Сталинъюгенд - Кирпичников Алексей Феликсович - Страница 38
- Предыдущая
- 38/61
- Следующая
Феликс почувствовал, что надо как?то отвечать говорливому соседу, но он не умел раскрываться, тем более первому встречному.
– Да я сам не пойму, за что меня сюда…
– Как не поймёшь? Ты что?… Мирно полз по улице… изюм из носа пальцем выковыривал… а тебе вдруг, ни с того, ни с сего – клешни завернули, и прямиком во внутреннюю тюрьму?
– Не?е.
– А как тогда?
– Ну… там сложная ситуация. Я потом расскажу. Сейчас – не хочу, настроения нет.
– Опоздаешь. К следаку поднимут… там глупостей на себя наговоришь и пойдёшь десятерик мотать. А десятка, она о?ох как долго тянется.
– Да нечего мне на себя наговаривать. Ничего я такого не делал.
– Так все поначалу чешут. Лучше расскажи. Я плохого совета не дам. Ты мал ещё – по неопытности оговоришь себя, потом жалеть будешь.
– Буду, значит, буду.
– Как знашь, но имей в виду, я торчу четыре года – все ходы?выходы знаю и плохо тебе не посоветую.
– А сам?то как сюда попал?
– Это, брат, тоже долгая история. Я здесь сейчас на доследовании…
Дверь отворилась, и в камеру вошёл контролёр.
– Вынос параши, потом отбой. До семи утра вставать с кровати и говорить друг с другом запрещено. – Последнюю фразу он адресовал новичку.
Феликс лежал и думал. После трёх дней одиночки, присутствие рядом живого существа казалось просто счастьем. Анатолий, хотя и не вызвал пока доверия, своим балагурством и шутками как?то отвлекал и успокаивал. Но за эти первые тюремные дни в книге жизни Феликса закрылась глава под названием «Детство». Хулиганистый и смешливый парнишка раз и навсегда сделался молчуном и тихушником. В его почти уже сформировавшемся характере появилась ещё одна черта – осторожность.
– …Ты, Феликс, не гоняй, ты спи, – услышал он тихий голос соседа. – Думай о том, что жизнь везде продолжается. Время пройдёт, и пообвыкнешь даже в тюрьме. А вот руки из?под одеяла вынь.
– Ой, да! Мне и в одиночке так говорили. А почему?
– По?качану. Не ясно, что ли? Может, ты под одеялом бомбу варганишь… или так дрочить начнёшь, что от качки тюрьма рухнет. Ну, всё – спим.
* * *
Соседом по камере у Вани Микояна оказался степенный пятидесятилетний мужчина, представившийся Сергеем Михайловичем – бывшим главным технологом химического предприятия в Московской области. С его слов, сидел он уже больше восьми месяцев и сейчас ожидал решения ОСО. Ему предъявлялось обвинение во вредительстве, что в военное время могло потянуть и на вышку. В чём заключалось вредительство, Вано так и не понял из туманных объяснений Сергея Михайловича про какую?то оплошность, допущенную по его недосмотру в технологическом процессе.
Химик сразу же начал приставать с расспросами – взрослого мужчину очень заинтересовало, за что оказался в тюрьме его малолетний сосед с таким звучным именем. И Ване мучительно не терпелось с кем?нибудь поделиться, а выбора не было – лишь этот технолог, старавшийся осторожно заглянуть в душу юного сокамерника. Понемногу юноша разговорился – рассказал об убийстве, посетовал, что согласился на просьбы друга дать пистолет… Но тут сосед необдуманно порассуждал вслух:
– Ваня, как же твой отец, действующий член ГКО и Политбюро, бросил тебя на произвол судьбы и не уберёг от ареста?… Или, может, Анастас Иванович тоже здесь?
Парень этого тона не поддержал и замкнулся. С этой минуты стало ясно, что у наседки контакт с подопечным не сросся.
* * *
Длинными коридорами и замысловатыми переходами Ваню привели в большую комнату, где за резным дореволюционным столом сидел крупный мужчина в хорошо сшитой генеральской форме. Выглядел он чуть за сорок. На правой щеке ухоженного лица багровел шрам, а в густых волнистых волосах, зачёсанных назад, уже появилась проседь. Генерал изучающе посмотрел на парня и показал на стул, стоявший напротив. Чуть в стороне, за маленьким столиком, сидел стенографист с погонами младшего лейтенанта.
