Лицей послушных жен (сборник) - Роздобудько Ирэн Виталиевна - Страница 35

• Предыдущая
• 35/108
• Следующая

Она стояла, низко опустив голову. Непостижимый шум в гастрономе не мешал ей услышать каждое мое слово, сказанное достаточно тихо. Я знала, что она меня слышит. Более того, согласна почти с каждым словом, как будто давно ждала его.

Потом она сделала нечто странное – прижала ладонь к своей груди и только тогда подняла на меня довольно спокойный взгляд, который, откровенно говоря, сбил меня с толку. Но заговорила она прерывисто, с большими паузами, словно у нее пересохло в горле.

– Здесь… – сказала она, имея в виду место, к которому была прижата ее ладонь. – Здесь есть такая штука, в которую не верят… Она называется душа… Я пыталась уйти, но… но тогда она тоже уходит. И не возвращается. А здесь остается дыра. Сквозная. Даже ветер свищет…

С огромным удивлением и без своего обычного высокомерия я заглянула в ее глаза – в них теплилась боль той любви, которая осознает свою безысходность и вместе с тем соглашается с ней, потому что не может, не умеет жить иначе.

Почему я раньше этого не замечала? Как могла посмеиваться? Неужели наша смешная и добропорядочная Томочка тоже обладала этим даром? Только для нее он не был таким добрым и благодатным, как для меня. Вот как бывает…

Только теперь могу себе представить, как она страдала, когда начали сбываться мои только что произнесенные «пророчества».

Я почувствовала вину перед ней, которая всегда казалась мне эфемерной, ведь с годами она, наверное, научилась гасить этот уголек боли, словно и вправду пустила весь ее жар на выпекание своих вкусных пирожков.

Снова пришла мысль о том, что, если бы Мирось не влюбился в меня, Томочка достигла бы своей многолетней цели. А была ли я для него такой уж идеальной парой? Я, которая никогда не могла выслушать его глубокомысленные соображения до конца, плохо готовила, не уделяла внимания семейным ритуалам…

Удивительные гримасы судьбы. Это мы с ним были разными! А Мирось – просто слепым.

– Извините, – сказала я, положив на ее руку свою, – я не имела права так говорить с вами.

Она улыбнулась мне:

– Ничего. Вы такая странная… Вы из тех, кто нравится Миросику. Я бы хотела быть такой…

– Какой?

Она помолчала, подыскивая слова.

– Смелой… Независимой…

– Ну, так будьте! – сказала я.

– То есть? – не поняла она.

– Если бы я сейчас была на вашем месте, не ждала бы ни минуты в этом гадюшнике! Сбежала бы! Еще и заставила бы себя хорошенько поискать!

– Я так не могу… – растерянно сказала Томочка.

– Можете! – уверенно сказала я и, посмотрев на очередь, в которой Мирось плавился, как кусок сыра в фондюшнице, решительно взяла ее за руку. – Пойдем!

Она немного упиралась, но послушалась и пошла за мной к выходу.

Выведя ее на улицу, я сказала:

– Вечером он придет к тебе, детка! Главное, не извиняйся! И ничего не объясняй. Поняла?

Она опасливо кивнула, все еще колеблясь, не вернуться ли ей назад. Но очевидно, мой авторитет уже стал для нее бесспорным. Я перевела ее через дорогу и насильно впихнула в переполненный троллейбус, чтобы знать наверняка: не вернется! За стеклом проплыли ее перепуганные глаза.

Я махнула рукой.

Точно знала: вечером он обязательно придет к ней.

Мирось не любит терять то, что принадлежит только ему, и пугается непонятных поступков.

Глядя в сторону троллейбуса, ползущего, как муравей, вверх, я думала, что многое успела за то время, пока девочка была на даче.

Теперь я должна вернуться к ней. А все, что касается других, хотя и не менее важных событий, отложу «на завтра».

По крайней мере, сегодня Томочка жива и здорова, печет свои пирожки и философствует с Миросиком в нашей кухне, а Иван…

Он пока что живет в своей башне на берегу океана. А я иду к нему – и все время просыпаюсь, так и не узнав, что скрывается за ее стенами.

…Башня стояла на самой верхушке горы.

Гора возвышалась над океаном.

