Страсти по мощам - Питерс Эллис - Страница 36

• Предыдущая
• 36/50
• Следующая

Вздох изумления, словно ветер, пронесся над поляной и раскопанной могилой, а затем в воздухе повисла гнетущая тишина. Молчание длилось минуту, показавшуюся нестерпимо долгой, и нарушил его отец Хью, ибо он, а не приор Роберт, был духовным наставником этого юноши, обвинявшего сейчас себя в каком-то непонятном, но страшном грехе, связанном с пролитием крови.

— Передар, сын мой, — напрямик обратился к нему священник, — ты сам обвиняешь себя в каком-то злодеянии, никто из нас и в мыслях такого не имел. Мы все ждали, что ты исполнишь просьбу Сионед, ибо это честь для тебя. Поэтому выполни ее, а если не можешь, то скажи — почему, и скажи прямо.

Стоя на коленях, Передар молча выслушал священника. Он собрался с духом и унял дрожь. Юноша медленно открыл лицо. Оно было бледным, и все же на нем читалось облегчение, ибо Передар решил больше не таить правду. И смелости на это у него хватило. Поднявшись, юноша обернулся лицом к толпе.

— Отче, я стыжусь того, что исповедуюсь не по доброй воле, а по принуждению, а еще больше стыжусь того, в чем должен признаться. Но это не убийство. Я не убивал Ризиарта — когда я нашел его, он был уже мертв.

— Когда это было? — спросил Кадфаэль. В сущности, у него не было никакого права задавать вопросы, но похоже, его вмешательство никого не удивило.

— Я вышел из дому после того, как кончился дождь. Ты ведь помнишь, в тот день шел дождь…

Еще бы не помнить — были на то у Кадфаэля весомые причины. Ведь Ризиарта убили до того, как пошел дождь!

— Должно быть, это было вскоре после полудня. Я поднимался наверх, к пастбищу, что на нашей стороне Бринна, и наткнулся на него. Он лежал ничком, на том самом месте, где вы потом его и нашли. Клянусь, он уже не дышал! Я был опечален, однако для Ризиарта я уже ничего сделать не мог, а вот для себя… и тут у меня возникло искушение… — Передар судорожно сглотнул, набрал воздуху и, словно бросившись головой в омут, продолжал: — Я подумал, что есть верное средство избавиться от соперника. От счастливого соперника. Ризиарт отказал Энгеларду в руке дочери, но сама Сионед и не думала от него отказываться. Я прекрасно понимал, что, пока Энгелард стоит между нами, для меня нет никакой надежды. А ведь люди запросто могли бы поверить в то, что Энгелард убил Ризиарта, если… Если бы обнаружилась какая-нибудь улика…

— Но сам ты в это не верил, — промолвил Кадфаэль так тихо, что почти никто не расслышал его слова и не обратил на них внимания.

— Нет! — воскликнул Передар чуть ли не с презрением. — Он в жизни такого бы не сделал, уж я-то его знаю!

— И все же ты хотел, чтобы его обвинили в убийстве. Тебе было все равно — хоть бы его и казнили, — лишь бы только он убрался с твоей дороги, — так же тихо сказал Кадфаэль.

— Нет же! — Передар покраснел, понимая, что нынче всякий вправе заподозрить его в любой подлости. — Я вовсе не этого хотел! Я надеялся, что он убежит, скроется в своем Чешире и оставит нас в покое — Сионед и меня. Я не желал его гибели. Я только думал, что, если он исчезнет, Сионед — рано или поздно — исполнит желание отца и выйдет за меня. Я мог подождать. Я готов был ждать, я готов был ждать сколько угодно…

Он не стал говорить в свое оправдание, что помог Энгеларду вырваться из кольца преследователей. Но по меньшей мере двое из слушавших его сейчас помнили, что он поступил так же, как и брат Джон, задержавший погоню, — и пусть побуждения Передара были не так чисты, этот поступок говорил в его пользу.

— Но ты дошел до того, что стащил стрелу у этого несчастного юноши, чтобы навлечь на него подозрение, — сурово промолвил Кадфаэль.

— Да не крал я ее! Я ею только воспользовался, хотя и то — мерзко. С неделю назад мы с Энгелардом охотились в лесу Ризиарта, с его разрешения. А когда после охоты мы собирали стрелы, я по ошибке подобрал одну стрелу Энгеларда. С Энгелардом я с той поры не виделся, и поэтому его стрела осталась у меня.

