Куколка для монстра - Платова Виктория - Страница 41

• Предыдущая
• 41/96
• Следующая

Он был талантлив, дьявольски талантлив, это было видно невооруженным взглядом. А потом драма превратилась в фарс. Не прекращая монолога, парень достал из сумки несколько предметов, завернутых в разноцветную фольгу, клоунски огромных, чтобы быть настоящими: стилизованный бритвенный прибор, ремень, несколько старинных пистолетов. Он поочередно разворачивал их – внутри они были шоколадными. С видимым удовольствием, урча между репликами, он сожрал сначала бритвенный прибор (бедный, бедный цирюльник Фигаро!), затем разломил на части ремень и добрался до пистолетов. Пятна фольги мелькали в его руках, завораживали своим упорядоченным движением – от этого нельзя было отвести глаз. Фигаро подходил все ближе и ближе к столику, за которым сидели Лапицкий и Валентина, полы его плаща развевались в бликах света – теперь он играл в матадора и быка…

И когда дошла очередь до последнего пистолета и Фигаро, блестя зубами, надломил шоколадное дуло, произошло невероятное: в шоколадном пистолете оказался настоящий, и Фигаро спустил курок. Он выстрелил несколько раз, я даже не поняла, куда же он целился, скорее всего в Лапицкого. И бросился бежать, петляя, как заяц, между столиками. Парни за спиной Лапицкого синхронно выхватили пистолеты; в направлении бегущего Фигаро зазвучали резкие хлопки.

Лапицкий откинулся на стуле и, по своему обыкновению, заложил руки за голову.

– Хреново! – резким голосом сказал он; таким же резким, как холостые выстрелы. – Ты уже семь секунд как покойник. Соберись, Олег, времени осталось три дня.

Тот, кого назвали Олегом, остановился, тяжело дыша, он подошел к стулу, который еще несколько минут назад был живым в его руках, сел на него и посмотрел на Лапицкого.

– Я устал, – сказал он.

Я видела темные пятна пота на жилетке и рубашке, от напрягшейся спины актера веяло безысходностью. И я подумала, что, стоит мне сейчас подойти к зеркалу, вместо своего обычного отражения я увижу этого парня…

– Что это за спектакль? – снова спросила я Виталика.

– Не спектакль, а репетиция, – пояснил он.

– Хорошо сделано.

– Конец заваливает полностью, сопляк, – не согласился со мной Виталик.

– А по-моему, он классный актер.

– Полный мудила. Угробили три недели, а дела ни к черту, – мы говорили с Виталиком на разных языках. – Лапицкий поднял голову, увидел нас и приветливо помахал рукой. Я отвернулась, а Виталик радостно присвистнул.

– Спустимся к боссу.

– Может быть, отложим до утра? – безнадежно спросила я у Виталика.

Но он уже не слушал меня:

– Давай, давай, ты и так спишь больше, чем положено. Мы спустились вниз, в холл. Капитан сидел, вытянув ноги к камину, и позевывал.

– Ну что, понравился наш мальчик? – не оборачиваясь ко мне, спросил он. – Присаживайся, поболтаем. Люблю с тобой лясы поточить в свободное от работы время.

– А я не очень, – ответила я, но все-таки взяла стул, на котором еще несколько минут назад сидела Валентина, и присела рядом.

– Человек может бесконечно смотреть только на две вещи – на воду и на огонь, – задумчиво произнес Лапицкий.

От удручающей банальности этого тезиса меня передернуло.

– Да вы, оказывается, последний романтик, капитан, – насмешливо сказала я.

– Что есть, то есть, – сегодня капитан был настроен благодушно. – Как тебе представление? Есть на что посмотреть?

– Что это за парень?

– Заинтриговал?

– Мне кажется – он талантливый актер. Только вот что он делает в этом паучьем гнезде?

– Развлекает личный состав. Не голых же девок приглашать, в самом деле, – капитан уже научился не реагировать на мои беззубые немощные подколки. – Считаешь, что талантливый?

– Мне так показалось.

– Может понравиться? Ты как думаешь, Анна?

– Смотря кому.

– Ну, например, большому любителю традиционного театра. Никаких тебе Беккетов с Мрожеками, никаких лысых певиц, академическое исполнение на хорошем нерве. Я не прав?

– Никогда бы не подумала, что вы разбираетесь в театре, капитан.

– А я и не разбираюсь. Использую в прикладном смысле, применительно к своей благородной профессии… Кстати, его зовут Олег Куликов. Тебе ни о чем не говорит это имя?

– Нет.

– У него была одна очень удачная премьера осенью. И две престижные театральные премии в начале зимы. Прости-прости, эта зима выпала из твоей жизни… А Розину играла оч-чень знаменитая актриса, стареющая, правда, но знаменитая. Голубая мечта моего детства. Твоего, наверное, тоже. Она-то Куликова и вытянула. У них такой роман был, что ты! Во всей светской хронике наследили. Но актер он действительно замечательный. Это, между прочим, «Женитьба Фигаро» была…

– Да. Я поняла.

Капитан хмыкнул, подбросил поленьев в огонь и внимательно посмотрел на меня:

– Надо же, ты и здесь в курсе. Ты всегда в курсе. Умная девочка. С таким кругозором тебе нужно было богемный журнал издавать, а не в валютных проститутках сшиваться, – капитан не простил мне «последнего романтика», он ничего никогда не прощал.

– Одно другому не мешает. А вы-то откуда знаете о валютных проститутках? Вас я, кажется, не обслуживала.

– Может, и обслуживала. Ты же не помнишь ничего.

– Не помню, но пробую рассуждать логически…

– Интересно, интересно, что там у тебя с логикой.

– С логикой просто до неприличия. Думаю, всей вашей жалкой месячной зарплаты не хватило бы, чтобы купить меня хотя бы на час.

– На час, пожалуй, нет, – веселился капитан, его ничем нельзя было пронять. – Разве что минут на семь. Как ты думаешь, нам хватило бы семи минут, чтобы искренне полюбить друг друга?..

Он не намерен был заканчивать пикировку, он продолжал жалить и жалить меня острым хоботком приглушенной ненависти, похожей на что угодно, только не на ненависть. Он делал это с удовольствием и втягивал в это извращенное удовольствие и меня. Десятки раз я обещала себе не влипать в паутину его уничижающих реплик – и все равно влипала; не отвечать на его непристойные выпады – и все равно отвечала. Но сейчас я не успела вернуть ему плевок. Но только потому, что появился один из парней, расставлявших столики в холле. Вид у него был мрачный.

– Он опять закозлил, – сходу, не вдаваясь в подробности, отрапортовал мрачный юноша.

– Где на этот раз поймали? – деловито спросил Лапицкий.

– У подземного гаража. Пытался влезть, скотина.

– Ты смотри, чему-то мы его научили все-таки. Морду не трогали?

– Согласно инструкции, – мрачный юноша позволил себе такую же мрачную садистскую улыбку. – Так, крестец намяли и почки для профилактики. Теперь отдыхает. Может, к утру очухается.

– Смотрите не перестарайтесь. Три дня осталось. Хоть шерстинка с его волосяного покрова упадет – бошки поотрываю!.. С костюмом все в порядке? Жилетка, между прочим, на тонну баков тянет. Ручная работа.

– Да сняли мы первым делом ручную работу.

– Где он?

– В бильярдной.

– Ладно, пусть там остается до утра. Не будите его, если заснет. Вечером опять с ним возиться…

– Да вряд ли заснет, – мрачный юноша сжал кулак, удовлетворенно посмотрел на него и снова осклабился. – Я бы после такой разминки не заснул…

– Ладно. Приставьте к нему Капущака и можете уезжать.

Я молча слушала их, стараясь понять, что же представляет собой капитан Лапицкий – друг покойного майора-фээсбэшника в начале пьесы, любитель дешевых спецэффектов в середине и незатейливой вербовки в конце. Капитан, капитан, склад горнолыжного снаряжения в медвежьем углу комнаты, два особняка, спортзал, родимое пятно под грудью, четыре маленьких звездочки, один просвет… Капитан – звание слишком незначительное для Абсолютного зла. Или у Абсолютного зла своя иерархия?

– Кто вы, капитан? – тихо спросила я, когда мрачный юноша покинул нас, на ходу почесывая литую задницу.

– В смысле? – Он по-прежнему смотрел на огонь.

– Слишком много на себя берете для своего незначительного звания. Званьица. Крохотного такого званьица. В какой-нибудь заштатной ракетной части вы бы позволили трахать свою жену даже младшему писарю штаба.

• Предыдущая
• 41/96
• Следующая