Битвы божьих коровок - Платова Виктория - Страница 42

• Предыдущая
• 42/87
• Следующая

То, что Пацюка втянуло в воронку, в которой уже сгинули родственники Елены-Мицуко, Забелин понял во время обыска на ее квартире. А сегодняшний разговор с Крянгэ и экспертная зеленая папочка только утвердили следователя в его худших предположениях.

Даже если Пацюк влип с Мицуко случайно, поддавшись настоятельным и беспокойным требованиям собственной мошонки, это не отменяет схемы.

И он, Забелин, здесь не только для того, чтобы выяснить все до конца, но и предотвратить последний, совершенно безнадежный пункт этой схемы.

– …Это неожиданно… Я не ждал, Даниил Константинович… У меня не убрано… Болею, – промямлил Егор, переминаясь с ноги на ногу у распахнутой двери, ведущей в единственную комнату. – Может быть, на кухню пройдем?

– Может, и пройдем, – с готовностью согласился Забелин. – Отчего же не пройти?

И самым бесцеремонным образом ощупал глазами ничем не защищенное пространство комнаты.

Ему хватило и нескольких секунд, чтобы понять все.

Роковая Мицуко бывала здесь неоднократно. Настолько часто, что успела пометить территорию. На разворошенной пацюковской кровати валялся распяленный халат-кимоно ( а в чем еще прикажете ходить женщине, спутавшей Южно-Сахалинск с префектурой Осака?); на кресле рядом с кроватью – груда самого вызывающего женского белья. Из разряда тех самых провокационных тряпок, по которым сходила с ума бывшая забелинская супружница, записная нимфоманка.

И кассеты.

Мать их, видеокассеты, лежащие на подушке.

Забелин сфокусировал зрение, хотя и без наведения фокуса все было понятно. Тщедушные ребра кассет были украшены отпечатками губной помады.

Черной и пепельной.

Пепельную помаду Забелин видел первый раз, а вот черная была ему хорошо знакома. Именно помеченным этой помадой прелестным ртом Мицуко извергала прелестные глупости. “Да, я прекрасно знаю Кирилла… Самоубийство?.. Говорите, он повесился на собственном ремне? фи, как это неэстетично… Вы позволите мне отлучиться в дабл, мой дорогой?” …

Все не прибранные вовремя улики вертелись вокруг кровати стажера, вокруг этого импровизированного алтаря с порнографическим оттенком. Подобные алтари создаются для того, чтобы снова и снова насиловать уже изнасилованных мертвых богов.

Или богинь.

Нечто подобное уже встречалось в обширной следственной практике Забелина: маньяки, славившиеся особенной жестокостью, создавали целые пантеоны из вещей, принадлежащих жертвам. И, приходится признать, иногда это выглядело даже изысканно.

Почти так же изысканно, как женское кимоно, которое сейчас лежало на кровати Пацюка. И не просто лежало. Пацюк постарался придать ткани изгибы человеческого тела. Женского тела. Заломленные края рукавов, распахнувшаяся пола… Да-а…

Даже если у Забелина оставались какие-то сомнения, то теперь исчезли и они.

С Пацюком неладно.

И Андрей Иванович Майский уже машет ему рукой. С того берега.

Пока Забелин рассуждал о других берегах, Пацюк легонько подтолкнул ногой дверь в комнату и захлопнул ее. И снова уставился на следователя. Нехороший блеск в его глазах заставил Забелина поежиться.

– Слушай, Егор… Ты болен, я с улицы… Я руки вымою? Где у тебя тут ванная?

Секунду подумав, Пацюк указал рукой на дверь в самом конце коридора, рядом с кухней.

– Ну ладно… Ты пока чаек поставь, а я быстренько.

– Давайте я пока вашу папку возьму, – Пацюк протянул к папке худую, покрытую черными редкими волосами руку.

– Ничего. Мне не мешает.

Юркнув в ванную, как какая-нибудь перетрусившая курсистка, Забелин набросил крючок и только, тогда перевел дух. И, вытащив из-за пояса “Макаров”, переложил его в карман. Так-то лучше. Нет, Забелин и мысли не допускал, что придется им воспользоваться, и вообще к оружию в руках следователя он относился скептически. Но… Черт его знает, что взбредет в голову Пацюку. Религиозные фанатики обычно до последнего защищают свои святыни.