Передар выпрямился, расправил плечи и поднял голову, в правой руке он по-прежнему сжимал крест. Лицо юноши было бледным, но спокойным. Самое страшное осталось позади. После всего, что он перенес за эти дни, исповедь и покаяние были для него целительным бальзамом.

— Позвольте мне рассказать все без утайки. Все, что я тогда сделал и что сделало меня чудовищем в собственных глазах. Я ничего не скрою, как бы ни было это ужасно. Ризиарт был сражен ударом кинжала в спину, но кинжал исчез — убийца не оставил его в ране. И вот я перевернул Ризиарта на спину и расширил рану, вонзив свой кинжал с противоположной стороны. И это мне удалось, ведь убийца пронзил тело насквозь, хотя выходная рана на груди была почти незаметна. Ризиарт ничего не чувствовал, я же будто терзал собственную плоть — не знаю уж, как у меня руки не отсохли, но все же я сделал это. В рану, которую нанес кинжал убийцы и расширил мой кинжал, я воткнул стрелу Энгеларда, чтобы потом, когда найдут тело, опознали метку. Но с того проклятого дня я не знал ни минуты покоя.

Произнося эти слова, Передар не просил о снисхождении — он был рад тому, что не надо больше молчать и таиться.

— Что бы со мной ни стало, мне легче оттого, что вина моя вышла наружу. И признайте — я все-таки не расставил свою ловушку так, чтобы можно было подумать, будто Энгелард убил Ризиарта ударом в спину. Я знал его с тех пор, как он здесь поселился. Мы ведь почти ровесники и жили с ним по соседству — и он мне нравился. Мы охотились вместе, соперничали, и я ревновал, даже возненавидел его, потому что он добился любви, а я нет. И на что только любовь не толкает человека, — сам себе удивляясь, промолвил Передар, — и друзей не пожалеешь, и обо всем на свете позабудешь!

Толпа в замешательстве хранила молчание — мысль о совершенном кощунстве повергла гвитеринцев в трепет, и в то же время они испытывали жалость к юноше, который пал так низко. И как же они были слепы — их словно громом поразило: выходит, Ризиарта сразила не стрела, а кинжал гнусного убийцы, затаившегося в засаде и нанесшего удар в спину. И уж конечно, святая здесь ни при чем — столь подлое деяние могло быть лишь делом рук человека.

Наконец заговорил отец Хью. Случившееся касалось только его паствы, и пришлые духовные лица были не вправе вмешиваться в это дело. Священник приосанился и держался уверенно — по-соседски мягко, но властно. Свершилось ужасное святотатство, и грешник заслуживал сурового наказания, но и великого сострадания.

— Сын мой, Передар, — промолвил он, — ты совершил непростительный, богомерзкий грех, ибо не только кощунственно попрал доверие Ризиарта, но и облыжно обвинил ни в чем не повинного Энгеларда. Содеянное тобой зло не может остаться безнаказанным.

— Упаси Господи, — отозвался Передар, — чтобы я попытался уклониться от положенного мне наказания. Я жажду его! Я не смогу жить в ладу с самим собой, пока не очищусь и не искуплю свою вину.

— Дитя мое, если ты и вправду желаешь этого, то должен предаться на мою волю и принять наказание, как духовное, так и светское. О том, что подлежит ведению мирского суда, я буду говорить с бейлифом принца. Что же касается покаяния перед лицом Господа нашего, то определить его — мое дело. Тебе придется подождать, пока я — как твой духовник — не решу, какой епитимьи ты заслуживаешь.

— Повинуюсь, отче, — сказал Передар, — я не ищу незаслуженного прощения и готов понести епитимью.

— Коли так, ты не должен отчаиваться в Господнем милосердии. А сейчас ступай и не покидай своего дома, пока я не пошлю за тобой.

— Я сделаю все, как ты скажешь, отче, но, прежде чем уйду, хочу попросить об одной милости.

Юноша медленно повернулся и встретился взглядом с Сионед. Она по-прежнему стояла там, где настигло ее ужасное известие, и, схватившись руками за голову, с болью в глазах, как зачарованная, смотрела на юношу, который рос вместе с ней и был товарищем ее детских игр. Однако она уже не была непреклонно суровой, ибо, хотя Передар и назвал себя чудовищем, сейчас, после сделанного им признания, он больше не казался ей таковым.

• Предыдущая
• 36/50
• Следующая