Любовники в заснеженном саду - Платова Виктория - Страница 61

• Предыдущая
• 61/100
• Следующая

И когда терпеть уже стало невмоготу, когда жажда стала невыносимой — она поцеловала его.

Поцеловала.

Никита так никогда и не узнал, сколько же длился этот поцелуй. Наверное, долго. Он ничего не помнил, обо всем забыл, обо всем, кроме губ девушки, прибоем ударивших в его собственные губы. Прилив — отлив.

Прилив — отлив.

А когда волна отступила и сознание начало медленно возвращаться к нему — вернулись неуверенность и робость. Черт возьми, она поцеловала его… Джанго поцеловала его всего лишь в каких-нибудь жалких пятнадцати метрах от своего парня (мужа? любовника?). А то и того меньше…

И Никита отстранился.

— Что-то не так? — спросила Джанго, не открывая глаз.

— Нет… Но ваш… твой парень…

— А что — мой парень?

— Твой парень… Ты ведь его любишь?

— Разве я говорила тебе об этом?

— Говорила…

— Я… — и она рассмеялась с крепко сжатыми ресницами. — Я просто сказала, что люблю человека, который любит джаз… Ты ведь любишь джаз?

— Я? — Никита даже растерялся от такого по-детски простого объяснения, снимающего с Джанго все обязательства. — В общем… Да… разбираюсь…

— Значит, разбираешься… Хорошо… Классический джаз горяч, мейнстрим — теплый… А то, что иногда случается с джазом сейчас… Наверное, прохладно… Cool. — Ее руки уже скользили по рубашке Никиты, осторожно расстегивали пуговицы. — Что ты выбираешь?

Ее руки и были прохладными, и Никита сказал, следуя ее рукам:

— Cool… Cool…

— Я так и знала… Я не могла ошибиться…

И она снова нашла губы Никиты, а потом… Потом торжественно-прохладно ввела войска и овладела крепостью его тела… Впервые за долгое время Никита позабыл обо всем: об Инге, о Корабельникоffе, о Мариночке и о своей жизни тоже. И о том, что эту жизнь медленно разрушало.

Он слишком давно не был с женщиной, слишком давно. И поэтому любовь его была осторожной, нежной, действительно прохладной.

Cool.

Зато страсти Джанго хватило бы на двоих, на десятерых. Он смяла Никиту, снесла, приковала к себе, чтобы никогда больше не выпустить на волю. Ему не вырваться, не вырваться, он влип, мертво влип в эту странную девушку, которую наверняка придется делить и с Даней, и с Даниным саксофоном, и с целым Big Band Jazz, и с бойцовыми псами, с чертом, с дьяволом… С ее тайнами, а тайны были, Никита ни секунды в этом не сомневался. Вот только хватит ли у него сил, хватит ли мужества узнать о них?..

Хорошо, что пол деревянный и теплый, а не каменный, не кафельный, не холодный. Хотя… Совершенно все равно, где любить ее: на простынях с розовыми лепестками, на заднем сиденье машины, в песке у кромки моря или здесь, на полу, на сваленных в кучу махровых халатах, один из которых уж точно принадлежит Дане…

Совершенно все равно, где любить… Только бы любить…

Джанго наконец оторвалась от него, опустошенного любовью до предела. И положила голову ему на грудь. И только сейчас он почувствовал странное покалывание кожи. В одной точке, как раз там, где расходились ребра. Неужели это сердце, упавшее в живот, так и не захотело подняться? Но покалывание было довольно ощутимым, и спустя секунду он понял, что это.

Кольцо.

Кольцо на цепочке, которую Джанго так и не сняла.

В голове Никиты еще плавал туман, но ему хватило сил подтянуть Джанго повыше, и, поцеловав ее во влажную от любви макушку, аккуратно вытащить кольцо. И самым непринужденным тоном спросить:

— Что это?

— Тебе мешает? — Джанго оперлась локтями на предплечье Никиты и заглянула ему в глаза.

— Нет… То есть — чуть-чуть. Кольнуло.

— Извини.

— Ничего… Странное кольцо…

— Ты думаешь?

А что тут было думать? Теперь Никита получил возможность рассмотреть его поближе и даже аккуратно взять в руку. Если у него еще и оставались сомнения, то теперь они исчезли: вытертое серебришко, камень, никакой ценности не представляющий, — это была вещь Мариночки. Только она могла носить такую откровенную туфту в комплекте с мужниной платиной. Да еще с таким непередаваемым изяществом. Она — да еще Джанго.

