оставили нам выбора.

– Надо было сказать правду.

– Но вы не желали ее слышать. Я не дурак, а мой брат и подавно. Вы хотели сместить Шарлотту с должности главы Института, но так, чтобы никто не понял, что это ваших рук дело. Решили повести дело так, будто она причастна к каким-то незаконным махинациям. Но истина заключается в том, что изобличать ее не в чем.

– Истина податлива, ее можно обнаружить, но можно и измыслить.

Габриэль метнул на Консула быстрый взгляд.

– Вы предпочли бы, чтобы я солгал вам?

– Нет, – ответил Консул, – не мне. – Положив юноше руку на плечо, он добавил: – Лайтвуды всегда знали не понаслышке, что такое честь. Ваш отец наделал ошибок, но вы не должны за них расплачиваться. Помогите мне, и я верну все, что вы потеряли, – родовое поместье, доброе имя. Ты сможешь жить дома вместе с братом и сестрой, а не ждать милостей от Института и Шарлотты.

Милости. Слово отдавало горечью. Габриэль подумал о крови брата на камнях. Если бы Шарлотта не была столь безрассудной, чтобы взять под свою опеку эту девушку, которая, как говорят, способна принимать любой облик, Магистр не послал бы в Институт своих механических монстров. И Гидеону не пришлось бы пролить кровь.

«В сущности, – прозвучал в голове тихий голосок, – если бы не Шарлотта, тайна отца не стала бы достоянием гласности». Бенедикту не пришлось бы предавать Магистра, и у него остался бы доступ к снадобью, препятствующему развитию астриолы. А раз так, отец не превратился бы в червя, и Лайтвуды, не зная о его грехах, жили бы в блаженном неведении.

– Габриэль, – продолжил Консул, – у меня есть к тебе предложение. Оно касается тебя, и только тебя, брату ты о нем рассказывать не должен. Он весь в мать, слишком предан, в данном случае – Шарлотте. Может, эта ненужная верность и делает ему честь, но для нас является лишь помехой. Скажешь ему, что я устал от вашего фиглярства и что мне от вас больше ничего не надо. Ты неплохо умеешь врать и сможешь его убедить в этом, я даже не сомневаюсь. Ну, что скажешь?

Габриэль вздрогнул:

– Что я должен делать?

Уилл переменил позу. В кресле у кровати Джема он просидел уже несколько часов, спина затекла, но уходить он не собирался. Джем мог в любую минуту прийти в себя, и для них обоих было важно, чтобы он увидел рядом парабатая.

По крайней мере, в комнате было тепло. Бриджит развела в камине огонь. Сырые дрова горели с громким потрескиванием, время от времени выбрасывая сноп искр. За окном чернела непроглядная ночь, будто кто-то нанес на стекла матовую краску.

К изножью кровати были прислонены скрипка Джема и его трость с запекшейся кровью. Сам он лежал неподвижно, в лице не было ни единой кровинки. Уиллу казалось, что он впервые видит Джема после долгой разлуки. Джем выглядел изможденным – кожа да кости, и как он не замечал этого раньше?

Уилл не находил себе места. Все последние месяцы Джем умирал, а он не сделал ничего, чтобы помочь ему…

– Уилл, – донесся от двери шепот.

Юноша поднял голову и увидел Шарлотту.

– Тут… кое-кто пришел с тобой повидаться.

Шарлотта отошла в сторону, и в комнату вошел Магнус Бейн. На мгновение Уилл оторопел.

– Он говорит, ты сам его позвал, – с сомнением в голосе произнесла Шарлотта.

На Магнусе был темно-серый костюм. Он с безразличным видом стянул с рук серые лайковые перчатки и теперь постукивал ими по бедру.

– Я в самом деле его звал, – сказал Уилл, будто пробуждаясь от долгого сна, – спасибо, Шарлотта.

В глазах женщины светилась симпатия, но вместе с тем и предупреждение: это будет на твоей совести, Уилл Эрондейл. Она вышла из комнаты, демонстративно закрыв за собой дверь.

– Ты пришел… – сказал Уилл, понимая, что слова его звучат глупо: зачем говорить вслух очевидные вещи? Ему никак не удавалось справиться с замешательством. Видеть Магнуса в комнате Джема было то же самое, что лицезреть рыцаря из сказки в компании адвокатов в напудренных париках, заседающих в Олд Бейли[18].

• Предыдущая
• 38/92
• Следующая