Дама с рубинами. Совиный дом (сборник) - Марлитт Евгения - Страница 39
- Предыдущая
- 39/111
- Следующая
С этой угрозой он вышел из комнаты, а Маргарита перекинула пальто на руку, чтобы его унести.
– Но скажи мне, ради бога, Гретель, что это у вас тут за чудны?е истории? Что случилось со стариками Ленцами? – воскликнула тетя Софи, притворив дверь за вышедшим Рейнгольдом.
– Говорят, они наши враги, – отвечала с горькой усмешкой девушка.
– Какой вздор! Чего только не выдумают в верхнем этаже! – рассердилась тетя Софи. – Если уж этот чистосердечный старик с добрым лицом может лгать и действовать исподтишка, так надо закрыть для всех свое сердце. Все человечество, значит, состоит из негодяев и не стоит ни в ком принимать участия! Но все это неправда, голову даю на отсечение!
– Я верю этому так же мало, как и ты, и, несмотря на все намеки и угрозы, я бы все-таки пошла к больной, – сказала Маргарита, – если бы не Рейнгольд: при малейшем раздражении у него синеет лицо, и меня это невыразимо пугает, тетя. Состояние его здоровья ухудшилось, хотя доктор этого не находит. Я не могу решиться заведомо раздражать и сердить его, надо придумать что-нибудь другое, чтобы помочь бедной старушке.
Немного погодя она пошла в бельэтаж, где велела проветрить и истопить камины в предназначенных для дедушки комнатах. Предполагавшееся в октябре их обновление, разумеется, еще не было приведено в исполнение: картины и зеркала все еще стояли в коридоре «флигеля привидений».
Теперь эти покои должны были несколько оживиться – дыхание жилого тепла проникнет в ледяной воздух галереи, в котором, как казалось Маргарите, замерла скорбь.
Так как все окна выходили на север, здесь царил полумрак, а снаружи взгляд терялся в снежной пустыне, простиравшейся в необозримую даль и сливавшейся на горизонте с безоблачным небом. Все было безжизненно, безотрадно, словно никогда уже не зазеленеют и не заколосятся эти поля и не зацветут черные ветви высоких плодовых деревьев.
Маргарита подошла к последнему окну галереи. Здесь слышала она в последний раз голос отца, здесь спряталась, чтобы незамеченной посмотреть «новую комедию» в отцовском доме, в который вернулась после пятилетнего отсутствия.
И тогда же к ней подошел бывший студент, теперь первый сановник в городе, и она подшучивала над «господином ландратом» и в душе насмехалась над ним. О, почему она, такая сильная, такая упрямая, как говорили все, не могла стать на ту же точку зрения? Ее рука невольно сжалась в кулак и взор устремился вдаль с бессильной злостью. Но вдруг она испуганно отскочила назад: от пакгауза по двору шел ландрат. Он, вероятно, видел ее гневный жест, потому что поклонился ей с улыбкой, а она бросилась в одну из предназначенных для дедушки комнат, в красную гостиную. Но поспешное бегство ей не помогло: через несколько мгновений Герберт уже стоял перед ней. Хотя молодой человек каждый день ездил в Дамбах справляться о здоровье отца, он так радостно протянул ей руку, как будто давно с ней не виделся.
– Как хорошо, что ты опять здесь! – сказал он. – Теперь мы будем вместе ухаживать за больным. Да и пора было тебе вернуться в наши высокие комнаты. Ты так побледнела в тесной, душной комнате у дедушки. – Прикрывая свое беспокойство саркастической улыбкой, ландрат старался заглянуть ей в глаза, но она смотрела в сторону, и он продолжил: – Меня испугало твое бледное лицо в окне, когда я шел из пакгауза.
– Из пакгауза? – переспросила она недоверчиво.
– Ну да, я справлялся о здоровье бедной больной. Тебе это не нравится, Маргарита?
– Мне? Мне не может не нравиться, когда ты поступаешь человечно, жалея несчастных! – горячо воскликнула она. В эту минуту она опять была восторженной девочкой, которую волновали благородные чувства. – Нет, относительно этого я думаю совершенно так же, как и ты, дядя.
– Вот видишь, и я поступил наконец согласно твоим взглядам и чувствам, я слышу это по твоему сердечному тону. Мы оба ощущаем жизнь горячо и молодо, что совсем не подходит к поседевшему, согнувшемуся от старости дяде. Ты это сама понимаешь, потому-то тебе сейчас так трудно было произнести столь почтенное звание. Давай-ка похороним этого старика «дядю»!
