Роман в утешение. Книга первая - Герцик Татьяна Ивановна - Страница 10

Как обычно, он покачивался на длинных ногах, пристально меня разглядывая. Он молчал, и затянувшееся молчание заставляло нервничать меня всё больше и больше. Но если он надеялся, что я примусь смущенно здороваться, то ошибся. В последнюю нашу встречу обидел меня он, и, значит, нечего ему изображать из себя невинную овечку.

Вырвавшись из опоясавших меня невидимых оков, я скинула халатик и спокойно вошла в воду. Она была холодноватой, всё же август не июль, но вполне сносной. Плавала я долго, пока на реке не появилось множество разномастных плавсредств. Повернув к берегу, мельком на него глянула и вдруг мое бедное сердце ухнуло куда-то вниз – Георгия на берегу не было. Конечно, станет он ждать целый час, когда я накупаюсь!

Разочарованная, я вылезла из воды и оглядела пляж уже пристально, будто на нем было куда спрятаться – узкая полоска песка и пара валунов не оставляли простора для пряток. Горько вздохнув, накинула халат и медленно поползла наверх, горячо желая, чтобы Георгий никогда больше на моей дороге не появлялся.

Если его простой уход заставляет меня так переживать, то что будет, если мы станем близки, а он меня оставит, что, по словам мамули, делают все нынешние мужики? Мне припомнились безмятежно-ровные дни до нашего знакомства, и я крепко пожалела, что вообще его встретила.

На следующий день его не было. И на следующий тоже. Мне так хотелось его увидеть, что я едва не побежала к дому Анастасии Ивановны, чтобы посмотреть на Георгия хотя бы издали, но, призвав на помощь всю свою гордость, сдержалась. Надо набраться чуть-чуть терпения, и всё закончится. Бабушка сказала мне, что покупатель на дом нашелся. Еще немного формальностей, и Георгию здесь делать будет нечего. Эта здравая мысль привела меня в такое уныние, что я просидела весь день в своей комнате, читая новеллы Цвейга, лия слезы рекой и отчаянно себя жалея.

Вечером к нам внезапно зашел Георгий. Чопорно поздоровавшись, передал бабушке целый чемодан каких-то бумаг, которые, как он сказал, могут представлять интерес только для старожилов. Благодарная бабушка не отпустила его без традиционного чая, и он просидел почти час за одним со мной столом, умудрившись ни разу на меня не взглянуть. Это было обидно и горько, и я тоже молчала, нахохлившись и уткнувшись в свою чашку. Наконец гость ушел, но вместо облегчения мне стало еще хуже, и я ушла в свою комнату, чтобы как следует выплакаться.

С больной от слез головой через пару часов спустилась вниз, чтобы умыться. В зеркало на меня посмотрела унылая, раскисшая девица с распухшим носом и заплывшими глазками. И чего я реву? Ну, уедет Георгий, я его забуду и всё будет хорошо. Возможно, мне повезет и я встречу славного парня без наполеоновских планов в голове, который полюбит меня и будет ценить. Хотя вряд ли я полюблю его так отчаянно, как сейчас люблю Георгия.

Это неприятное открытие и вовсе повергло меня в сущее отчаяние, и я снова уныло захлюпала носом. Спать совершенно не хотелось, и я осторожно, чтобы не разбудить бабушку, выбралась из дома. Луны не было, небо затянули низкие облака, и в саду царила почти полная тьма.

Скорее интуитивно, чем что-то видя, по засыпанной речным песком тропке я дошла до беседки и устроилась на скамейке, поджав к груди голые ноги. В легком сарафанчике было уже прохладно, и я пожалела, что не оделась потеплее. На еле видимом противоположном берегу мерцали редкие огни; по темной воде, изредка обмениваясь басовитыми приветствиями, плыли ярко освещенные маленькие суда и большие туристические теплоходы.

Дурманяще пахло медовой травкой, в изобилии высаженной бабушкой вокруг беседки. Мысли в голове текли вяло, отчаянно хотелось плакать. Ничего плохого вроде бы не происходило, но на сердце лежала такая чернота, что мне даже купаться не хотелось.

Вдруг в темноте что-то зашуршало, и я насторожилась. Не сказать, чтоб я чего-то боялась, но встретить ночью крысу не такая уж большая радость.

