Разгадай меня - Мафи Тахира - Страница 99

• Предыдущая
• 99/101
• Следующая

Мне так и хочется плюнуть ему в лицо.

— Я скорее умру, — говорю я. — Лучше закопайте меня заживо.

— Сомневаюсь, что для тебя это было бы лучше, — говорит он и переносит вес на трость, чтобы было удобнее стоять. — Я думаю, ты сразу изменила бы свое решение, если бы только почувствовала, как начинает плавиться кожа у тебя на лице. Но, — тут же добавляет он. — Я не такой жестокий. Я даже не буду рассматривать такой вариант, если, конечно, тебе вообще интересно это узнать.

Жуткий, страшный человек.

Он широко улыбается. Видимо, мое молчание его вполне удовлетворяет.

— Да, я так и думал.

В этот миг распахивается входная дверь.

Я не шевелюсь. И не оборачиваюсь. Может быть, мне не хочется узнать, что именно сейчас со мной произойдет, но тут я слышу, как Андерсон приветствует вошедшего. И даже приглашает его пройти в дом. Просит его поздороваться с гостьей.

В поле моего зрения появляется Уорнер.

Меня внезапно охватывает страшная слабость. Одновременно я ощущаю некое подобие страха. Мне буквально становится нехорошо. Уорнер молчит. Он одет в свой идеальный костюм, он с такой же безупречной прической и выглядит точно так же, как в самый первый раз, когда я только увидела его. Только взгляд у него сейчас другой. Он смотрит на меня, и я вижу, что он чем-то потрясен, в его глазах такая боль, и мне кажется, что он сам сейчас неважно себя чувствует.

— Ну что, детки, вспомнили друг друга, да? — Андерсону одному снова становится смешно.

Уорнер дышит так, будто только что бегом взобрался на гору, и выглядит, словно не понимает, что тут происходит, почему он все это созерцает. Он смотрит на мою шею, представляющую собой один громадный кровоподтек, что значительно портит мой общий вид, и на лице его отражается некая смесь ужаса и злобы. Мне кажется, что у него при виде перенесенных мной страданий просто разрывается сердце. Он глядит на мою футболку, шорты, и у него невольно раскрывается рот. Но он тут же внутренне сдерживает себя и мгновенно стирает с лица все проявления эмоций. Он хочет сделать вид, что абсолютно равнодушен ко всему происходящему, но я вижу, как взволнованно опускается и вздымается его грудь. Он начинает говорить, но не так громко, как я ожидала.

— Что она здесь делает?

— Я решил ее подобрать для нас, — попросту заявляет Андерсон.

— Зачем? — удивляется Уорнер. — Ты же говорил, что тебе она не нужна…

— Ну… — Андерсон что-то обдумывает. — Это не совсем так. Я, конечно, многое бы выиграл, если бы держал ее при себе, но в последний момент я решил, что ее общество перестало меня интересовать. — Он отрицательно качает головой. Смотрит на свои ноги и тяжело вздыхает. — Как же меня расстраивает ощущать себя калекой. — И тут же снова хохочет. — Просто невероятно расстраивает. Но, — улыбается он, — я по крайней мере знаю способ, как все это можно поправить. Вернуть все в прежнее состояние. Это будет самое настоящее волшебство.

В его глазах появляется какой-то непонятный огонек, злобная улыбка играет на его губах, и от этого мне снова становится не по себе.

— Что вы хотите этим сказать? — спрашиваю я, боясь услышать ответ.

— Мне странно, что ты спрашиваешь меня об этом, дорогая моя. То есть ты думаешь, что я не заметил вылеченное плечо моего сыночка? Оно же стало как новенькое! — Он смеется. — Разве я не должен был задуматься, почему он вернулся не только не искалеченный, но, напротив, полностью исцеленный? На нем нет шрамов, он не испытывает слабости, как будто в него вообще никто никогда не стрелял! Настоящее чудо, — говорит он. — И это чудо подвластно, как сообщил мне мой сын, двум вашим девушкам-уродцам.

— Нет.

Я чувствую, как внутри меня рождается самый настоящий ужас. Он буквально ослепляет меня.

— Да-да. — Он переводит взгляд на Уорнера. — Правда же, сынок?

— Нет, — задыхаюсь я. — Боже мой! Что вы с ними сделали? ГДЕ ОНИ?!..

