Операция «Степь» - Кондратов Эдуард Михайлович - Страница 33
- Предыдущая
- 33/40
- Следующая
– Речь идет об очень важных секретных документах. Агенты АРА собрали сведения. О нашей армии. О наших заводах, железных дорогах. Шпионаж называется…
Рука Шурочки выскользнула из?под Мишкиного локтя.
– Ты хочешь, чтобы мама украла у них бумаги? – ледяным тоном спросила девушка и встала. – Холодно, пойдем.
– Сядь! – Он с силой усадил ее. – Еще чего скажешь – украла! Надо поговорить с твоей мамашей, чем она может помочь. Но ты пойми, нельзя нам допустить, чтобы эти буржуи…
Встала?таки Шурочка! Лицо ее посерьезнело, она сейчас казалась старше своих восемнадцати.
– Хорошо. Только говорить с ней обо всем должен… не ты. – Шура быстро посмотрела, не обиделся ли, и продолжала: – Маме ты нравишься. Она считает, что в тебе в чистом виде проявляются, как это она сказала? Ага, атомы нравственности. То есть ты настоящий человек, личность. Но, Миша, прости: хоть и форма на тебе лучше, чем на начальнике ГПУ, ноты для нее мальчик. А я – девчонка. Нужно, чтобы с ней говорил опытный, умудренный человек. Умеющий убеждать.
– Ян Янович Булис, как? – подсказал Мишка. Шура подумала.
– Наверное, его мама может послушать. Но, повторяю, Миша, на многое она не решится. Это не я.
Она засмеялась, взяла с лавки ягунинскую куртку и, развернув, накинула себе на плечи.
– Давай погуляем по Струковскому. Чуть?чуть. Ты замерз.
– Шура! – Мишка взял куртку за обшлага, притянул лицо девушки к своему. – Один человек мне сказал… поцелуй ее при встрече. Если… если разрешит.
Что из того, что на тротуаре чьи?то шаги?!
– Она разрешит, – шепотом сказала Шура и закрыла глаза.
Мишка лего?о?нечко коснулся губами ее полиловевшего от холода рта. Она открыла глаза и рассмеялась.
– Пойдем!
Вечером, вскоре после восьми, в доме у Ильинских пили чай четверо – мать и дочь, Мишка и Булис.
По случаю гостей керосин решено было не экономить. Фитили подвешенной над столом десятилинейки с оранжевым абажуром откручены были достаточно, чтобы в мягком светлом круге самовар блистал с довоенным шиком, чайный фарфор благородно просвечивал, а полутьма находила себе место лишь в потаенных углах гостиной.
Чаепитие длилось долго. После обычных церемоний знакомства и незначащих вежливых фраз разговор на себя взял Булис. Не распыляясь на международные темы, заговорил он, тем не менее, о, политике – о жестком кольце империалистического заговора, сомкнутом вокруг Советской России. Как начальник отдела контрразведки ГПУ, он, Булис, с ответственностью может утверждать, что деятельность некоторых служащих АРА ничем не отличается от обычного шпионажа. У него есть точные сведения, что в миссию господина Шафрота время от времени поступают документы, которые не имеют ни малейшего отношения к спасению голодающих детей Поволжья. В них сведения о дислокации воинских частей, об охране мостов и железных дорог, о состоянии заводов, шахт, рудников и другая информация, имеющая государственную секретность. Считает ли Надежда Сергеевна эти его, Булиса, утверждения истиной или же досужей выдумкой угрюмо?подозрительных чекистов? Вот на что ему хотелось бы услышать вполне откровенный ответ.
Прежде чем ответить, Надежда Сергеевна долго размешивала ложечкой в стакане не положенный туда сахар. Меж бровей пролегла глубокая складка. Очевидно было, что она не колеблется, говорить или нет. Очевидно было и другое – сейчас она взвешивала в уме каждое слово.
Шура и Мишка помалкивали, поглядывая на нее из?за чашек.
– Я не смею судить, какие документы секретны, какие нет, – проговорила она медленно и как бы вслушиваясь в свои слова. – Могу лишь утверждать, что Ротштейн, наш управделами, при мне положил однажды на стол Шафроту серо?желтую папку. Положил неловко, она соскользнула со стола, тесемка лопнула. Я нагнулась, чтобы собрать рассыпавшиеся бумаги, но Ротштейн грубо отстранил меня рукой. Я пошатнулась, сказала какую?то резкость. Вышла в слезах. Кажется, кто?то еще был тогда в кабинете, не помню… Через час Ротштейн принес мне извинения, пытался поцеловать руку и объяснил происшествие раздерганностью нервов. Сказал, что очень уж подозрительны стали к нему большевики после его ухода из штаба округа. Бесконечные вызовы замучили, расспросы…
Она подумала, кивнула своим мыслям.