На тот случай, если фанатик стоит за дверью и прислушивается (в его нынешнем состоянии все может статься), Забелин открыл воду и смочил кончики пальцев.

Прямо перед ним, на загаженной засохшим кремом для бритья полке, красовались сложенная опасная бритва (так вот откуда порез на пацюковском подбородке. Опасной бритвой не каждый распорядиться умеет) и пузатенький флакончик “Magie Noire”. А к флакончику прилепился тюбик губной помады “Das Schwarze Perle”. Забелин снял флакончик с полки, открыл его и понюхал черный ароматический столбик. И даже лизнул его для убедительности.

И зубная щетка в стаканчике.

Рядом с еще одной – вытертой и облезлой, очевидно, хозяйской – она смотрелась верхом совершенства. Ушлая бабенка эта гражданка Алексеева… Даже щетку успела перетащить. А когда женщина перетаскивает к тебе зубную щетку, знай, что завтра она перетащит и мебель. А послезавтра ты проснешься со штампом в паспорте. Точно так же начинала бывшая забелинская супружница, записная нимфоманка… Забелин вспомнил квартиру самоубийцы Лангера на Васильевском. Там никаких посторонних зубных щеток не было, хотя Мицуко и утверждала, что является его постоянной подружкой. Но это и понятно, покойный Лангер был парнем хоть куда, красавчик, атлет. Даже лежащий на прозекторском столе, даже распотрошенный, он вызывал легкую зависть. А Пацюк… Никаким особенным красавчиком и тем более атлетом он не был. А между тем в оставшихся за кадром отношениях стажера и покойной наблюдался явный прогресс.

Что странно.

Закрутив кран, Забелин огляделся в поисках полотенца.

Не первой свежести, украшенное махровыми выпуклыми розами и такими же выпуклыми бабочками, оно висело прямо за его спиной. Поверх измятого, выпачканного в известке темно-синего пиджака. Поначалу Забелину показалось, что это форменный пиджак. И он недовольно покачал головой. Подобного отношения к форме следователь не одобрял.

Если тебе плевать на форменную одежду, то тебе плевать и надело, которому служишь. Арифметика простая.

У самого Забелина форма – отутюженная и почищенная – хранилась в шкафу, под белой простынкой. Он свято верил, что театр начинается с вешалки, а юрист – с формы. Поскольку форма вводит в круг посвященных, в круг приближенных, в круг разделяющих ответственность. Если бы все ходили в форме, то и ответственности было бы больше…

Забелин осторожно счистил известку с полы пиджака и только тут понял, что никакого отношения к форме этот, с позволения сказать, маоистский френч с накладными карманами не имеет.

Но было поздно.

Рука Забелина уже наткнулась на какую-то тяжесть в кармане. Воровато оглянувшись на дверь, он запустил пальцы вовнутрь и извлек две небольшие, прилепившиеся друг к другу книжечки. Первая оказалась служебным удостоверением Пацюка. Вторая – закатанными в яркую пластиковую обложку водительскими правами. Забелин машинально пролистал права – “BMW 316, 1982 г., номер кузова…” – и добрел до самого конца, до плексигласовой корочки.

За плексиглас был заткнут небольшой кусочек чего-то черного, поначалу показавшийся Забелину жестким крылышком какого-то жука. Он поднес плексиглас к глазам…

Лучше бы он этого не делал!

И перекладывать “Макаров” больше вроде не стоит. Впору выбегать с ним наперевес из преступной ванной и тыкать дулом Пацюку в резаный подбородок. Вот оно, последнее звено, так любовно сохраненное убийцей.

Ноготь.

Выкрашенный черным лаком ноготь убитой Елены Алексеевой!

Непослушными пальцами Забелин рванул “молнию” папки, перевернул заключение и целый ворох приложений к заключению. И вытащил конверт с фотографиями.

Ошибки быть не может.

Контуры сломанного ногтя с увеличенной фотографии руки Мицуко полностью совпали с нижней кромкой злополучного кусочка. Интересно, зачем Патоку понадобилось хранить его? Или это тоже часть алтаря, вариант передвижной армейской церквушки?.. В любом случае улика, которую Забелин считал на сегодняшний день главной, перестала быть таковой. И галантно уступила место этому крошечному ноготку.

• Предыдущая
• 42/87
• Следующая