Дама с рубинами. Совиный дом (сборник) - Марлитт Евгения - Страница 45
- Предыдущая
- 45/111
- Следующая
– В парадных комнатах бельэтажа, говоришь ты? – с трепетом спросила Маргарита. – А в комнатах бокового флигеля?
Ландрат посмотрел на нее удивленно:
– Как мне могло прийти в голову искать там?
– В «страшной комнате» красавицы Доротеи, куда столько лет не ступала нога человека, – добавила с ироническим смехом советница. – Ты видишь, Герберт, как логичны и последовательны бывают девичьи рассуждения?
– Я видела, как папа незадолго до своей смерти входил туда, – сказала с внешним спокойствием Маргарита, но голос ее дрожал от внутреннего волнения. – Он тогда заперся там.
– Так пойдемте туда сейчас же! – воскликнул ландрат.
Она сбегала вниз за ключом и, вернувшись через несколько минут, столкнулась с Гербертом в дверях галереи, но он был не один – с ним под руку шла вся окутанная толстыми шалями и платками его мать, которая сказала, бросив насмешливый взгляд на внучку, что тоже желает присутствовать при открытии клада.
Глава 27
Маргарита побежала вперед, чтобы отпереть дверь. Впервые в жизни переступила она этот порог и стала под расписным потолком. Воздух здесь был пропитан слабым запахом увядших цветов, заходящее солнце бросало красноватый свет сквозь пунцовые маки ветхих, но все еще сохранивших свои краски штофных гардин.
В эту дверь проскальзывала, как говорили, «белая женщина» и «за ней проносилась, как фурия, госпожа Юдифь в паутинном одеянии», – добавляли многие, верившие в привидения. Через этот порог пробегала украдкой и девушка в открытых башмачках, отправляясь из великолепной комнаты на чердак пакгауза, пугая жителей дома и заставляя вновь ожить предание о хождении красавицы Доротеи.
Советница, зайдя в комнату, начала махать платком.
– Фи, какой отвратительный воздух! И эта пыль! – воскликнула она возмущенно, указывая на мебель.
Действительно, отливы шелка и бархата, блеск позолоты и великолепных зеркал слабо просвечивали через толстый слой серовато-белой пыли.
– И ты хочешь уверить нас, Грета, что твой отец бывал здесь перед смертью? Говорю тебе, что эта дверь не открывалась много лет! Впрочем, нет ничего удивительного, что тебе привиделось что-то в коридоре – там до ужаса страшно.
Маргарита промолчала, бросив многозначительный взгляд на ландрата. Она указала ему на следы, идущие по пыльному паркету прямо к стоявшему у окна письменному столу.
Герберт раздвинул гардины, и в комнату широкой волной хлынул бледно-золотистый свет солнца и слабо заиграл на перламутровых и металлических арабесках стола.
Это был прекрасной работы письменный стол, над резной доской которого возвышался секретер с дверкой посередине и бесчисленными выдвижными ящичками по обеим сторонам.
Советница, неприятно удивленная, тоже пошла по следу, подняв подол своего платья, остановилась позади сына и внучки и вытянула шею, не в силах скрыть своего волнения.
Ключ легко повернулся в замке под рукой Герберта, и дверца секретера распахнулась. Ландрат отшатнулся, старая дама слегка вскрикнула, а по лицу Маргариты разлилось радостное удивление вместе с глубокой печалью.
– Вот она! – воскликнула девушка с облегчением после напряженного ожидания.
Да, это была та самая чудная женская головка, которая когда-то выглядывала из-за жасмина. То же лилейно-белое невинное девичье личико, те же темно-голубые, сияющие как звезды глаза под тонкими темными бровями.
Только белокурые волосы, ниспадавшие тогда тяжелыми косами на грудь и спину, были завиты и подобраны в высокую пышную прическу, и в их золотистых волнах блестели рубиновые звезды красавицы Доротеи.
Ах вот почему заявил с такой страстью Лампрехт в тот вечер, после отъезда гостей, что эти камни «не будет носить ни одна женщина, пока я жив»! Да, эта «дама с рубинами» была так же любима и оплакиваема, как и первая, та, что являлась привидением в этом доме.
Старый Юстус остался мрачным печальным вдовцом до конца своей жизни, как и его правнук – возбуждавший всеобщую зависть Болдуин Лампрехт.
Какое демоническое влияние могло побудить прекрасную Бланку нарядиться совершенно так же, как ее несчастная предшественница, которая сделала одинаковый с ней рискованный шаг и так же заплатила за него своей молодой жизнью? Одуряющий аромат несся из шкафа: вокруг портрета были уложены высохшие розы, принесенные сюда на медленное увядание.
Перед ним лежал последний маленький букетик, который Маргарита видела тогда в руках отца. Прелестная Бланка, наверное, очень любила аромат роз.