– Да, это были военные документы. Схемы, приказы с параграфами… Но о чем, не знаю. Что же касается иных документов, которые содержат государственные тайны, то, увольте, Ян Янович, не знаю…
Булис попросил разрешения закурить. Пустил ароматный дымок – разорялся на хороших папиросах – и вкрадчиво, но твердо сказал:
– Есть и иные, Надежда Сергеевна. Скажите, возможно ли что?то сделать, чтобы они не оказались за кордоном?
Ильинская отрицательно качнула головой.
– Теперь уже вряд ли. Послезавтра Вилл Шафрот уезжает в Москву. Навсегда из Самары. Оба чемодана с бумагами АРА собраны. Шафрот, правда, переделывает отчет, но он его завтра допишет. Вечером или ночью. И положит в портфель. Чемоданы никто уже открывать не будет.
– А если ночью их вынести из кабинета?
Тень брезгливости пробежала по лицу Ильинской.
– Невозможно, – сухо отпарировала она. – Шафрот последние двое суток даже спал в кабинете. На диване. Работает по ночам.
– Совсем скверно, – пробормотал Булис.
– Мама, а на завтрашнем банкете он будет? – подала голос Шурочка.
– Разумеется. Его будем провожать, как ему не быть. Но банкет – два?три часа. И на том же этаже. И потом… как попасть в кабинет?
– У вас есть запасной ключ? – быстро спросил Булис.
– Увы, нет. И никаких слепков сделать я, сразу вам говорю, сделать не смогу. Но самое главное, что эту последнюю ночь Шафрот обязательно проведет в своем кабинете. Будет корпеть над отчетом. Все что?то переделывает в нем.
Ильинская взяла шаль с кресла, накинула на плечи, хотя в гостиной было тепло. О чае все позабыли. Похоже, Надежда Сергеевна ждала, что вот?вот гости откланяются и уйдут.
Булис помолчал. Уходить он, кажется, пока не собирался.
– Этот прощальный банкет… – осторожно начал он и покосился на Шурочку. – Если он затянется… Вернее, если его затянуть… – Булис опять взглянул на девушку. Он явно что?то недоговаривал. И чего?то ждал.
– Есть идея! – громким шепотом воскликнула Шурочка. Глаза ее расширились, зрачки слились с темной роговицей: не глаза, а таинственно поблескивающая тьма.
– Что за «эврика»? – подозрительно взглянула мать. Булис вежливо усмехался.
Зато Мишка… Уж кто?кто, а он понял: и идея у Шуры есть, и не отступится она от нее ни за какие коврижки.
«Железный товарищ, – подумал Мишка. – А я ведь ее… люблю».
Королева бала
– Прошу меня извинить, господин Шафрот, – приближаясь к столу, по?английски проговорила Надежда Сергеевна. – Я не устояла перед ее настойчивостью. Это моя дочь Александра. Она мечтала познакомиться с вами. Но, увы, это оказалось возможным лишь на ваших проводах.
– О?о! – отозвался Вилл Шафрот. Он с юношеской живостью взглянул на девушку, остановившуюся в дверях кабинета. Госпожа Ильинская могла щебетать все что угодно, все равно ее слова проносились мимо его сознания. Какие глаза!.. Черные, блестящие и, черт возьми, они небезразлично смотрят на него. Вилла Шафрота! Что?то в них есть такое… Нет, даже в английском с его богатейшей лексикой не отыскать нужных слов. Хороша?а… Желтая шелковая шаль накинута на обнаженные плечи, короткое платьице?туника держится на тонюсеньких бретельках… А стройные ножки в черных чулках, эти высоченные каблучки – они делают незаметным маленький рост. А как раскованно держится!
Эх, знал бы мистер Шафрот, чего стоила Шурочке эта непринужденность! Никогда еще в жизни она так не трусила, как сейчас. Невнятно, словно через подушку, донеслись до нее слова плотненького американца:
– Мери Пикфорд, право…
Он вышел из?за стола и направился было к Шурочке, но вовремя спохватился. Повернул к Надежде Сергеевне и коснулся губами ее руки, блеснув изумительным пробором. Только затем подошел к дочери, которая так и замерла изящной статуэткой у двери.
- Предыдущая
- 33/40
- Следующая
