В тихом омуте... - Платова Виктория - Страница 92

• Предыдущая
• 92/144
• Следующая

– Это Алена. Здорово похожа, – совладав с собой, невинно сказала я, – у вас, должно быть, был фантастический роман, судя по количеству рисунков.

– Вроде того, – уклонился от прямого ответа Серьга.

– А это кто? – указала я на Ивана, стараясь, чтобы севший голос не выдал меня.

– Шикарный был парень. Помер.

– Значит, у негра Вонвасена член оказался длиннее? А чем измеряли?

– Линейкой.

– В возбужденном состоянии?

– Ну! Ну что, – у Серьги это прозвучало как “що”, неистребимый марийский акцент, – поужинаем?

– Ты хозяин.

Хозяин смел банки с кистями на пол, протер пластиковый стол рукавом рубахи и вывалил на его сомнительную поверхность колбасу, недоеденную коробку шпрот из холодильника, банку с огурцами и бутыль мутного марийского самогона – изысканно, ничего не скажешь!

– Как принято, за знакомство, – застенчиво объяснил появление бутыли Серьга, – если не возражаешь.

– Не возражаю, – отважно сказала я.

– Наш человек! – одобрил Серьга, вынул из мойки два стакана и наполнил их.

– Руки помыть можно?

– Можно, если осторожно, – слегка удивился Серьга моей беспричинной тяге к чистоте, – щас провожу и прочие удобства отрекомендую.

…В ванной висел портрет Алены, написанный масляными красками: поверхность портрета была испещрена длинными, похожими на шрамы полосами.

– Пострадал от рук маньяка? – спросила я о портрете Серьгу, который стоял тут же, держа в руках сомнительной свежести вафельное полотенце.

– Типа да, – покаялся Серьга, – как напьюсь – начинаю его ножом кромсать. А как протрезвею – с обратной стороны холст заклеиваю. Так и живу. А Алена – сука.

– А она так не думает. Часто о тебе вспоминает, – соврала я.

– Все равно – сука, – продолжал упрямиться Серьга, – пошли самогон пить.

…Спустя сорок минут Серьга основательно наклюкался, а я уже знала почти все, что хотела узнать, – положительно, кто-то подыгрывал мне, клал тузы в обветшавшие рукава, метил карты, вот только я не знала кто: Бог или Дьявол.

У Туманова, если верить рассказам Серьги, было маленькое модельное агентство при каком-то навороченном ночном клубе. Он занимался организацией сомнительных шоу – “Мисс грудь”, “Мисс таз”, “Мисс ляжки” и прочая, прочая, прочая. Серьга подвизался в агентстве художником, он же занимался оформлением всех конкурсов. Каныгин вышел на Володьку случайно: по приезде из Финляндии он несколько дней гудел в Суриковском институте, где у него были друзья, – и там наткнулся на Туманова, который тоже гудел, но по другому поводу: его очередная любовница, искусствоведка, защитила диплом. Памятуя о сломанной переносице, Туманов предложил Серьге поработать у него, и Серьга согласился.

Мы перекочевали в комнату, поближе к любимому радио Серьги – “Европа Плюс”; там же Серьга показал мне последние работы – все то, чем занимался сейчас: оформление конкурсов, наброски, эскизы. Я рассеянно перебирала рисунки, наполненные незнакомыми мне длинноногими девицами, и вполуха слушала остервеневшего от самогона Серьгу: сижу, как сыч, в этой халупе, среди носков вонючих; Москва – дерьмо; работа – дерьмо и дешевка; бабы – дерьмо, дешевки и потаскухи;

Туманов – дерьмо, дешевка, потаскуха и сутенер.

Сутенер – это было сильно сказано.

– В смысле – сутенер? – переспросила Серьгу я.

– Фигурально выражаясь. Не знаешь, что такое консумация? Это когда берут наших баб и отправляют в разные кабаки – голландские, бельгийские, греческие… На самом деле – в Турцию, но это дело пятое. Так вот, Володька комплектует этих стриптизерок, он на этом в свое время круто поднялся, пока остальные ушами хлопали и с флагами по Красной площади ходили – “запретим коммунистическую, едрена мать, партию”.

– Что ты говоришь!

– Только – ш-ш, – прижал палец к губам Серьга, он стремительно пьянел, – теперь он на повышение пошел, девочек для богатеньких буратин поставляет, тех, которые на “Мисс грудь” корячатся. Остобрыдло все, сил нет.

– Ну и возвращайся к себе в Марий-Эл. Экологически чистый самогон и никакой консумации.

– Да ты смеешься! Что я там буду делать? Для районной администрации лозунги клепать? Или в драмтеатре пьесу оформлять, “Алые паруса”?

– Это лучше, чем нелегально…

– Да ты что! Все легально. Модельное агентство есть, очень даже ничего.

– Слушай, Серьга, мне действительно нужна работа, а я в Москве никого не знаю. Может быть, поговоришь обо мне с Тумановым, представишь как хорошую знакомую? – Я пристроилась в опасной близости от Серьги. – Это было бы удобнее, по рекомендации сотрудника, главного художника…

– Возможно. Если… – Серьга протянул ко мне худую руку.

Я сидела неподвижно и наблюдала, как пальцы Серьги ощупывают мою голую шею.

– И ты такая же сука, – внезапно констатировал Серьга. – Такая же сука, как и эта чертова Алена.

– Я бы не делала таких скоропалительных выводов.

– А что ж сидишь и не рыпаешься, когда я руками шарю? – пьяно хихикнул Серьга.

– Ты пока не шаришь, – рассудительно заметила я. – А будешь шарить – получишь по яйцам.

– Ой-ой-ой! Чем же это тебе яйца не угодили? Или тоже по бабам прыгаешь, как и эта двустволка долбаная?

– Нет.

– Все вы одинаковые… И эта тварь питерская, всю душу мне, как моль, изъела, ни на одну честную давалку теперь смотреть не могу… – Голова Серьги упала на грудь, он замолчал на полуслове и через секунду уже мирно посапывал.

А я продолжала рассматривать карандашные наброски – из чистого любопытства не посвященной в тайны творчества. Скорее всего они были последними по времени и относились к лету – к самому началу лета, если судить по подписям к ним. Но теперь, по прошествии лет. Серьга охладел к развернутым характеристикам событий – под набросками были только даты.

Туманов в карандашном исполнении Серьги был вполне узнаваем, вот только подбородков и почитательниц у него прибавилось: во всяком случае, на плотных листах картона это выглядело именно так. Чем-то эти стремительные, немного наивные линии напомнили мне Тулуз-Лотрека, и я снова подумала о том, что Серьга талантлив. Но, в отличие от певца Мулен-Руж, Каныгин к своим женщинам относился небрежно – они были едва прописаны и иногда выглядели просто карикатурно, Алена действительно проехалась катком по девственно-чистому каныгинскому чувству: оставаясь его музой, она, далекая, но не забытая, терзала его, как стервятник – падаль. На мужиках Серьга отрывался – их изображения были достоверны и почти ученически старательны.

• Предыдущая
• 92/144
• Следующая