Звезды светят на потолке - Тидель Юханна - Страница 15

• Предыдущая
• 15/33
• Следующая

— А мы послушные детки! — дурачится мама в ответ, и дедушка заходит в комнату и целует ее в щеку.

— Ага, вот и они, — дедушка трогает ходунки. — Сегодня доставили?

Мама кивает. Дедушка принимается возить ходунки по полу. Они так ужасно скрипят, что Йенне приходится сесть на ладони, чтобы не зажать ими уши.

— Удобная штука, — хвалит дедушка.

— Очень удобная! — поддакивает бабушка. — Я и говорю — намного лучше, чем костыли, я же говорю!

— Точно, лучше, — дедушка чуть не врезается в стеллаж.

— Осторожно! — шипит бабушка.

— Садись-ка в корзинку, Йенна, прокачу с ветерком!

Дедушка ухмыляется, глядя на Йенну, и дергает ходунки, чтобы те «встали на дыбы», как велосипед.

«Господи, мне не три года!» — хочется закричать Йенне, но она молчит. Надо стараться, надо держать себя в руках — это она понимает.

— Она уже не маленькая, — говорит мама.

Дедушка со смехом ставит ходунки у телевизора, потом садится на диван рядом с Йенной и гладит ее по голове, взъерошивая волосы.

— Да, ты уже большая, Йенна-Пенна, — говорит он. — У тебя жених, наверное, есть — и все такое?

Чертов дедушка.

Чертовы ходунки.

Йенна не отвечает, встает с дивана. Вывозит ходунки в прихожую, ставит под вешалкой, поближе к дедову пальто. Ключи от машины жалобно звякают сквозь подкладку. Вернувшись в комнату, Йенна чувствует на себе три вопрошающих взгляда.

— Они заслоняли телевизор, — поясняет она.

В квартире появляются все новые и новые вещи.

Ходунки теперь стоят у маминой кровати. Туда же, в спальню, дедушка приносит вторую кровать — на случай, если бабушке придется пожить у них подольше, а не просто переночевать раз-другой, как раньше. В ванной селится бабушкина зубная щетка. В гардеробе — бабушкин халат.

И с этим Йенна ничего не может поделать.

Йенна собирается в школу.

Первым уроком — большая контрольная по истории. Йенна спешит, но как только открывает входную дверь, забывает о волнении. Буме! — за дверью кто-то стоит.

— Какого черта! — рявкает кто-то.

Это Модная Мамаша. Одной рукой она держится за щеку, в другой держит бутылку пива. От нее воняет.

— Какого черта! — снова вопит она, шатаясь на месте. По колготкам ползет стрелка.

— Ой, простите! — Йенна закрывает за собой дверь, чтобы не разбудить маму.

— Смотри, куда идешь! — Модная Мамаша еле шевелит языком, глаза красные, волосы лохматые и сальные.

Алкоголичка. Точно, мать Уллис — алкоголичка.

Так ей и надо! Вот что Йенна думает в таких случаях.

Так ей и надо, проклятой Модной Мамаше чертовой Уллис-Сиськуллис.

— Какого черта! — повторяет Модная Мамаша, обнаружив, что рукав ее кожаной куртки зацепился за ручку двери Вильсонов. — Я за… за… застряла!

— Сейчас отцепим, — Йенна помогает.

Когда дверная ручка, наконец, отпускает рукав, Модная Мамаша кренится так, что Йенна боится, как бы она не упала. Однако Мамаша находит равновесие и стоит, стараясь его сохранить. Судя по гримасам, это стоит ей большого труда.

— Ну, шпасибо, — шепелявит она. — Как тебя зовут, говоришь?

— Йенна.

— Да, точно. Jenna give те hope! Yea Jenna give me hope![6]

Сперва Йенна хочет сказать, что песня, которую распевает Модная Мамаша, называется Joanna give те hope, но потом передумывает. Какая разница?

— Слушай, — снова еле разборчиво бормочет Мамаша. — Ты в одном классе с Ульрикой, да?

— Да, — отвечает Йенна.

Модная Мамаша качает головой, поднимает указательный палец и крутит им у виска.

— Дура, — говорит она. — Дура она!

— Уллис?

Дура. Йеннина мама ни за что бы так не сказала. И Бэ-Дэ тоже. Слова гулко отскакивают от стен подъезда. Интересно, Сакке тоже слышал? А сама Уллис?

— То есть сейчас, — объясняет Модная Мамаша, часто моргая, будто пытаясь прогнать хмель. — Сейчас она дура. Ноет, достает… нудит. Ч-черт…

Кажется, Модная Мамаша хочет коснуться Йенны, обнять ее — но Йенна быстро отступает в сторону.