— А почему странное?

— Не знаю… Выглядит не очень…

Кольцо и вправду ютилось на затейливой витой цепочке с видом бедного родственника. Оно вступало в категорическое противоречие со свеженьким, холеным серебром. Так что вопрос Никиты был вполне уместным. Во всяком случае, легко объяснимым.

— Не очень, ты полагаешь? — Никакой обиды, никакой угрозы в ее словах не было, разве что губы стали чуть жестче, а скулы — чуть суше.

— А, в общем… Это, наверное, дорого как память… Я прав?

— Прав… Ты прав… Это кольцо из прошлого, — сказала она, хотя вопрос Никиты вовсе не требовал никакого ответа.

— Когда-нибудь ты мне расскажешь?

— Когда-нибудь? Когда-нибудь — расскажу. — Джанго улыбнулась такой недвусмысленной улыбкой, что Никита сразу же понял: не расскажет никогда.

— Мне бы хотелось знать о тебе все…

Почему бы и нет? Это вовсе не звучит фальшиво, учитывая, что тела их все еще распяты друг на друге, руки сплетены, а волосы спутаны.

— Все? Никто не может знать всего.

— Я хотел бы…

— Разве я давала повод?

Ну вот, кажется, начались игры в независимость. Хотя ничего другого от хозяйки бойцовых собак и канареечного рогатого любовника и ожидать не приходится. Милое сочетание канарейки и рогоносца, гибрид — будь здоров, стихоплет Филипп Танский был бы доволен.

— Мне бы хотелось знать о тебе все.

— А мне — наоборот… И знаешь, есть вещи, в которые лучше не заглядывать… — Она снова обезоруживающе улыбнулась. И снова глаза ее остались неподвижными. — Вот ты… ты часто заглядываешь в свое прошлое?

— Мне просто не дают о нем забыть. Вот и все…

— Она? — Проявив недюжинную проницательность, Джанго коснулась его обручального кольца.

— И она тоже. — Врать ему не хотелось. Он был слишком измотан любовью, чтобы врать.

— Бедняжка. — Джанго потрепала его по волосам и тихонько отвела от края пропасти, в которой, среди зарослей «Honeysuckle rose» и можжевельника, валялось ее прошлое.

— Да нет, все в порядке… Я не жалуюсь.

— Я понимаю…

— И давно у тебя это кольцо? — Никита все еще не мог успокоиться.

Чертово кольцо портило ему всю картину, всю отчетность, все сводки с любовного фронта. Если бы не оно, Никита пошел бы за Джанго куда угодно, он утонул бы в ней, но колечко держало его на плаву, как обглоданный спасательный круг из пенопласта.

— Это имеет какое-то значение?

— Я просто спросил.

— Давно. Очень давно. Я же говорю тебе — это кольцо из прошлой жизни. Не очень счастливой, но я об этом почти забыла.

— А зачем тогда носишь?

— Привычка. Люди приходят и уходят, а привычки остаются.

Она хотела добавить что-то еще, но этим грустным планам помешало тихонькое поскуливание мобильника. Звонили Джанго, Никитин сотовый остался в машине, и он по этому поводу нисколько не заморачивался.

Джанго нехотя отлепилась от Никиты, не глядя протянула руку к карманам джинсов. И также не глядя достала телефон.

— Да… Да, я знаю… Да… Рико… Почему переносится?… Черт… Ну, хорошо. Ладно… Чувствую, мне самой скоро придется этим заняться. Вплотную. Больше, чем в прошлый раз? Ставят уже сейчас? Хорошо. Поняла.

Отключившись, Джанго снова прижалась к Никите и принялась наматывать на палец кончики его волос.

— Что-то случилось? — забеспокоился Никита.

— Ничего, кроме того, что… А-а.. Ладно. Хочешь посмотреть собачьи бои?

— Собачьи бои? — Никита озадачился. — Собачьи бои… А разве это не запрещено?

— Ты мне нравишься, безумно. — Джанго потерлась носом о Никитины ключицы. — Ты абсолютно не мой человек, но нравишься мне безумно…

— Даже невзирая на то, что я — не твой человек…

— Всегда нужно ломать стереотипы… Так ты хочешь посмотреть собачьи бои?

Если бы Никитин язык шевельнулся и просипел «нет», Никита вырвал бы его без всякого сожаления — вместе с трахеей и пищеводом.

— Хочу…

— Вот и отлично.

• Предыдущая
• 61/100
• Следующая