По ее губам скользнула легкая улыбка, тем не менее она ответила отказом:
– Нет, придется его сохранить. Что скажет бабушка, если я вернусь к своему «детскому непослушанию»?
– Но, в конце концов, это касается только нас двоих!
– О нет, как это ты так говоришь! Бабушка, пока жива, не откажется от опеки над всеми нами, я это знаю, – с горечью возразила она. – И счастлив твой Бог, что она не видела, как ты шел из пакгауза, иначе бы очень рассердилась.
Он засмеялся.
– И как бы она наказала своего старого сына? Поставила бы его в угол или оставила без ужина? Нет, Маргарита, несмотря на то, что я стараюсь по возможности оградить мою мать от неприятностей и сил стремлюсь сделать ее жизнь легкой и спокойной, я не могу подчинить ее влиянию свои поступки, – добавил он серьезно. – И потому я все-таки буду ходить в пакгауз.
Она радостно взглянула на него.
– Если бы в мою душу и закралось какое-нибудь сомнение, оно исчезло бы от твоих нормальных, здравых слов. Старый живописец, которого я люблю с детства, не может быть нашим врагом.
– Кто это так говорит?
– Бабушка. Правда ли, что он предъявляет какие-то требования к брату и ко мне?
– Правда, Маргарита, – серьезно подтвердил он. – Ленц может с вас многое потребовать. Покоришься ли ты этому без протеста?
– Да, если его требования будут справедливы, – ответила она без колебаний, но вспыхнув от неожиданности.
– Даже если это значительно уменьшит твою долю наследства?
Она слегка улыбнулась.
– До сих пор обо мне заботились и за меня платили другие, поэтому я не знаю цены деньгам. Но твердо уверена в одном: я тысячу раз предпочту сама зарабатывать свой хлеб, чем пользоваться деньгами, на которые не имею права. Я также уверена, что ты не стал бы способствовать тому, что несправедливо, и потому готова на любую жертву.
– Узнаю тебя: ты смело и не задумываясь заносишь ногу в стремя, чтобы идти в бой за правое дело.
Ее лицо омрачилось.
– Неудачное сравнение – я не езжу верхом, – резко промолвила она, пожимая плечами. – Ты весь проникнут великосветскими мыслями, дядя.
Он подавил улыбку:
– Что делать? Всякий подчиняется среде, в которой живет. Была бы ты такой свободолюбивой, горячей поборницей гордой, сильной буржуазии, если бы не пожила в доме дяди Теобальда? Думаю, что нет.
– Ошибаешься! Любовь к свободе не была мне привита чьим-то влиянием, она родилась вместе со мной. Это чувство у меня в крови и составляет часть моей души. – Улыбка мелькнула на ее губах. – Ведь говорят, что Рафаэль был бы великим живописцем, даже если бы родился без рук.
Потом, став вдруг опять серьезной, она перевела разговор на сообщение Герберта о Ленце.
– На чем же основывает старик свои притязания? – спросила она прямо. – Сколько мы ему должны?
– Повремени немного, ты все узнаешь, – ответил он нерешительно, всматриваясь в ее лицо и как будто колеблясь, не открыть ли ей все уже сейчас.
– Ах, это ведь, собственно, дело моего опекуна? – спросила она деланно равнодушно, однако щеки ее покраснели и голос прозвучал натянуто.
– У тебя еще нет опекуна, – возразил он, посмеиваясь.
– Да, пока никто не воспользовался этим преимуществом, от которого ты отказался.
– А, так и это уже тебе поведали? Ну да, я отказался, потому что мне противно все бесцельное.
– Бесцельное? Так бабушка права, говоря, что ты не захотел стать моим опекуном, потому что не надеялся сладить с моим безграничным своеволием?
– В этом, пожалуй, есть доля правды – у тебя не особенно хороший характер. – Он лукаво взглянул на нее. – Впрочем, я бы этого не побоялся и, конечно, справился бы с твоим «безграничным своеволием». Но есть другая причина, и ее ты узнаешь на днях.
Разговор был прерван драпировщиком, который пришел измерить полы в комнатах дедушки, так как ландрат хотел покрыть их новыми коврами, и Маргарита, воспользовавшись тем, что Герберт стал разговаривать с ним, выскользнула из комнаты.
- Предыдущая
- 39/111
- Следующая