Когда арестованный сел, следователь довольно спокойно начал беседу:
– Ну что ж, давай знакомиться. Представься, пожалуйста.
– Микоян Вано Анастасович, 1927 года рождения, ученик 8?Б класса 175?й школы.
– Адрес места проживания?
– В этой тюрьме, в камере 92.
– Это хорошо, что не падаешь духом и шутишь, но меня интересует адрес, где ты проживал до ареста.
– Кремль, Коммунистическая 33.
– Ну вот, так уже лучше. Теперь я тоже представлюсь. Моя фамилия Влодзимирский. Зовут – Лев Емельянович. Я – комиссар государственной безопасности, начальник следственной части по особо важным делам НКГБ СССР. Можешь называть меня либо «гражданин следователь», либо по имени?отчеству… Обвинительное заключение тебе предъявили. Знаешь теперь, за что арестован? Вину перед страной чувствуешь?
– Гражданин следователь. Из обвинительного заключения я ничего не смог понять. Там только написано, что я вместе с другими ребятами из школы обвиняюсь по статье 58 и по статье 19. А в чём именно состоит обвинение, там не написано.
– А ты не догадываешься, за что вас арестовали?…
– Я знаю ещё только про арест Серго. Вы нас вместе с ним обманули и нечестно сюда привезли.
– Что значит, нечестно?
– Сами знаете – даже переодеться не дали. А товарищ Берия и товарищ Меркулов…
– Они тебе не «товарищи»!
– Лаврентий Павлович и нарком госбезопасности меня уже допрашивали и сказали, что я виноват, но мой проступок останется на моей совести, поскольку я несовершеннолетний… А потом со мной беседовал следователь Шейнин. И он тоже не говорил, что я преступник.
– Ты, Вано, эти разговоры брось. Отвечай на поставленный вопрос.
– …Если ещё кто?то из моих знакомых арестован, то не знаю, за что. А я совершил очень плохой поступок, имеющий отношение к смерти Нины Уманской и Володи Шахурина.
– Ну вот, и расскажи о нём поподробнее. Не стесняйся. Времени у нас достаточно. Ты должен понимать – то событие было чрезвычайным. Нам необходимо всё выяснить и запротоколировать.
– А зачем же арестовывать?… Через полтора месяца. Я что, убегу куда?нибудь?
– Гражданин Микоян, здесь вопросы задаю я! И запомни, такое поведение ни к чему хорошему не приведёт. Или мы будем работать, или тебе придётся сильно пожалеть.
– Нет, я согласен отвечать. Но, пожалуйста, задавайте мне конкретные вопросы.
– Ну а как ты был связан с убийством Уманской?
Ваня подробно повторил свой рассказ в кабинете отца сразу после убийства. Влодзимирский слушал до конца, не перебивая.
– Это интересно, но ты ушёл от ответа на вопрос – почему Шахурин стрелял?
– Это только он знал. Я могу лишь догадываться. Я же описал его характер… Наверное, Володя очень не хотел Нину в Мексику отпускать. А что она могла сделать?
– Так, с этим всё пока ясно. Теперь расскажи про «Четвёртую Империю»? Как она появилась? Кто в неё входил?
– …Думаю, Шахурин подговорил ребят создать «тайное общество» из?за своей властности. Я старше на класс, и поэтому он предложил, чтобы мы руководили вместе. Но мне это было неинтересно, и я отказался. А ему очень нравилось командовать. Всё, что ребята делали в школе или после уроков, – сдавали нормы ГТО, водили машину, стреляли в тире, в олимпиаде участвовали – он оформлял, как действия в «тайном обществе».
– А кто туда входил?
– Володины одноклассники и Серго.
– Поимённо, пожалуйста.
– Да я на заседаниях ни разу не был. Вы у них сами спросите.
– Представь, что ты следователь, что твоя работа – выяснять причины и детали такого серьёзного преступления, как убийство молодой девушки, усугубленное страшными обвинениями убийцы в предательстве Родины… И вот сидит напротив тебя человек, вложивший в руки этого убийцы оружие, но вместо того, чтобы искренно помочь следствию полностью восстановить всю картину событий, все мотивы преступления и сопутствующие обстоятельства, он разглагольствует о том, что и без него понятно и известно… Как бы ты на моём месте посмотрел на такого обвиняемого? Как на раскаявшегося в своем поступке человека, желающего помочь органам, или как на преступника, всеми силами пытающегося уйти от ответственности?!
- Предыдущая
- 38/61
- Следующая
