Таящийся ужас (ЛП) - Дерлет Август Уильям - Страница 46

- Доктор Оверфилд, это мой сын Александр. Поздоровайся с джентльменом, Александр.

Мальчик и человек в черном костюме, следовавший за ним по пятам, обошли стол, мальчик подал руку доктору и уселся на свободный стул. Подали мороженое. Человек в черном, стоя за стулом подростка, внимательно наблюдал за каждым его движением. Разговоры замерли. Десерт был съеден в полном молчании. Наконец Петерсон произнес:

- Отведите Александра в его комнату, Йорри.

- Слушаюсь, мистер Петерсон.

За столом остались трое, но разговор не возобновлялся. Мужчины молча курили. Миссис Петерсон извинилась:

- Я придумываю фасон для нового платья и стою перед очень трудной проблемой. Никак не могу решить, на чем остановиться: на кнопках или пуговицах. Если возьму пуговицы, они должны быть очень оригинальными, чтобы не испортить общего впечатления. Поэтому прошу вас, джентльмены, извинить меня. Надеюсь, вы проведете у нас приятную неделю, доктор Оверфилд.

- Я уверен в этом, миссис Петерсон, - ответил доктор, вставая, когда она выходила из-за стола. Ее седоволосый супруг не встал. Он невидящими глазами уставился на стену перед собой, не замечая висевшей на ней картины. Наконец, сунув в пепельницу свою сигарету, он поднялся на ноги.

- Идемте в библиотеку. Мне надо с вами поговорить.

Усевшись в кресло перед камином, он старался проявить максимум внимания к доктору.

- Если хотите, можете снять пиджак и галстук, а ноги положите вот на этот стул. Теперь мы будем с вами одни; к чему церемониться?

- Мне показалось, вас что-то угнетает, мистер Петерсон? - начал доктор. Традиционная преамбула к душевному взаимопониманию, которым, как надеялся Оверфилд, завершится их беседа. Этими словами, по правде говоря, он всегда начинал свое исследование состояния пациента. Они внушали больному доверие к доктору, ощущение, что врач понимает и сочувствует ему. Многие приходят к врачу просто потому, что их что-то угнетает, что они несчастливы.

- Да, верно, - произнес Петерсон. - Кое-что я вам расскажу, но мне хочется, чтобы вы сами поняли остальное. Это началось в то время, когда я только начинал свой бизнес. Родители назвали меня Филиппом. Филипп Петерсон. В школе я изучал историю Филиппа Македонского и восхищался многими эпизодами в его биографии. Понимаете, он по натуре был первопроходцем. Завоевал кучу стран, создал империю, реорганизовал армию. Если употребить выражение из современного сленга, это был "мужик что надо". Конечно, и у него были свои слабости, вроде вина и женщин, но в целом он был стоящим парнем.

Конечно, одно дело быть царем Македонии, а другое - стать президентом кожевенной компании, но я решил, что для успеха важен сам принцип. Каждую свободную минуту я использовал, чтобы изучать жизнь Филиппа, и пытался применить все, что было возможно, на практике. В конце концов я разбогател.

Потом я женился. Как вы сами могли убедиться, моя жена - образованная и весьма одаренная женщина. У нас родился сын. В честь Филиппа Македонского я назвал его Александром. Я сосредоточил в своих руках кожевенное производство Америки и мечтал, что мой наследник станет главой этого бизнеса во всем мире. Теперь… Сегодня, во время обеда, вы видели мальчика?

- Да.

- Ваш диагноз?

- Трудно сказать в точности, но больше всего похоже на одну из форм психической неполноценности, которую называют болезнью Дауна.

- Да, мне так и говорили. Два года мы держали его дома, потом я поместил сына в одну из лучших частных школ в Америке. Когда ему исполнилось десять, они категорически отказались держать его дольше, хотя я обещал им золотые горы. Тогда я купил это имение, обустроил его, продал все свои предприятия и стал жить здесь. Это мой сын - я должен заботиться о нем.

- Очень странно, что его не захотели держать в частной школе. С вашим богатством…

- Что-то произошло. Они осознали, что не могут взять на себя ответственность за его поступки.

- А как именно он себя ведет? И что об этом думает его мать?

- Вы ведь знаете, что думают матери в подобных случаях.