Океан с шипением и пеной, похожими на гигантский костер, бился о гору, посылая мощные разряды волн до самой ее зубчатой верхушки. Соль выбелила стены, но трехметровые глыбы не поддавались ни соли, ни волнам, ни ветру.

Никто не знал, что кроется за этими плотными, круглыми, седыми от времени и соли стенами.

…Это случилось в один из самых тихих дней, когда солнце подсветило воду, и первый слой ее был совсем прозрачным, а сквозь седьмой виднелась подводная белая пустыня, по которой сновали караваны мелких красных рыб.

Камень упал сам.

Просто вывалился – и все.

Просто – подвинулся изнутри, немного подумал, удерживаясь на краю своей квадратной лунки, еще подвинулся – с легким скрежетом, как будто не было между глыбами известковой и соляной склейки без единой щели, – и тихо полетел в воду.

И только там, внизу, ударившись о синее стекло, поднял трехметровые брызги с долгим дрожащим гулом, который разбудил белого кита за несколько километров отсюда.

Кто-то неизвестный запустил этот механизм: глыбы начали вываливаться сами по себе и падать в океан с закономерной периодичностью – с разных сторон круглой башни.

А в пустые квадратные окошки ворвались потоки света.

Башня стала решетом, рваной шляпой, одетой на луну, фламандским кружевом, рыбацкой сетью, каркасом египетского храма, переплетением сосудов – чем угодно, только не башней. Камни выпадали и выпадали.

Потоки яркого света рвались вовнутрь, чтобы омыть то, что все это время находилось в темноте: быть может, мертвую траву, или столетний ржавый меч, или скользких и слепых жаб с белой тонкой кожей, или потемневшие кости пленных, чтобы наконец как следует отбелить их.

Но потоки света ничего не находили в круглой пустоте. Ничего, кроме… света. Такого же, каким были и они.

– Значит, за этими стенами скрывался свет?

Да, и свет, помноженный на свет, давал такой ослепительно-белый цвет, что его столб, вырвавшийся наружу, на другой стороне океана был принят за новое, еще не изученное явление природы. А позднее в разных уголках мира – через положенный промежуток времени – почти в один день родились миллион младенцев. Но это явление осталось незафиксированным, поскольку дети – в том или ином количестве – рождались всегда… Почему ты плачешь?! Я не хотел тебя расстроить! Наоборот…

– Я видела этот сон сто раз! Я сто раз шла к этой башне! Теперь я знаю, для чего – чтобы разрушить ее! Из меня так же вываливаются глыбы – прямо сейчас…

– Из меня тоже…

…Когда я доехала до знакомой остановки на окраине, был уже конец рабочего дня. Я вышла из троллейбуса, прижимая к груди сумку с детской тапочкой, и с удовольствием отметила, что все здесь осталось таким же, как и день назад: симпатичные трехэтажки, дворики, покрытые зарослями кустов и деревьев, песочницы под ржавыми крышами, кучки «козлистов», со всей силы стучащих костяшками домино по неструганым самодельным столам.

Я прожила без этих двориков всего один день, точнее, одни сутки. Но сколько всего произошло! В городе своего детства я встретила того, кого ждала всю жизнь, и того, с кем прожила немалую ее часть. Теперь я должна была вынести все это за скобки другого сложного уравнения, которое мне нужно решить.

Я шла, пошатываясь, как пьяная, и чувствовала, что мой шифоновый топ болтается на мне как на вешалке – я не спала и не ела, сбросила, наверное, три, а то и больше килограмма. Самое разумное, что я могла бы сделать, – выбросить тапку возле дерева и нырнуть назад в свой дом и свое время – поесть, отоспаться, помыться и переодеться. Обдумать все, что произошло, прихватить продуктов и так далее…

Но я не могла, не могла этого сделать. Ведь мне хотелось поскорее увидеть девочку. Я соскучилась по ней.

Особенно теперь, когда носила в себе тот давно забытый дар любви, который был в ней.

День перешел на вторую свою половину.

Кружевные тени деревьев оплетали дворики синей паутиной, отчетливее проявился аромат сирени. Я заметила, что, переходя из арки в арку, начинаю узнавать жителей, и они приветливо кивают вслед. Наверное, привыкли.

• Предыдущая
• 35/108
• Следующая