Операция «Степь» - Кондратов Эдуард Михайлович - Страница 15
- Предыдущая
- 15/40
- Следующая
Остальные дети молча смотрели на Сурикову. Наверняка большинство из них никогда и не видели праздничных елок. Почти все детдомовцы были из деревень. Самой старшей – Вере Колодиной стукнуло лишь одиннадцать, младшим был четырехлетний Венечка Шкворин, отечный до желтизны и такой слабый, что в столовую его приходилось носить на руках.
– Так вот, дети, – несколько упавшим голосом продолжала Женя, – завтра наступит Новый год, а сегодня в его честь у вас будет такой праздник – елка! И в гости к нам придет, чтоб повеселить вас, сам Дедушка Мороз. Слыхали про него сказку?
– Слыхали, – еле слышно отозвалась все та же Настя. «Что же получается? – в смятении думала Женя. – Неужели им все?все надо объяснять? Или им сейчас все равно?»
– Никто из вас не раздетый? – Женя обвела спальню взглядом. – Я же говорила, чтоб после завтрака под одеяла не ложились. Костя, вылезай?ка! Сейчас возьметесь за руки парами и – за мной! Венечку я отнесу на руках. Нас ждет красивая?красивая елка! Ну, живо, встали!
Зашевелились… Одинаково стриженые острые и круглые головенки, обтянутые лица. Слава богу, заметила Женя, кое у кого в глазах затеплился интерес.
«Ничего, разойдутся», – решила она и, взяв на руки Венечку, скомандовала:
– Коля Босый, ты у нас самый сильный. Помоги Шарафу. И подушку его захвати.
Семилетка Шараф Бареев был вторым «тяжелым» воспитанником – из?за сильной отечности ног его даже хотели было оставить в госпитале.
– Можно… не надо… – всхлипнул кто?то в углу.
– Нет, нет! – строго прикрикнула Женя. – Идем все!
Медленно и нестройно зашаркали тряпичные тапочки по коридору. Сшить одинаковую форму воспитанникам пока что было не из чего, и детский караван, шествовавший за Женей, представлял пестрое зрелище. Одеты были в то, что на первых порах отыскалось. На девочках – мамины кофты вместо платьев, подшитые сарафаны, старые юбки, прихваченные тесемкой у плеч и с прорезями для рук. На мальчиках были сильно ушитые красноармейские кальсоны и нательные рубахи, темными пятнами выделялись две?три рубашонки. Почти всю одежду, в какой они поступили, сожгли при санобработке. А казенные бязевые платья, штаны и рубахи остались в коллекторе. Детдом должен был обеспечивать воспитанников своей одеждой. Так уж полагалось.
Когда распахнулась дверь и глазам ребят открылась елка, одна из воспитанниц, и опять как будто Настя, тоненько воскликнула: «Ой! Красиво!»
Женя жадно следила за лицами: нет, не всем была безразлична изукрашенная мохнатая сосенка. Многие, правда, не понимали, зачем это в горницу притащили разряженное дерево. Однако смотрели с любопытством, и уже это было важно для Жени.
Рассадив воспитанников по местам, слабеньких в уголок, с подушкой, остальных как пришлось, Сурикова опять захлопала в ладоши:
– Поздравляю, ребята! Ужасный голод не победит нас! Здравствуй, Новый год! Дедушка Мороз, иди к нам!
Она обернулась к открытой двери. Глядя на заведующую детдомом, повернули головы к дверям и ребята. В коридоре послышались шаркающие шаги: как?никак, а Булисовы бурки были размеров на шесть больше Шуриной ноги.
– Здравствуйте, дети! – насколько могла густо, сказала Шурочка. – С Новым годом!
– Шу?у?рочка, – протянула Настенька. Остальные ребята – кто удивленно, раскрыв рот, а кто и безо всякого выражения – смотрели на появившуюся в дверях непонятную белую фигуру.
– Ну?ка, ребята, – сказала Шурочка уже своим голосом, – скажем все вместе: С Новым годом! Раз, два, три! С Но?вым го?дом!
Получилось! Из шепотков, их тихих застенчивых голосков, из выкрика Коли и Настиного писка получился нестройный, но, главное, многоголосый возглас: «С Но?овым го?одом!»
– А я – Дед Мороз, – сказала, приободрясь, Шурочка. – Я подарки вам принес. Но вы должны их заслужить. Вку?у?сные подарки! – Шура глядела на ребят, и ей так хотелось, чтоб они слушали, чтоб хотя бы заинтересовались подарками, что ли! – Давайте возьмемся за руки и потанцуем вокруг елочки. Кто не хочет, пусть сидит… – Шура кивнула Жене: скорей же!
