Тингль-Тангль - Платова Виктория - Страница 69

• Предыдущая
• 69/83
• Следующая

С некоторых пор, особенно в сумерках, когда они возвращаются из «Ноля», Мика вдруг стала замечать во внешности Ральфа некоторые изменения. Изменения несущественны и, появившись на долю секунды, тотчас исчезают, – но они есть.

Лицо Ральфа не становится мужественнее и не кажется раскисшим от долгого проживания в Питере (особенности дождливого климата, от которых никуда не деться). Оно не становится более русским или еще более немецким, оно просто становится другим.

Иным.

Нет-нет. Мика просто старается избегать резких формулировок, предпочитая им более обтекаемые определения (как в случае с редкой психологической особенностью), а ведь давно пора признать, что то, что она временами видит слева от себя – не совсем лицо.

Совсем не лицо.

Креветки вместо глаз. Устрицы вместо губ. С носом и подбородком определиться труднее: иногда роль носа исполняет акулий плавник, иногда – куриное крылышко. При всем этом Ральф ведет с Микой беседы на самые разнообразные темы, тембр его голоса не меняется и устричного писка не слышно. Происходящее волнует и сильно беспокоит Мику, ведь она относится к Ральфу с неизбывной нежностью. Давно нужно было поговорить с Ральфом, посоветовать ему обратиться к какому-нибудь блистательному, частно практикующему врачу, вот только со специальностью врача могут возникнуть затруднения. Кто в состоянии оценить клиническую картину случившегося с бедняжкой Ральфом?

Отоларинголог, потому что задействован рот?

Окулист, потому что задействованы глаза?

Эндокринолог, пластический хирург, УЗИ-диагност?

А может, психиатр? Или психиатр нужен как раз самой Мике – вдруг с Ральфом все в полном порядке, а устрицы и креветки резвятся лишь в ее мозгу?

Мика совершенно уверена в себе, а если кто и нуждается в психиатре, так это ее сучка сестра.

В любом случае Ральф должен знать правду и о креветочных глазах, и о пищащих устрицах, но сообщить эту правду до сих пор не подворачивалось случая. Да и разве Ральф поверит Мике?

Люди никогда не видят себя со стороны.

Ей бы тоже хотелось взглянуть на себя со стороны – так ли все печально, как нашептывают ей металлические и деревянные трубки, составляющие конструкцию «музыка ветра». «Музыка ветра» висит над дверями эзотерической лавки «Диббук» – тоже ближайшей к дому. Мика всякий раз заходит в «Диббук», чтобы купить китайскую логическую игру Маджонг, и всякий раз ее не покупает.

Многие поступки Мики непонятны ей самой, так как же она выглядит со стороны?

Как она выглядела в раскосых глазах этого парня?

Не слишком отвратительно, иначе он никогда бы не поцеловал ее. Существа, подобные этому парню, и не подумают прикоснуться губами к тому, что активно им не нравится. Ах, да, это был родственный поцелуй.

Не стоит об этом забывать, но смертельно хочется забыть.

Мика покидает вечерний «Ноль» в смятении, но и полная томительных и сладостных предчувствий тоже. У нее в руках пакет, в пакете лежат любовно упакованные жестянки, все шесть, дома она развернет их и всю ночь будет наблюдать за тайной жизнью коптского и кельтского крестов, за тайной жизнью свастики гремучей змеи и свастики солнечной птицы.

Возможно, ей будет знамение.

Возможно, на нее снизойдет благодать.

Ничто не должно быть исключено, когда речь идет об этом парне, пусть и представленном графически, фрагментарно; частью, неосмотрительно отсеченной от единого целого.

Пик белых ночей прошел, но на улице все еще светло, и еще долго будет светло. Единственное, что может испортить впечатление от вечера (кроме унылого «Фольксвагена» креветочного Ральфа) – дождевые тучи, надвигающиеся со стороны Кантемировского моста.

Сейчас она сядет в «Фольксваген» и у нее будет ровно пять минут, чтобы рассказать Ральфу об этом парне. Конечно, можно искусственно увеличить время нахождения в пути (например, попросить Ральфа заехать на заправку и сделать круг почета вокруг Петроградки), но неизвестно, согласятся ли на это креветки, а устрицы – так сразу выдадут ультразвуковое «nein»[46].