— Мне пора! — говорит она, глядя сначала на часы, потом на Модную Мамашу.

Та кивает и хлопает Йенну по спине. Потом, шатаясь, доходит до лестницы, спускается, соскальзывая на каблуках по последним ступенькам, и выходит на улицу.

Йенна Сюсанне в столовой.

— Да ну?

Сюсанна кладет в рот кусок рыбы и быстро жует.

— Да! Прямо с утра! Позор Уллис!

— Да уж… Интересно, кто-нибудь еще знает?

— Не думаю… Наверное, надо ей сказать. Ну, что мы знаем. Чтобы перестала говорить всякое… что я влюбилась в Сакке и все такое.

Сюсанна кивает.

— Хотя кому мы можем разболтать? — размышляет она.

Йенна пожимает плечами. Она не то чтоб всерьез. Просто подумала.

— Вот и Сакке, кстати, — Сюсанна тычет вилкой в воздух.

— Не тычь ты так! — шипит Йенна, съежившись на стуле и спрятав глаза под челкой.

Сакке. Сакке, которого она не пригласила на танец на дискотеке, с которым она не смогла потанцевать на дискотеке, которого она не видела с той самой дискотеки. Даже в коридоре. Или у велосипедной стойки. Или в подъезде.

Сакке, который ей нравится.

Нет, не так.

Сакке, которого она любит до смерти!

— Ты чего делаешь? — спрашивает Сюсанна, глядя на съежившуюся Йенну.

— Прячусь.

— Тебя все равно видно.

— Тс-с! Не смотри в его сторону!

— Тебя все равно видно, говорю!

Сюсанна вздыхает, качает головой и допивает молоко. Йенна исподтишка смотрит на Сакке, Никке, Тоббе и Этого-Как-Его-Там, сидящих за одним столом. Там же и другие девятиклассники со своими красными подносами. В том числе и Хенке, парень Уллис.

— Ты же сказала не смотреть, — упрекает Сюсанна.

— Нет, ты только погляди. Он же такой красивый!

Сюсанна пожимает плечами.

— По-моему, Никке симпатичнее.

— Да нет, ты посмотри! Хорошенько посмотри! Еще и в синем джемпере, и волосы такие черные… господи, какие у него черные волосы! Смотри! Такие черные волосы — редкость!

— Да что тут особенного? Он же иностранец. Черноволосый. Черномазый.

— Что ты сказала? — вздрагивает Йенна.

— Только не обижайся, — Сюсанна поднимает руки, словно защищаясь. — Ничего такого!

— Тогда и не говори ничего такого.

Сюсанна пожимает плечами.

— Папа говорит. Что тут такого.

— Не говори «черномазый»! Сакке из Сербии, он серб! Что, нельзя быть сербом?

— Я ничего такого не говорила.

— Зато много чего другого говорила. Ерунды всякой.

Йенна давит рыбные кости вилкой.

— Ну ты и неженка, — недовольно бурчит Сюсанна.

— Да ты меня достала просто! Что ты о нем знаешь? Ты разве знаешь, через что ему пришлось пройти — война, расисты и все такое? Может быть, у него была жутко трудная жизнь!

— А ты что о нем знаешь? — шипит Сюсанна. — Ты его знаешь не лучше, чем я, так что не надо!

— Зато я не говорю «черномазый» про серба! Кстати, ты так говоришь про всех местных иностранцев.

— Но их же ужасно много, Йенна! Откуда мне знать, из какой они страны?

— Ужасно много? Слишком много, что ли?

— Не передергивай! Я такого не говорила.

Йенна злобно уставилась на Сюсанну.

— Сакке не может быть слишком много, — говорит она наконец.

— Ну, извини тогда! Может, поговорим о другом? — вздыхает Сюсанна. — И я все-таки считаю, что Никке симпатичнее.

Она смотрит на свой поднос, скрывает недоеденную картофелину салфеткой и кладет рядом вилку.

— Тогда и смотри на своего Никке! — говорит Йенна. — Иди и поговори с ним, раз все время советуешь мне подойти и поговорить с Сакке! Иди, попробуй, если это так просто!

— Я реалист, — холодно отвечает Сюсанна.

— И что это значит?

— Такие, как они, не смотрят на таких, как мы, Йенна.

Йенна сжимает зубы, молчит.

— Такова жизнь, — добавляет Сюсанна. — Пойдем?

• Предыдущая
• 15/33
• Следующая