Здесь мертвецы под сводом спят - Брэдли Алан - Страница 40
- Предыдущая
- 40/49
- Следующая
Звучит глупо, но так я чувствую.
Я никому не скажу.
Выключив газ под бунзеновской горелкой, я наблюдала, как пламя угасло, оставляя комнату еще более холодной и печальной, чем когда-либо.
Я подтянула халат вокруг шеи, уселась на стул, зацепившись пятками за перекладину, и задумалась над рассказом тетушки Фелисити.
Харриет возвращалась домой через Индию и Тибет. Кто-то ее предал. За ней следили.
На леднике она упала.
Или ее столкнули?
Неприятное сходство с происшествием на платформе Букшоу, когда мужчину столкнули под поезд. Интересно, это совпадение?
Или за ним что-то кроется?
Стала ли Харриет жертвой убийства?
В дверь вежливо постучали. Я знала, кто это, еще до того как сказала:
– Войдите.
В комнату медленно вошел Доггер.
– Пришло время, мисс Флавия, – тихо произнес он.
Я сделала глубокий вдох.
Вот он.
Тот момент, которого я боялась всю свою жизнь.
27
Отец – не самый чувствительный человек. На самом деле иногда я сомневаюсь, есть ли у него вообще чувства. Может быть, его сердце хранится в ледяной пещере, в замороженном уголке сознания.
Но сейчас, усевшись на откидное сиденье «роллс-ройса» Харриет, по лицу отца я поняла, как он страдает.
Чем сильнее боль, которую он испытывает внутри, тем меньше он показывает снаружи.
Почему я не поняла это много лет назад?
Его лицо – словно фотографический негатив его души: белое – это черное, и черное – это белое, в точности как на той пленке, которую я проявила. Он приучен быть совершенно бесстрастным, и как же он в этом преуспел!
Невидящим взглядом он смотрел в окно на проносящиеся мимо изгороди с таким видом, будто он просто какой-то городской житель, направляющийся в центр Лондона провести еще один нудный день за полированным столом в каком-нибудь мерзком офисе. Сидя между Фели и Даффи, он не замечал, что я за ним наблюдаю.
Какой же он седой и бледный.
Еще час, – подумала я, – и этот мужчина увидит, как его возлюбленную опускают в землю.
В этот самый момент Харриет ехала где-то впереди нас в катафалке, в гробу, снова покрытом британским флагом.
Ее ненадолго внесут в церковь, скажут несколько слов – и все.
Я не раз была на похоронах, чтобы знать, что слов утешения, сказанных викарием, никогда не бывает достаточно, что живое воображение скорбящих сведет их эффект на нет. Все благоразумные слова Джона, Джоба и Тимоти не смогут вернуть Харриет де Люс, и мне остается только надеяться, что наш господь Иисус Христос больше преуспеет в деле воскрешения моей матери, чем я.
Знаю, что это звучит озлобленно, но так я сейчас думаю.
Даффи сжимала «Книгу общих молитв», из которой там и сям торчали клочки бумаги. Викарий попросил ее сказать несколько слов о нашей матери, и хотя сначала она запротестовала, в конце концов решилась и нехотя согласилась. По пятнам, оставленным ее карандашом, я видела, что она много раз стирала написанное в попытке сравняться с высокими стандартами Диккенса или Шекспира.
Мне было жаль ее.
Фели держала на коленях ноты для органа. Она, во всяком случае, сможет отвлечься, соображая, на какую клавишу и педаль надо нажать, и ей не придется, как всем нам, просто смотреть на гроб. Вот в чем прелесть работы органиста, полагаю: дело в первую очередь.
Адам и Тристрам следовали за нами с Леной и Ундиной в «рендж ровере». Адам предложил сесть за руль, и Лена согласилась. Старый «роллс» Адама со срезанной крышей, заставленный цветочными горшками, не соответствовал моменту, поэтому его оставили в Букшоу.
Миссис Мюллет с мужем Альфом ехали в кэбе Кларенса Мунди. Миссис М. скрыла лицо под черной вуалью, перед тем как сесть в машину, и сказала, что не поднимет ее, пока «мисс Харриет не похоронят должным образом».
– Бишоп-Лейси никогда не видел слез Маргарет Мюллет, – яростно прошептала она мне на ухо, – и не увидит.
Альф, увешанный всеми своими медалями, положил руку ей на руку и сказал:
– Тихо, тихо, девочка моя, – и только тогда я поняла, что под черной вуалью его жена содрогается от слез.