Сурикова подбежала к лавке и взяла за руки двух ребятишек.
– Хватайся, хватайся за Дусю, – крикнула она маленькому татарчонку Ринату. – И ты, Маша, возьми за ручку Степку…
Не всех, и все же большинство втянули они в пока еще недвижный хоровод вокруг елки.
– К мамке хочу… – вдруг заплакал у стены обложенный подушками Венечка.
– Ты слушай, слушай! – крикнула Шура. – Ребята, я с Женей буду петь, а вы потом с нами вместе будете повторять, хорошо? Песенка про елочку, она детская!..
Волнение, нет, больше – какое?то жаркое раздражение трясло Шуру. Ей казалось, что от того, запоют ли сейчас дети, зависит много… так много…
Она тихонько потянула за руку Колю Босого и пошла по кругу.
– «В лесу родилась елочка, в лесу она росла…» – запела Шура сочным сопрано, и Женя, не очень мелодично, но все же сносно подхватила грудным голоском:
– «Зимой и летом стройная, зеленая была…»
И – так и застыло слово в воздухе… Не подпевают!
– «Зимой и летом стройная…» – Шура тряхнула за руку Колю Босого: – Пой же! Колька! «Зимой и летом стройная…»
Только два голоса – Шурочкин и Женин – громко и надрывно звучали в комнате.
– «Зимой и летом стройная…» – в третий раз, чуть не плача, начала Шурочка, и вдруг… Три или четыре тихих детских голосочка отозвались:
– «Зимой и летом стройная…»
У Жени на глаза навернулись слезы, а Шура… Сейчас она была гусаром в гуще сабельного боя. Глаза ее сияли, она пела так, как не пела никогда – звонко, звучно, наполненно.
– «…Зеленая была», – поддержали ее еще несколько веселеющих голосков. А те немногие, что не ходили вокруг елки, напряженно смотрели на медленный хоровод и оттаивали. Словно голодно?холодная смерть, поселившаяся в их нутре, вытекала из оживающих глаз и уносилась прочь.
«Метель ей пела песенку…»
Никогда еще ни Шурочка, ни Женя, как ни разнились их биографии и судьбы, не ощущали в своей жизни столь режущего сердце счастливого чувства. Им казалось: кончись на этом жизнь, и – не страшно. А дети уже привыкли, все охотнее подхватывали строчки и про волка, который трусцою пробегал, и про дровенки, и про то, как елочка пришла к нам на праздник…
Все же длинноватой, видать, оказалась песенка для ребят, которых всего лишь позавчера принесли и привели из коллектора. Женя усаживала ослабевших на скамейки, с остальными пела и танцевала Шурочка, и ни один Дед Мороз, наверное, не ощущал на румяных своих щеках таких влюбленных, восторженных взглядов.
– Ребята, миленькие, – взволнованно проговорила Шура. Ее ни капли не смущало, что правая бровь и правый ус свалились – лопнула нитка, и что руки ее, а значит, и лоб, и все лицо были в свекольных пятнах. – Мы встретили Новый год, спели песню елочке. Теперь у нас будет концерт. Кто из вас знает стишок или песенку? Или спляшет? Есть такие? Тот получит подарок. Хотите? Они у нас висят на елке. Это не просто бумажки, это – сахар, хлебушек, вобла… Ну, кто хочет первым заработать подарочек?
Шура мельком взглянула на Женю: та хлопотала возле побледневшей Настеньки – укладывала ее на лавку, подсовывала под голову подушку. Слишком увлеклась девчушка… Устала…
– Кто же хочет заработать сахарку? – улыбаясь, еще раз спросила Шура.
Дети смотрели на нее. Никто не стронулся с места.
– Ребята, кто знает хоть какой?то стишок? – упавшим голосом повторила Шура.
И опять – молчание. Все ждали. Но чего?
– Хорошо, дети… Не будет у нас концерта. Будут просто подарки. Кто первый? Ты, Анюта? Ну, бери, бери с елки, что хочешь.
Стриженая головка Анюты вжалась в плечи.
– Бери, что хочешь! Отрывай нитку! – уже приказала Шурочка.
Девочка, вращая тоненькой шеей, словно боялась, что кто?то из окружающих ей помешает, осторожно протянула пальцы к висящей на ветке бумажке. Шевельнула ее. Бум! Кусочек желтоватого сахара выпал из обертки к ее ногам.
И тотчас Ванек, черноголовый мальчик с пергаментно?желтым лицом, бросился животом на пол и, схватив сахар, сунул в рот.
- Предыдущая
- 15/40
- Следующая