Но вот шорох раздался совсем близко и из темноты вырисовалась знакомая фигура. Я сжалась, не веря своим глазам. Георгий? Или мне это только кажется?

Он нерешительно постоял у входа, явно не замечая меня, потом прошел к противоположной скамейке и сел, уныло сгорбив плечи. Я молчала, не зная, что мне делать. Сказать ему, что я здесь? А вдруг он пришел просто подумать? Но, с другой стороны, это же наш сад, и чужим здесь делать нечего.

Пока я раздумывала, он тяжелым жестом провел по лицу ладонями и что-то надсадно пробурчал себе под нос. Потом поднял голову и вздрогнул, наконец увидев меня.

– Это ты? – голос звучал так изумленно, что я невольно засмеялась.

– Нет, это мой фантом вышел погулять. Дома душно, а тут в самый раз.

Он рывком пересел ко мне и, проговорив:

– Нет, ты всё-таки жуткая соблазнительница! – принялся неистово целовать, стиснув меня дрожащими руками с такой силой, что мне стало трудно дышать.

Я была так рада его видеть, что даже не пыталась сопротивляться. И когда он уложил меня на узкую скамейку и лег сверху, уже полностью обнаженный, я не возражала. Я просто плавилась под его горячим телом, пока меня не пронзила острая боль.

От неожиданности я всхлипнула и он, заглянув в мое искаженное болью лицо, что-то жарко прошептал и продолжил, стараясь двигаться мягко и невесомо.

Потом он повторял это еще несколько раз, пока на востоке не показалась розовая полоска зари. Он приподнялся, посмотрел на часы и мрачно сказал:

– А ведь через час мне уезжать. – И без перехода посетовал: – Я не хотел, чтобы всё получилось так. Просто не удержался. Извини!

Я не знала, как он хотел, поэтому молчала. Одевшись и подождав, когда я приведу себя в относительный порядок, горячо пообещал:

– Дай мне номер твоего телефона. Я тебе обязательно позвоню, когда ты приедешь домой.

Я продиктовала ему номер телефона, ничуть не надеясь, что он его запомнит. Чуть прикрыв глаза, Георгий повторил его, и, крепко поцеловав меня на прощанье, опрометью кинулся из сада.

Как я и думала, он не позвонил. В сентябре всех первокурсников отправили на картошку, и я целый месяц отпахала в колхозе со стандартным названием «Путь Ильича». Если таким путем должна была идти вся страна, то было понятно, почему в магазинах, по мамулиному выражению, красовалось только два товара: «килька в томате и продавец в халате». Колхозники пьянствовали круглосуточно, а бригадир не забывал всё сделанное студентами добросовестно поделить поровну среди членов своей бригады. А зачем нам что-то там платить? Так и на своих ничего не останется. Достаточно было и того, что студенты жили бесплатно, ютясь по двадцать человек на огромных, грубо сколоченных нарах, и питались в столовой какой-то жуткой бурдой, от которой у меня постоянно болел живот.

Но что дело было не в столовской пище, я поняла, когда приехала в октябре домой. Месячных не было вот уже два месяца, и передо мной встала жуткая проблема – что делать дальше? Матери о случившемся сказать было совершенно невозможно, она меня просто заест. Она же всегда предупреждала меня о мужской подлости и коварстве. Аборт? Об этом было страшно даже подумать.

Может быть, мне уехать к бабушке? Она меня примет, конечно, и не осудит, но как быть с учебой? Бросить? Но где тогда работать? В маленьком Пореченске работы не найти даже с большим стажем и высшим образованием, а кому я нужна со своими смешными одиннадцатью классами?

В ноябре я уже впала в такое состояние, при котором мне было совершенно всё равно, что там будет дальше. Мать на меня внимания не обращала, она почти каждый вечер после работы ездила через весь город к Константину, третируя его сожительницу и требуя, чтобы ее сынульке доставалось всё самое лучшее. Я уже в то время думала, что бедная Тамара в таких условиях долго не продержится. Уж с ее-то квартирой вполне можно найти нормального мужика без третьего лишнего. Со временем так и случилось, а пока мамули не было дома, я имела возможность если и не вздохнуть спокойно, то и не паниковать каждый раз.