Дама с рубинами. Совиный дом (сборник) - Марлитт Евгения - Страница 57
- Предыдущая
- 57/111
- Следующая
– Я потом сама поправлю испорченное, – сказала она, указывая на маленький сверток, пошла к двери и с удивлением уставилась на Клодину.
Искренняя, сердечная радость осветила ее строгие черты.
– Горячей воды в кофейник, – коротко приказала она девушкам, обняла за плечи подругу и повела ее в большую угловую комнату со старинной мебелью из красного дерева, с белыми еловыми полами и красивыми кружевными занавесками.
Комната эта имела совершенно такой же вид до рождения Беаты и Лотаря, еще в то время, когда у окна в умелых руках, не переставая, жужжала прялка. На трех окнах, выходивших на юг, шторы были спущены, восточные же окна не нужно было закрывать от яркого послеобеденного солнца – перед ними темнели липы, и сквозь их тенистый покров видна была цветущая, залитая светом даль.
– Ну, присаживайся, мой старый пансионский друг, – проговорила Беата, подводя Клодину к одному из этих окон.
Она сняла с подруги шляпу и провела рукой по ее красивым, слегка растрепавшимся волосам.
– Еще целы локоны, которые мы все так любили. Ты не носишь накладок, и придворный парикмахер не снял своими прическами золотого блеска с твоих волос… Да, ты довольно благополучно вышла из этого Вавилона.
Клодина улыбнулась и присела к рабочему столу Беаты. На нем лежало тонкое белье для починки и «Экгард» Шеффеля [12] в простом переплете. Беата стала готовить стол для кофе и, взглянув на книгу, произнесла как бы в свое оправдание:
– Видишь ли, дорогая моя, человек, который, как я, постоянно воюет, более всего дорожит редкими часами сладостного отдыха. Для таких часов я постепенно собираю лучшие произведения новейшей литературы.
Она положила книгу и белье в рабочую корзинку, постелила на стол скатерть, потом принесла старинную сахарницу из лакированной стали с крепким замком, отперла ее и сделала сердитое лицо.
– Ну вот, извольте видеть! Конечно, это неудивительно при таком переполохе. Сахар для хозяйства попал сюда! Такого со мной еще не случалось. Лотарь преподнес мне сюрприз. В ответ на мое письмо о покупке серебра он написал, что возвращается. Я думала, это будет не раньше июля, и потому не торопилась с приготовлениями к его приезду, и вдруг третьего дня он является с багажом, как раз во время нашей большой стирки. Это было ужасно! Мне понадобилось все мое присутствие духа, потому что мадемуазель совершенно потеряла голову и делала глупость за глупостью.
Беата зажгла спиртовку под только что принесенным кофейником и нарезала пирог. Клодина подумала о том, как идет роль хозяйки к ее высокой фигуре в темном платье с белым фартуком и белыми же воротничком и манжетами. Здесь ее движения были сильны и уверенны, в отличие от неловких, будто связанных движений и поведения, из-за которого ее недавно в Герольдгофе Альтенштейнов назвали «варварской женщиной».
– Лотарь один не смутил бы нас, хотя он и очень избалован, – продолжала Беата, вынимая из буфета корзинку с ранней земляникой и ставя ее на стол. – Но вся эта орава, которую он таскает за собой… Тут фрау фон Берг, ее горничная, нянька, разная мужская прислуга – и всех надо было разместить. А ребенок-то, ребенок! Такой несчастный червячок никогда еще не пищал в стенах Нейгауза! Нет, никогда! Посмотрел бы на него мой покойный дед, добрый Ульрих Герольд, какие бы глаза он сделал! Он называл «пискунами» такую мелюзгу без крови и костей. Девочка не может стоять на своих тоненьких ножках, а ей почти два года. Ванны из дикого тмина и молока были бы ей полезны, но мы не смеем коснуться сложной программы питания фрау фон Берг – она ведь непогрешима, как Папа! Теща Лотаря, старая принцесса Текла, совершенно влюблена в эту толстую полоумную особу, которая ужасно антипатична мне, и пригласила ее для своей внучки.
Она пожала плечами, налила кофе в чашки и подсела к столу. Теперь Клодина могла рассказать о причине своего визита.
Беата молча выслушала ее, помешивая свой кофе, но когда дело дошло до самой находки, со смехом подняла голову.
