Ученик еретика - Питерс Эллис - Страница 3
- Предыдущая
- 3/53
- Следующая
Посылая к Ранульфу Герберта, король не надеялся убедить графа в искренности своих намерений, но он был вынужден искать перемирия, отложив расправу до будущих времен. Так, по крайней мере, считал Хью.
— Роберт занят сейчас укреплением обороны, — рассказывал Хью. — Весь юго-запад он желает превратить в крепость. Сюда они привезли дитя, которое — как уповает Матильда — станет некогда королем Англии. Да, юный Генрих сейчас в Бристоле, но навряд ли войска Стефана продвинутся так далеко; да и зачем Стефану мальчишка? Впрочем, Матильде также от него мало проку, хоть и приятно, что сын рядом: она бы скучала без него. Однако рано или поздно мальчика все же отправят домой. И через несколько лет — кто знает? — он вернется сюда уже возмужалым и вооруженным.
Год назад властительница просила своего супруга, графа Джеффри Анжуйского, прислать из Франции дополнительные войска, но граф отказал ей. То ли потому, что не вполне был уверен в правомерности притязаний Матильды на английский престол, то ли оттого, что кампания в Нормандии казалась ему важней, чем амбиции супруги. Вместо вооруженных рыцарей он отправил к ней десятилетнего сынишку.
— Хороший ли он отец, этот граф Анжуйский? — поинтересовался Кадфаэль.
Хью отвечал, что граф неустанно заботится о процветании рода, наследникам своим он дал прекрасное образование. Опекать мальчика поручено графу Роберту, преданность которого не вызывает сомнений. И все же — отправить дитя в страну, раздираемую гражданской войной! Ему наверняка известно, что Стефан не причинит ребенку вреда, если вдруг мальчик окажется его пленником. Возможно, однако, что принц, несмотря на свой нежный возраст, обладает твердостью характера и действует в собственных интересах. Это неудивительно: отважный отец имеет отважного сына. «Мы еще услышим об этом Генрихе Плантагенете, который сейчас в Бристоле учит уроки», — подумал Кадфаэль.
— Мне пора идти, — сказал Хью, лениво потягиваясь: на пригреве его разморило. — Клириков я сегодня достаточно навидался. Кадфаэль! А ты так и не принял сан? Это спасло бы тебя от преследования светских властей, доведись им прослышать о твоих проделках. Пусть уж лучше аббат тебя судит, а не я.
— Придержи-ка лучше язык! — посоветовал Кадфаэль, неспешно поднимаясь с места. — В девяти из десяти случаев ты замешан вместе со мной. Забыл, как прятал лошадей от королевской облавы, когда…
Хью со смехом обнял друга за плечи.
— О, если ты начнешь вспоминать, я готов с тобой посоперничать. К чему прошлое ворошить? Мы с тобой всегда отличались благоразумием. Пойдем, проводи меня до ворот. Скоро начнется вечерняя служба.
Приятели не торопясь проследовали по дорожке, посыпанной гравием, вдоль изгороди и вышли в цветник, где росли розы. Брат Винфрид уже возвращался с горохового поля. Он быстро шагал с лопатой на плече.
— Приходи взглянуть на крестника, — сказал Хью, когда они обогнули изгородь и с большого монастырского двора стал слышен похожий на деловитое гудение пчел в улье говор толпы. — Едва мы подъехали к городу, Жиль спросил о тебе.
— Приду, приду… Я скучаю без него, и все же лучше малышу провести лето на воздухе, чем сидеть здесь взаперти. Что Элин?
Кадфаэль расспрашивал спокойно, зная: Хью сразу же сказал бы ему, случись что неладное.
— Цветет, как роза. Приходи, увидишь сам. Элин тоже соскучилась по тебе.
Обойдя странноприимный дом, приятели вышли на монастырский двор, оживлением не уступающий сегодня городской площади. Конюх вел лошадь в конюшню, брат Дэнис встречал покрытого дорожной пылью паломника, помогавшие ему послушники сновали туда и сюда, разнося свечи и кувшины с водой. Гости, уже размещенные, наблюдали, как паломники вливаются рекой в ворота, приветствовали друзей, вспоминали старые знакомства и заводили новые. Дети, живущие при монастыре — и служки, и воспитанники, — сбившись кучками, смотрели во все глаза, взвизгивали, подпрыгивали, как мячики, или возбужденно шныряли у приезжих под ногами, будто псы на ярмарке. Брат Жером торопливыми шагами шел от странноприимного дома к лазарету: в обычное время мальчики притихли бы при виде наставника, но в веселой суматохе на них никто не обращал особого внимания.
