Коко Шанель. Жизнь, рассказанная ею самой - Павлищева Наталья Павловна - Страница 27
- Предыдущая
- 27/55
- Следующая
Ну и что, я же помогла!
Правда, сделала это тайно. Что было в моем нежелании открыто заявлять о своем даре? Всего понемногу, тогда я старалась об этом не думать. Я простая кутюрье, которую богема приглашает на обеды и ужины просто потому, что шьет у меня платья, которая пока еще никто в мире искусства, всего лишь зритель, слушатель, хотя и весьма благодарный. Казалось, я еще не поднялась на ту ступеньку, на которой стояла Мися и все ее приятели – Мися по праву рождения, а остальные по праву гениальности. Я еще не доросла до богемы.
В этот мир можно попасть при посредничестве той же Миси, но тогда мое место в уголке, а можно утвердиться вот таким обычным для состоятельных людей способом – дав деньги. Получалось, что я просто покупаю возможность проникнуть в этот мир, а хотят ли меня там знать? Ощущение не слишком приятное, я никогда не навязывала свое общество, а уж при помощи денег тем более. Может, только потому, что у меня их никогда не было?
Разговоры об отсутствии нужных средств Дягилев и Мися вели все в той же Венеции, которая так много значила для Сертов. Пытаясь разобраться в самой себе, я умчалась в Париж и несколько дней размышляла. У меня были деньги, чтобы дать Дягу, я прекрасно понимала, что после этого он просто не сможет игнорировать меня саму, что «Русский балет» будет обязан сделать меня своей, но как отнесутся к этому остальные? Я представила реакцию Миси, когда она узнает, что у меня есть средства для Дягилева. Да, внутри тут же шевельнулся червяк сомнений – Мися устроит так, что деньги попадут к Дягу через ее руки.
Наверное, сыграло свою роль и соперничество с Мисей. Открыто соперничать я так и не решилась, встретилась с Дягом и вручила ему чек на сумасшедшую сумму – 300 000 франков – с условием, что никто об этом не узнает. Кажется, бедный Серж не воспринял меня всерьез. Не желая обижать сомнениями, чек взял, в благодарностях до неба не рассыпался, однако на всякий случай разговаривал вежливо. Ни слова не говорить Мисе обещал (не это ли явилось главным основанием его сомнений?).
Потом я жалела, что не заверила Дяга, что деньги на счету есть и чек не липовый, вероятно, ему пришлось испытать немало волнительных минут, когда он все же потащился с чеком в банк. Понимаю, трудно поверить, что простая портниха могла вот так легко выписать чек на 300 000, когда герцогини едва ли выжимали из своих запасов по несколько тысяч! Но желание поставить «Весну» оказалось сильнее сомнений, уже через день Дягилев прислал мне выражение благодарности, а мой счет в банке существенно уменьшился.
Как я гордилась собой… как хотелось кричать на весь Париж о том, что я достигла немыслимого – стала меценаткой! Как бы гордился мной Бой! Или, наоборот, отругал, посчитав, что лучше вложить средства в развитие дела? Ничего, и дело тоже разовьется.
Теперь я уже могла позволить себе многое, в том числе содержать тех, кого считала нужным, и не только своих родных.
Русских в Париже было много, особенно после их революции. И они очень разные: жизнерадостные и мрачные, решительные и поникшие, уверенные в будущей победе и опустившие руки, кто-то сумел вывезти свои деньги до страшных событий, кто-то приехал в Париж без франка в кармане, кто-то пытался работать, а кто-то влачил жалкое существование на пожертвованные деньги. Среди них много способных и даже гениальных, но сколько же просто спилось!
Вот это коробило меня больше всего: почти все русские, даже самые большие умницы и принадлежащие к знатных родам, много пили, а напившись, превращались ни во что. Женщины держались лучше, редко кто из них пошел в проститутки, большинство устроились работать и делали это с похвальным достоинством. Хотя бывало всякое.
У меня была русская горничная, до их революции в России имевшая немалый доход и привыкшая жить широко. Она так и не смогла отвыкнуть от прежней жизни, а потому тратила куда больше, чем получала. Это не привело ни к чему хорошему, девушка наделала огромные долги, кажется, 30 000 франков. Ее кредитор, противный, грубый мужлан из торговцев, потребовал ради списания долга переспать с ним.