Мика почти уверена в этом.

«Фольксваген» стоит на своем обычном месте, в закрытом дворике с тыльной стороны ресторана – там, где паркует свои машины персонал и начальство «Ноля за поведение»; модельный ряд впечатляет и красноречиво свидетельствует, что дела в заведении идут неплохо:

– провокационно-голубой навороченный «мерин» выпендрежников Йошки и Себастьена;

– жутко религиозный «Лексус» Клауса-Марии;

– раритетный «трабант» последних романтиков Ревшана и Резо;

– демократичная «мазда» официанта Ива;

– «рендж-ровер» охранника Гоши (того самого, что служил телохранителем у Солнцеликого, а потом переквалифицировался в вышибалу. Мика сама нашла его в одном из клубов и предложила непыльную и интеллигентную работу в «Ноле». Судя по «рендж-роверу», Гоша процветает);

– велосипед Виталика.

Виталик – единственный, кроме Мики, персонаж «Ноля», кто не обзавелся собственными колесами. Велосипед вполне устраивает Виталика, он дает цельную, а не обрезанную по периметру салона, картинку мира. Все видят Виталика, рассекающего Петроградку, и Виталик видит всех. И Квентина Тарантино, бредущего по Каменноостровскому в поисках Почетного Консульства республики Индонезия или биотуалета, он точно не пропустит.

Все машины до сих пор на стоянке, а это значит, что Мика ушла сегодня из «Ноля» самой первой.

Такого раньше не случалось.

«Фольксваген» стоит на своем обычном месте, вот только Ральфа нигде не видать.

Странно.

Еще более странной, пугающей и совершенно нереальной выглядит вспышка света, на секунду коснувшаяся Микиного лица. Вспышка тут же гаснет, но это не финал вечера.

Это самое его начало.

– Эй, Мика!.. – она не могла спутать. Это его голос. Этого парня. Она не могла спутать, потому что такой голос может принадлежать только ему: наполненный тягучей кровью забитых на бойне животных; наполненный шорохом полудрагоценных камней, которые таксидермисты вставляют в глаза особо выдающимся экземплярам; наполненный шуршанием ангельских крыльев и гудением моторов «Боинга», о такой мелочи, как стук градин по крыше и стук плодов по доскам летней веранды, даже говорить не приходится.

Этот парень наполовину скрыт корпусом «Фольксвагена» (Мика тотчас же начинает ненавидеть ни в чем не повинный «Фольксваген»), он восседает на мопеде и, кажется, улыбается ей.

И кажется, машет ей рукой.

У Мики тотчас же подкашиваются ноги – зачем он приехал?

У Мики тотчас же темнеет в глазах – зачем он приехал?

Низ живота тоже дает знать о себе – зачем он приехал?

– Эй, Мика!.. – повторяет он призыв. Наверное, нужно подойти к нему и улыбнуться в ответ, вот только как это сделать, если ноги не слушаются ее?

– Что ты здесь делаешь? – наконец произносит она слабым голосом.

– Жду тебя.

– Зачем? – Мика достает это слово из гортани не глядя, просто оно было первым, попавшимся под руку, и, слава богу, что именно оно было первым. Хорошо же она выглядела бы, если бы первыми стали совсем другие слова: «броуновское движение», например, или «десятичная система», или «овечка Долли», или «коллоидная химия» – смысл слов неважен, ведь этот парень находится в двух шагах от нее.

Произнеси Мика «коллоидная химия» – он бы точно принял ее за сумасшедшую.

А в нейтральном «зачем» есть намек на то, что она все-таки понимает суть происходящего и готова поддержать разговор.

– Хотел тебя увидеть, – он действительно улыбается Мике, без всяких «кажется».

– Зачем?

– Не знаю. Не могу объяснить. Просто так.

– Просто так ничего не бывает, – одеревеневшие губы Мики произносят чудовищную банальность, лучше бы они превратились в устриц!

– Ну хорошо, – соглашается этот парень. – Я заехал к тебе по-родственному. Так – устроит?

• Предыдущая
• 69/83
• Следующая