– Что, воск? А я уж было вообразила, что старый Гейнеман выгреб целую массу церковной утвари и других драгоценностей. Воск! Вот так новость! А монахини! Поэты-лирики представляют их нам белыми розами, вздыхающими за железными решетками о прекрасном запретном мире! – Она засмеялась. – Но здесь монахини не имели на это времени: они были настоящими духами хозяйства и бережливости. В нашей родословной упоминаются две девицы Герольд, которые находились в числе изгнанных сестер. Может быть, именно они сошли вниз с лопатами, чтобы спрятать свой воск от бунтовщиков. Кто знает? Я поступила бы так же. – Она с улыбкой покачала головой. – Чудесная история! И уж совершенно удивительно, что это честное создание, сидящее передо мной, вполне серьезно желает, сосчитав все круги, разделить с нами находку.
Луч незлобивой насмешки скользнул по ее правильным строгим чертам.
– Конечно, воск всегда нужен, хотя бы для того, чтобы вощить нитку. Но в этом вопросе я не высшая инстанция, дорогая моя. Надо посоветоваться с Лотарем.
Она встала и вышла. Клодина не пыталась ее удержать. Хотя лишняя встреча с бароном Нейгаузом и была ей неприятна, тем не менее, она понимала, что дело сразу будет окончено, и потому спокойно встала, когда через некоторое время в вестибюле послышались его шаги.
Он вошел за сестрой. Клодина при дворе видела его только в офицерском мундире, блестящим, самоуверенным. «Как бог войны!» – шептали многие дамы. Сегодня он был в штатском, в простом сером костюме. Клодина должна была признать, что не мундир придавал ему тот блеск, благодаря которому он даже рядом с рыцарственным герцогом был самым видным мужчиной при дворе. Она отошла от окна и хотела заговорить, но Лотарь со смехом поднял руку.
– Больше не требуется ни слова, – поспешил сказать он. – Беата сообщила мне, что ваш романтичный Совиный дом открыл свои сокровища – старинное монастырское имущество. Как интересно! Конечно, это души монахинь разрушили стену, потому что наконец явилась настоящая хозяйка.
Клодина невольно взглянула на губы, произносящие столь любезные слова. Это был уже не тот человек, который близ принцессы никогда не обращался к ней с родственным приветом и мрачный взор которого при виде новой фрейлины всегда выражал плохо скрытую досаду.
Беата снова подвела ее к столу.
– Иди сюда, не держись так торжественно, мы не при дворе, – сказала она. – Садись. Знаешь ли, твои ножки настоящей Золушки, нашей институтской диковинки, должно быть, устали, совершив сегодня такой длинный путь.
Клодина покраснела и поспешно опустилась на стул. Беата села рядом с ней, а барон остановился перед ними, опершись на спинку стула.
– Конечно, дорога через лес длинна, – поддержал он сестру, – и не следовало женщине отваживаться идти одной. Разве вы не боитесь натолкнуться на грубость?
– Нет, не боюсь. Я всегда чувствовала себя в лесу как в детской. Мне скорее думается, что он охраняет меня, как старый друг…
– Да, я тоже готова бродить в лесной чаще даже среди тумана и ночи, – засмеялась Беата. – Мы дети тюрингских лесов. Но для твоих ножек, Клодина, дорога эта все-таки слишком дика.
– Совершенно ненужная жертва, которую заставила вас принести чересчур щепетильная честность, – добавил ее брат, – потому что и без соломоновой мудрости ясно, что мы не имеем и тени права на находку. Совиный дом давно принадлежит линии Альтенштейнов. Так далеко не простираются наши притязания. Это нам не к лицу, и следовало бы исправить некогда допущенную несправедливость. Я никогда не понимал, как мой дед мог согласиться обменять ничего не стоящие развалины на плодородный участок земли.
– Я того же мнения, – подтвердила Беата, энергично кивнув головой. – Пусть теперь старый Гейнеман докажет, что его оценка находки верна. Подкрепление для хозяйства не будет для тебя лишним.
– Ты практична, как всегда, дорогая Беата, – сказал барон Лотарь. – Но я почти готов протестовать против такой судьбы наследства монахинь. Разве не будет более поэтичным, если старая цветочная пыль обратится в драгоценные камни, например, в брильянтовый убор, который наследница надела бы при возвращении ко двору? – спросил он, пристально глядя через плечо на молодую девушку.
- Предыдущая
- 57/111
- Следующая