— К началу праздника негде будет яблоку упасть, — сказал Хью, с не меньшим, чем дети, удовольствием любуясь пестротой двора.
Вдруг в потоке людей, входящих в ворота, будто рябь пробежала. Привратник отошел к дверям сторожки, а народ расступился, словно давая дорогу всаднику, хотя не было слышно звонкого цокота копыт по булыжнику под аркой. И вот появились те, пред кем раздалась толпа. Один из них — крупный седой виллан — тянул за собой длинную скрипучую тележку. Следом двигался высокий, пропылившийся от долгого пути юноша. Он с усилием толкал перед собой ту же тележку: груз, как видно, был тяжелый. Продолговатых очертаний ящик был накрыт серым холстом, сверху него был брошен узел с пожитками юноши, и все же легко было угадать, что под материей находится гроб. Тачка ехала, поскрипывая, по смолкшему людскому коридору и наконец поравнялась с Хью и Кадфаэлем. Дети навострили уши: любопытство пересиливало страх, и мальчишкам не терпелось все поскорее узнать.
— Уверен, — тихо сказал Кадфаэль, — что по крайней мере одного из прибывших не потребуется устраивать на ночлег.
Юноша, морщась, как от боли, распрямился и огляделся, ища, к кому бы обратиться. Невозмутимо обойдя гроб, к нему приблизился привратник. Привыкший ко всему монах не дрогнул при появлении призрака смерти — этого мрачного напоминания о бренности земного в разгар всеобщего празднества. Переговаривались юноша с привратником так тихо, что ни слова никто не мог разобрать, но ясно было, что юноша просит крова — и для себя, и для своего мертвого спутника. Держался он учтиво, с должной почтительностью, но вполне доверчиво. Юноша обернулся и показал рукой на церковь. Лет ему было двадцать шесть — двадцать семь, одежда выгорела на солнце и была покрыта дорожной пылью. Он был выше среднего роста, худой, мускулистый, широкоплечий; нос его выдавался вперед тонкой, прямой переносицей.
Горделивое лицо юноши казалось утомленным и озабоченным, но Кадфаэль, однако, наблюдая за странником, подумал, что основные черты его характера — это искренность, доверчивость и доброта и что не случайно его широкие губы охотно отвечают улыбкой на дружеский привет.
— Прихожанин из Форгейта? — предположил Хью, с интересом глядя на юношу. — Нет, похоже, он пришел издалека.
— И все же, — Кадфаэль покачал головой, — мне кажется, я где-то его видел. Или он напоминает мне кого-то знакомого…
— Мало ли у тебя знакомых по всему свету! — сказал Хью. — Что ж, ты еще успеешь вспомнить. Гляди-ка, брат Дэнис отправил послушника в братский корпус за советом.
На зов брата Дэниса поспешил явиться сам приор Роберт, позади него трусил коротышка брат Жером. Ему трудно было угнаться за длинноногим, стремительно шествующим Робертом, и все же, благодаря своей расторопности, Жером всюду поспевал и готов был выразить соответственно случаю либо ханжеское порицание, либо не менее ханжеское одобрение.
— Необычные гости приняты, — подытожил Хью, внимательно наблюдавший за переговорами, — хотя надолго ли? Однако ведь не гоже оставлять за воротами гроб с мертвецом!
— Хозяина тележки я знаю, — вспомнил Кадфаэль. — Он живет в деревне под Врекином, а в тележке возит свой товар на рынок. Парень, похоже, нанял его. Но сам-то юноша пришел из дальних краев. Хотел бы я знать, откуда паренек везет этот гроб и где конечная цель его путешествия, ведь для такого дела постоянно требуются помощники.
Приор Роберт, окруженный сейчас толпой паломников, жаждавших добрых предзнаменований и благотворных впечатлений, согласился принять путешественника, привезшего гроб. Надо сказать, что личный писец приора неодобрительно относился к событиям, нарушавшим размеренный ход жизни в монастыре. Однако брат Жером не нашел причин, чтобы отказать просителю, он позволил юноше остаться, как и заметил Хью, на некоторое время, брат Жером услужливо подыскал четырех силачей из числа братьев и послушников, гроб подняли с тачки и понесли в часовню. Юноша, взяв узел со своими скромными пожитками, неторопливо побрел за кортежем и скрылся в южной арке монастыря. Ступал он с трудом, словно все тело его одеревенело, но держался прямо и не выказывал явных признаков горя, хотя и был задумчив; мысли его витали где-то далеко отсюда, и на лице юноши самый бесцеремонный любопытствующий взгляд не разглядел бы ничего.
- Предыдущая
- 3/53
- Следующая