Церковное кладбище и подъездная дорога просто кишели людьми, так что Доггеру пришлось замедлить «роллс-ройс» до черепашьей скорости. Мы словно рыбы в аквариуме, за которыми наблюдают сквозь стекло.
Над головой торжественно проплывали пухлые белые облака, отбрасывая печальные тени на окружающий пейзаж.
Это ужасно. Просто ужасно, и звон огромного колокола делает все еще хуже.
Все глаза устремились на нас, когда мы вышли из «роллс-ройса», и по толпе волной пронесся шепот, но я не смогла разобрать, что говорили.
– Это дама Агата Дундерн, – прошептала Даффи, скашивая глаза в том направлении, куда я должна была посмотреть.
– Вице-маршал авиации? – спросила я уголком рта.
– Вроде того, – ответила Даффи. – Она десантировалась на парашюте в Арнем[17].
– Боже мой! – сказала я, хотя с легкостью могла бы представить, как она это делает. Эта женщина – пушечное ядро с нашивками на рукавах.
Мы обе подпрыгнули, когда нас обеих ущипнули за локти.
– Пожалуйста, заткнитесь, – тихо произнесла Фели. – Это похороны, а не ярмарка.
Она бросила на нас зверский взгляд и двинулась ближе ко входу, изо всех сил сжимая ноты в кулаке. Никто не попытался остановить ее.
Викарий встретил нас у входа на кладбище, и мы стояли в неловком молчании, пока шесть носильщиков, все мужчины и все незнакомцы, за исключением Дитера, аккуратно вынимали гроб Харриет из катафалка. На широком плече Дитера теперь покоилась голова Фели. Скоро в Бишоп-Лейси начнут чесать языки, я уверена.
– Отец настоял, – прошептала Даффи.
Я попыталась улыбнуться Дитеру, но не смогла поймать его взгляд.
Теперь викарий сопровождал нас к церкви. Он облачился в пурпурную епитрахиль поверх черной сутаны и в ослепительно белый стихарь.
На пороге стоял мистер Гаскинс, служивший одновременно могильщиком и пономарем, он жестами показывал, чтобы мы следовали за ним.
Церковные скамейки были уже заполнены людьми, многие стояли в задней части церкви и в боковых проходах, и внезапно все умолкли, когда орган заиграл навязчивую мелодию. Я сразу же узнала «Элегию» Дж. Толбен-Болла, которую Фели разучивала все эти дни, думая, что никто не в курсе.
Слева сидел Джослин Ридли-Смит со своим новым санитаром, которого я не узнала. Бедный Джослин, он думал, что я – это Харриет, и я задумалась, интересно, на чьи похороны, по его мнению, он пришел. Я ободряюще улыбнулась ему, и он, не вставая, улыбнулся мне в ответ и изобразил любезный поклон.
Дальше находилась Синтия Ричардсон. Они с Харриет были большими друзьями, и я с изумлением поняла, что на этих похоронах ей, быть может, еще тяжелее, чем мне.
В конце скамьи стояло инвалидное кресло, в котором сидел доктор Киссинг. Хотя я смогла поймать его взгляд, он не подал ни малейшего знака, что узнал меня. Я поняла, что он не хочет афишировать наше знакомство, по крайней мере, на публике. Он просто старый школьный директор отца, и не более.
Наша маленькая процессия двигалась по центральному проходу следом за носильщиками, и когда гроб Харриет с военной аккуратностью поставили на деревянные козлы за алтарными вратами, мистер Гаскинс жестами показал нам, чтобы мы заняли свои личные места в трансепте.
Доггер, Дитер и Мюллеты уже сидели прямо за нами. Их присутствие успокаивало меня. Дитер явно передумал, или кто-то заставил его передумать насчет того, чтобы держаться в стороне.
Наклонившись вперед, я могла видеть почти весь зал. Большинство обитателей Бишоп-Лейси уже столпились внутри и деловито листали «Книгу общих молитв» в поисках похоронной службы.
Мое сердце пропустило удар. У прохода сидели инспектор Хьюитт и его жена Антигона. Он что-то тихо говорил, наклонясь к ней, а она серьезно кивала.
17
Арнем – город в Нидерландах, куда в 1944 году высадился крупный англо-американский десант, и город стал местом ожесточенных боев.
- Предыдущая
- 40/49
- Следующая