- Да, представляю себе.

- Тогда вы поймете. Мать воображает, что он само совершенство. Отказывается признать, что он слабоумный. Говорит "о запоздалом развитии", уверяет, что он "перерастет свою отсталость" и в один прекрасный день станет нормальным.

- Увы, она ошибается.

- Боюсь, что так. Но я бессилен ее убедить. Когда об этом заходит речь, она сразу начинает сердиться, а в таком состоянии говорить с ней невозможно. Итак, мы переехали сюда. Вы видели, кто нас обслуживает. У лакея несколько обязанностей. Он пробыл с нами много лет, и мы полностью ему доверяем. Он глухонемой.

- Теперь все понятно! - воскликнул доктор. - Это объясняет, почему он такой мрачный. Все глухонемые отличаются странностями.

- Наверное, так оно и есть. Он ведет наше хозяйство. Понимаете, прислугу трудно удержать. Люди охотно нанимаются к нам, но, узнав об Александре, долго не задерживаются.

- Неужели их так пугает его слабоумие?

- Нет, их беспокоит его поведение. Я знакомлю вас только с самими фактами и стараюсь излагать их совершенно беспристрастно. Этот парень, Йорри, бывший борец. Человек без нервов - он не понимает, что такое страх. Йорри очень хорошо обращается с мальчиком, но заставляет себя слушать. С тех пор как он служит у нас, мы можем сажать Александра за стол вместе с нами, и мать просто счастлива. Но, конечно, Йорри должен и отдохнуть иногда. В это время он отпускает Александра в парк.

- Мальчику должно там нравиться. Я видел в парке ланей и кроликов.

- Да, полезно для развития. Он любит на них охотиться.

- Вам не кажется, что Александр нуждается в товарищах, с которыми он мог бы вместе играть?

- Раньше я тоже так думал. Даже усыновил другого мальчика. Он умер. После этого я не рискнул повторить эксперимент.

- Но ведь умереть может любой ребенок, - ответил доктор, - почему бы вам не приглашать какого-нибудь паренька из местных хотя бы на несколько часов в день, чтобы ваш сын мог немного поболтать и поиграть с ним?

- Нет, никогда! Побудьте у нас, понаблюдайте за мальчиком. Осмотрите его; может быть, сможете посоветовать что-нибудь.

- Боюсь, что сделать для него сейчас можно очень немного: скажем, не выпускать из виду, исправлять дурные привычки, которые могли у него выработаться.

Удивленно подняв брови, Петерсон произнес:

- В этом-то все дело. Несколько лет назад я консультировался со специалистом. Все рассказал ему, и он заявил, что, по его мнению, ребенку следует предоставить определенную свободу действий. Он что-то говорил относительно подавленных желаний, либидо и был уверен, что единственный шанс добиться хоть какого-нибудь улучшения - позволить ребенку жить по-своему. Вот одна из причин, почему мы очутились здесь и завели ланей и кроликов.

- Вы хотите сказать, что мальчику нравится играть с ними?

- Не совсем. Я хочу, чтобы вы хорошенько понаблюдали за ним. Я сказал Йорри, чтобы он отвечал на все ваши вопросы. Он знает мальчика лучше, чем я, да простит меня Бог, а я знаю его достаточно хорошо. Мне, конечно, трудно говорить об этом; лучше узнайте все детали у Йорри. А сейчас уже поздно, наверное, вам пора спать. Пожалуйста, проверьте, крепко ли заперта дверь перед сном.

- Обязательно, - сказал доктор. - Но ведь вы сказали мне, что никто ничего не украдет.

В высшей степени удивленный всем, что увидел и услышал, доктор отправился в свою комнату. Он знал, какие разнообразные симптомы могут наблюдаться при болезни Дауна. Он сам имел дело с доброй сотней подобных случаев. Александр Петерсон был еще одним таким пациентом, но что-то отличало его от всех других. Что-то в нем противоречило этому диагнозу. Поведение, привычки? Да, возможно. А Петерсон, наверное, боится своего сына? Поэтому, должно быть, он нанял для него бывшего борца, поэтому на окнах решетки… Но при чем здесь кролики и карликовые олени?

Он уже почти уснул, когда раздался резкий стук. Доктор подошел к двери и, не открывая ее, спросил: