Любовники в заснеженном саду - Платова Виктория - Страница 57

• Предыдущая
• 57/100
• Следующая

А она прокололась.

Невооруженным взглядом видно, что она никогда не имела дела с кладбищами. Жизнь живых на кладбищах подчиняется своим, строго регламентированным законам. Ты должен ходить за своими усопшими как за маленькими детьми, ты должен прибирать могилы, как прибирают комнаты к праздникам, и эта будничность роднит мертвых и живых. И делает смерть не страшной. И — домашней. Не примиряет, но делает домашней.

А Джанго даже не подумала взять веник и совок (Никита знал, где Ревякин-отец прячет и веник и совок — в маленьком ящике, встроенном в скамейку возле стола). Она не подумала сделать того, что обычно делают вдовы. Она просто стояла и смотрела вдаль и думала о чем-то своем. И цепочку с кольцом она сунула обратно за ворот. Сразу же, еще до того, как завязала шнурок. И даже искоса посмотрела на Никиту: заметил или нет? А может, в этом взгляде был совсем иной смысл?..

— Пойдемте? — сказала наконец она. Видимо, посчитав, что лимит годичной скорби исчерпан.

— Да… Если хотите, я могу проводить вас…

— Вы уже проводили.

— Нет… Я, наверное, не правильно выразился… Я могу вас добросить домой. Как в прошлый раз. Мне будет приятно…

Не совсем так, Никита, не совсем так. Словом «приятно» не исчерпывается твой интерес к Джанго. Мариночкино кольцо — вот что тебя заинтриговало, потного сынка Синей Бороды… Хотя… Неизвестно, может быть, Мариночка сама отдала кольцо Джанго. Но тогда выходит, что они знакомы… А Джанго сказала, что нет.

И здесь солгала.

Кольцо-дешевку тебе за это, Джанго!..

Он не удержался и хмыкнул.

Тоже мне, подарок! Такой-то и преподнести стыдно. А вот, пожалуйста… Сначала одна таскала его на пальце, не снимая; теперь — другая. На груди.

— …Если вы не возражаете, конечно.

— Вы больше не работаете личным шофером Корабельникова? — поинтересовалась Джанго. — Думаю, вы нужны ему больше.

Все эти дни — до самых похорон Мариночки — Никита почти не виделся с Корабельникоffым. Так что хозяйский «мерседес» скучал на стоянке, а сам он всерьез подумывал о том, что пришла пора увольняться. Надежда на дружеские отношения с хозяином угасала с каждым днем. Теперь она была совсем призрачной, гораздо более призрачной, чем даже в то время, когда появилась Мариночка. А ее уход изменил Корабельникоffа навсегда. Так же, как уход Никиты-младшего изменил самого Никиту. И еще неизвестно, каким будет новый Корабельникоff. И будет ли он, как и прежде, нуждаться в Никитиных услугах…

— У меня что-то вроде отпуска… Хозяин пока не пользуется машиной…

Все последние дни Kopaбeльникoff ездил с Джаффаровым, но чаще — сам; он как будто забыл о существовании Никиты. Только однажды он позвонил на Никитин сотовый — с одним-единственным глухим «Приезжай»… Это было его первое «Приезжай», за ним, чуть позже, последуют другие. И водка в опустевшем особняке, за которой они не скажут друг другу ни слова… Похоже, Никита оказался нужен Kopaбeльникoffy именно для молчания. Ни для чего другого.

— Не пользуется?

— Не пользуется. Но у меня «девятка»… Так что… Я готов.

— Хорошо… Ведь все равно не отвяжетесь… — Только знаете что? Мне нужно заехать в одно место. Позволите вас поэксплуатировать? Раз вы на колесах…

— Конечно…

От близости Джанго у Никиты совсем вылетело из головы, что он пообещал Нонне Багратионовне отвезти ее домой. Да уж какая тут к черту Нонна Багратионовна! Даже со знанием дела подретушированная, даже облагороженная французской любовью Гийома Нормандского и его подмастерья Филиппа Танского, она не идет ни в какое сравнение с дерзкой, затянутой во все черное лгуньей-девчонкой по имени Джанго…

…"Одно место" оказалось каким-то оптовым складом в подбрюшье примыкающей к железной дороге улицы Днепропетровской. Теперь, когда Никита был ангажирован Джанго, беседа в салоне машины протекала куда живее, чем на кладбище. Они покинули Ново-Волковское окольными путями, оба, не сговариваясь, благополучно избежали аллеи, которая вела к Мариночке. Это получилось спонтанно, но имело вполне конкретное объяснение, во всяком случае — для Никиты. Ему подленько не хотелось дефилировать с девицей мимо вселенских скорбей пивоваренной компании. Корабельникоff, конечно, это вряд ли заметит.

А вот Нонна Багратионовна — непременно.

Что же касается Джанго… Ей было все равно, если исходить из ее слов. Посочувствовала, не более. И Никита так и решил про себя: исходить из ее слов, во всяком случае — пока.

Пока Мариночкино кольцо надежно спрятано под футболкой.

— Вы любили своего мужа? — спросил Никита у Джанго, сворачивая на Днепропетровскую.

— Что? — Черт, она оказалась не готовой к этому вопросу. — Любила, наверное…

— Чем он занимался?

Гарвардско-бандюхайская физиономия Юрия Юрьевича может ввести в заблуждение кого угодно, гарвардско-бандюхайская физиономия многовариантна. Интересно, на каком варианте остановится Джанго?

Джанго остановилась на самом щадящем. Но достаточно неожиданном. К которому ее толкал совсем не бедный памятник. И вполне пристойный. Сдержанный, но со вкусом.

— Он… э-э… Скажем так: в шоу-бизнесе…

— Шоу-бизнес?

— Громко сказано, конечно. Он был звукооператором. Работал с несколькими известными группами.

— Извините… Что бережу старые раны…

— Ничего. Они уже затянулись…

— Что с ним произошло?

— Погиб в автокатастрофе.

Не очень оригинально, но сойдет. Странно только, что Джанго по-прежнему не спрашивает о Мариночке. Повод-то вполне подходящий. Никита все еще ждал, что она спросит. Ждал до дверей оптового склада на Днепропетровской. Но она так и не спросила. Она и здесь старательно обошла тему стороной: как аллею, которая вела теперь к покойной жене Корабельникова.

— Я быстро. Много времени это не займет, — сказала Джанго, выходя из машины. И направилась к внушительных размеров ангару.

Как и в тот, самый первый раз в Коломягах, Никита проследил за ее спиной. Теперь она уже не казалась ему такой прямой и независимой. Странно, и здесь спина Джанго повторила судьбу спины сломленного горем Корабельникоffа.

Она и вправду появилась достаточно быстро. Выскочила из-за двери и помахала Никите рукой:

— Вы поможете мне, Никита?..

…Ангар оказался гигантских размеров морозильной камерой. Вернее, целым кварталом морозильных камер, жмущихся друг к другу. Джанго и Никита стояли почти у самого входа, к которому примыкало что-то вроде стеклянной будочки или конторки. Для того, чтобы попасть в нее, необходимо было подняться на несколько ступенек вверх. Очевидно, этот путь девушка проделала чуть раньше и теперь ждала результатов.

Результат появился спустя несколько минут: из холодной глубины ангара показались двое унылого вида мужиков в ватниках и одинаковых вязаных шапочках, прозванных в народе «пидорками». Мужики толкали перед собой тележку, на которой стояли несколько ящиков. Мужики лихо подкатили тележку к Джанго, и один из них (тот, что был повыше, с белыми щеками, похожими на брюхо замороженного хека), протянул Джанго какие-то бумажки.

— Здесь сто пятьдесят килограммов. Распишись. Джанго, подув на руки, быстро поставила такую же быструю подпись.

— Когда тебя ждать-то?

— Как сожрут, — коротко ответила девушка. — Может, в конце следующей недели.

— На следующей неделе говядина будет. Новозеландская. Я тебе оставлю…

— Сделай одолжение…

Замерзнуть окончательно Никита так и не успел. Второй мужик покатил тележку к выходу из ангара, за ним потянулась Джанго. Никита замыкал шествие.

На то, чтобы перегрузить ящики в багажник, и минуты не ушло. Джанго попрощалась с грузчиком как со старым знакомым и забралась в «восьмерку».

— В Коломяги, — улыбнулся Никита, заводя мотор.

— Не забыли… — Джанго улыбнулась ему в ответ.

Улыбка у нее была потрясающая. Она сразу же примирила Никиту и с наугад выбранным Юрием Юрьевичем, на лету переквалифицировавшимся из боевика-шестерки в звукооператоры, и с кольцом Мариночки, надежно спрятанным под футболкой. Нет, такая улыбка легко справится с желтоватым и немного пугающим светом в глазах. От такой улыбки не приходится ждать вероломства, такая улыбка может пообещать лишь долгую счастливую жизнь.

• Предыдущая
• 57/100
• Следующая