– Портрет еще ничего не доказывает! – воскликнула дрожащим голосом советница, прерывая наступившее молчание. Растроганные Герберт и Маргарита будто онемели.
– Мои предсказания исполняются, Герберт! Ведь это доказывает только, что слабый человек на время попал в сети кокетки!
Не отвечая, Герберт потянул один из выдвижных ящичков, который, однако, не выдвигался.
– Этот секретер, вероятно, устроен так же, как письменный стол тети Софи, – сказала Маргарита и, засунув руку внутрь шкафа, потянула за выступающий узенький деревянный брусок – все ящики левой стороны разом отворились.
В нижних лежали современные дамские украшения вперемешку с разноцветными бантами – конечно, это были реликвии осиротевшего мужа, но один из верхних ящиков был доверху заполнен бумагами. Маргарита слышала, как стоящая за нею бабушка с трудом перевела дух. Потом над плечом девушки появилось старое лицо с тонкими чертами – в нем не было ни кровинки, а глаза так и впились в содержимое ящика.
На перевязанных черной лентой письмах лежал сверху большой конверт, надписанный рукой покойного.
– «Документы моего второго брака», – громко прочел ландрат.
Советница испустила крик негодования.
– Так это правда! – воскликнула она, всплеснув руками.
– Сжалься, бабушка, – умоляюще сказала Маргарита.
– Жалости не надо, Маргарита, – проговорил, сдвинув брови, ландрат. – Я не понимаю, мама, как ты вообще могла желать, чтобы не было этого удостоверения. Ясное как день право мальчика восторжествовало бы и без этих бумаг, и свет все равно узнал бы вскоре о существовании сына от второго брака. Найти эти документы важно было только потому, что они доказывают нам, близким, что Болдуин не хотел жертвовать честью своей покойной жены и ребенка, испугавшись суда высшего общества.
– Я это знала! – воскликнула с сияющими глазами Маргарита. – Теперь я спокойна.
– А я нет! – обиделась старая дама. – Этот скандал отравит последние годы моей жизни. Но было бесчестно с его стороны заставлять нас участвовать в этой возмутительной комедии! А я-то еще расхваливала его при дворе! Мне одной он был обязан тем уважением, которым там пользовался. И как же будут теперь смеяться над «недальновидной Маршаль», которая, ничего не подозревая, ввела в высший круг зятя Ленца! Я опозорена навеки! Я теперь не смогу больше показаться при дворе! О, зачем я решилась поселиться в доме торгашей! На этот дом будут скоро показывать пальцами, а мы, Маршали, живем в нем, и ты, первый чиновник в городе, тоже. Прошу тебя, Герберт, не делай только равнодушной мины! – вдруг набросилась она на сына. – Ты можешь дорого заплатить за свое хладнокровие! Неизвестно, какие последствия будет иметь лично для тебя эта грязная история.
– Я сумею их перенести, мама, – перебил он ее с невозмутимым спокойствием. – Болдуин…
– Замолчи! Если в тебе есть еще хоть искра сыновней любви, не произноси этого имени! Я не желаю его больше слышать, не хочу, чтобы мне напоминали о том, кто нас так жестоко обманул! Вероломный!
– Остановись! – воскликнул Герберт, поддерживая бледную Маргариту, которая схватилась за край стола, чтобы не упасть. – Ни слова больше, матушка! – На лбу его напряглись жилы, он говорил гневно, но в голосе слышалась глубокая скорбь. – Если ты так безжалостно, с таким невероятным эгоизмом отрекаешься от Болдуина и, следовательно, от сироты, его дочери, то я буду ее защитником и не потерплю, чтобы было произнесено еще хоть одно злое слово, причиняющее страдание ей, еще не оправившейся от своей утраты! Но и Болдуина я не позволю тебе больше позорить! Да, он был слаб, его нерешительность была недостойна мужчины, и я ее не понимаю, но перед нами обстоятельства, смягчающие его вину. Ты сама убедительнейшим образом доказываешь в эту минуту, какая поднялась бы вокруг него буря, если бы он мужественно и открыто заговорил в надлежащее время. Его прельстила возможность войти в исключительный круг, где его приняли с распростертыми объятиями, и с каждым шагом он все больше запутывался в неестественных противоречиях. Скажу больше: чтобы стать в открытую оппозицию к тебе и тем, кто разделяет твое мнение, и, отрекшись от всех предрассудков, следовать только естественному влечению сердца, надо иметь немалое мужество. Этот случай в нашем семействе должен был бы открыть тебе глаза и показать, к чему приводит гнет узких взглядов, отрицание всякого здорового, природного человеческого чувства: к скрытым душевным мукам, которые лишают человека сил, ко лжи и обману, иногда даже к преступлению. Часть вины Болдуина падает и на современное общество – не один он играл комедию.
- Предыдущая
- 45/111
- Следующая