— Успокойся, — обращается ко мне Андерсон. — С ними все в полном порядке. Я просто забрал их себе, так же как и тебя. Они мне нужны живые и здоровые. Если, конечно, вылечат меня, как ты полагаешь?

— Ты знал об этом? — в отчаянии поворачиваюсь я к Уорнеру. — Это ты сделал? Ты знал…

— Нет, Джульетта, — отвечает он. — Я клянусь, это была не моя идея…

— Вы оба волнуетесь на пустом месте, — говорит Андерсон, лениво махнув рукой в нашу сторону. — У нас есть более важные дела, на которых следовало бы сосредоточить свое внимание. Более интересные и срочные.

— О чем это ты? — удивляется Уорнер. — Похоже, он перестал дышать.

— О справедливости, сынок. — Андерсон переводит взгляд на меня. — Я говорю о справедливости. Мне нравится наводить порядок и возвращать все на свои места. Я ждал твоего приезда. А потому готов показать тебе, что же я все-таки имею в виду. И это, — добавляет он, — нужно сделать в первую очередь. — Теперь он внимательно смотрит на Уорнера. — Ты меня слушаешь? Теперь внимание. Смотришь?

Он достает пистолет.

И стреляет мне в грудь.

Мое сердце взорвалось.

Меня отбрасывает назад, я путаюсь в своих собственных ногах и в итоге падаю на пол, шлепаясь головой о ковер, при этом руки совершенно не помогают мне смягчить удар. Я ощущаю невероятную, непередаваемую словами боль, такую, которую даже представить себе невозможно. Как будто у меня в груди разорвался динамит, как будто меня подожгли изнутри и все вокруг почему-то начинает замедляться.

«Вот так, наверное, и умирают», — проплывает у меня в голове.

Я моргаю, и это событие тоже занимает немало времени. Перед собой я вижу несколько расплывчатых неясных образов, раскачивающиеся блики, не более того, и их неестественные движения сливаются воедино. Звуки спутаны и искажены, они то слишком высокие, то, наоборот, чересчур низкие, и, главное нечеткие, чтобы было возможно хоть что-то разобрать. Они как ледяные электрические разряды, волнами путешествующие по моим жилам. Такое впечатление, что все мое тело заснуло, а теперь пытается снова пробудиться.

Теперь перед собой я вижу лицо.

Я пытаюсь сосредоточиться, чтобы определить его форму, цвет, чтобы все у меня перед глазами сфокусировалось, но это очень, очень трудно сделать. Неожиданно мне становится трудно дышать, мне начинает казаться, будто у меня в горле появились острые лезвия, будто мои легкие проколоты, и чем больше я моргаю, тем сильнее расплывается передо мной картинка. Очень скоро я понимаю, что едва дышу, и я вдруг вспоминаю детство, когда доктора заявили, что я страдаю приступами астмы. Но они ошибались, мое неровное поверхностное дыхание не имело ничего общего с астмой. Оказалось, причиной всему — беспокойство и паника. Но сейчас мои ощущения похожи на те, что я испытывала тогда, когда была маленькой. Это как будто я пытаюсь набрать в легкие побольше воздуха через очень тоненькую соломинку. Как будто легкие закрылись, объявили каникулы. У меня кружится голова, я уже плохо соображаю. И эта боль, боль, нескончаемая боль. Боль ужасная. Это самое страшное. Она нескончаема.

Внезапно я слепну.

Я скорее чувствую кровь, а не вижу ее, я чувствую, как она выливается из меня, а я продолжаю моргать, и моргать, и моргать в тщетной попытке восстановить зрение. Но я не вижу ничего — только белую дымку. Я ничего не слышу, только удары сердца в ушах и еще свое собственное короткое, поверхностное дыхание. Мне жарко, нестерпимо жарко. А кровь такая свежая и теплая, она лужицей растекается подо мной и вокруг меня.

Жизнь вытекает вместе с ней, и я думаю о смерти, я думаю о том, какую короткую жизнь я прожила, как мало мне досталось пожить. Как я провела ее всю в страхе, как никогда не могла постоять за себя, как хотела стать кем-то другим, тем, кем хотят стать все. Целых семнадцать лет я пыталась вогнать себя в шаблон, с которым, как я считала, остальным будет намного комфортнее и безопаснее.

Но ничего не помогало.

• Предыдущая
• 99/101
• Следующая