Узнав о такой беде, я ахнула. Девушка, конечно, красивая, но не настолько, чтобы платить за ночь с ней 30 000 тысяч! Наверное, он просто не надеялся получить свои деньги. Из чувства протеста я дала горничной «в долг», тоже прекрасно понимая, что даю навсегда. Думаете, она выкупила свободу? Ничуть не бывало – на эти деньги устроила пир с икрой и водкой и все же стала любовницей противного торговца. У меня она, конечно, с тех пор не работала.
Но большинство трудились честно, даже дамы из высшего общества, дамы императорской фамилии. Они прекрасно вышивали, этому обязательно учили девочек в богатых семьях, и я предложила Великой княгине Марии Павловне возглавить мастерскую по вышивке, которую открыла при своем Доме моделей. Успех был колоссальный, блузы и платья, вышитые в русском, и не только, стиле, раскупались моментально. В мастерской работали русские барышни и дамы, но и посетительницами тоже часто бывали русские.
А еще они прекрасно держались и умели показать платья на себе, многие русские дамы стали манекенщицами и не только у меня. У русских было все: красота, грация, замечательные фигуры, загадочный взгляд, который придает дополнительное очарование, великолепные волосы и красивые руки… Не было только стервозности и хваткости, без которых денег не заработать, разве что на скромную жизнь, но не более. Бывали моменты, когда я завидовала их достоинству и породе, но потом очарование уступало место сожалению, если не жалости, им нужна спина, за которой можно прятаться, мало кто способен вырвать что-то зубами. Таким не место в нынешней жизни, закончились времена, когда женщина могла себе позволить быть лишь хрупким цветком, пора показывать, что есть шипы, а то и клыки!
У меня и шипы, и зубы были, иначе я не имела бы ателье на рю Камбон и не могла помогать не только Дягу, но и еще очень многим людям. А еще выстоять в битве за право показывать женщинам, какими они должны быть, битве, между прочим, с мужчинами!
Дягилев познакомил меня с Игорем Стравинским. Тот, что написал гениальную музыку к «Весне Священной», вовсе не был красавцем. А еще он был обременен долгами и семьей. Жена
Стравинского Катрин болела, у нее чахотка, какая-то вялотекущая.
Вспомнив о матери и Жюлии, которых унесла именно эта болезнь, я почувствовала укол в сердце. После Жюлии остался Андре, а после матери нас пятеро. Мися говорила: у Стравинских четверо прелестных детей.
Четверо детей, больная жена и отсутствие денег… Но нужно писать музыку. Пожалуй, это хуже, чем у Дягилева, тот хоть без семьи. Не считать же таковой очередного «мальчика». Гениальный Дяг был гомосеком, как называют сейчас, а потому ему чужды семейные хлопоты, кажется, он воспринимал только такие семьи, как у Сертов – без детей, без обязанностей и без проблем.
Я смотрела на Игоря и понимала, что если его не вытащить, то он рухнет в мрачную яму безвыходности. Что я могла, просто дать денег? Не возьмет, мы не слишком хорошо знакомы…
– Я хотела бы с вами поговорить.
– Я весь внимание.
А глаза за круглыми очками почти отсутствующие. Я ему просто не интересна или он думает о своих проблемах? Мелькнуло злое желание подчинить его как мужчину. Интересно, какой он любовник? Музыка у Стравинского неистовая…
– О чем вы сейчас думаете?
– А? – Он вдруг непонятно покрутил в воздухе рукой. – Музыка… музыка звучит. Записать бы…
– Где вообще пишете свою музыку?
– В номере отеля.
– Разрешают?
– Приходится тихонько.
– Я могу что-то для вас сделать?
Стравинский лишь развел руками. Ну что могла сделать для композитора даже самая известная кутюрье? Я не шила мужские костюмы, а в остальном…
Два дня я мучилась. То есть занималась своими делами, но в голове все время крутилась мысль о необходимости помочь. Дать денег через Дягилева? Купить им квартиру или даже снять виллу?
- Предыдущая
- 27/55
- Следующая
