Если бы Гитлер взял Москву - Шпаковский Вячеслав Олегович - Страница 36

21 декабря, в день 60‑летия Сталина, в каждой части назначили солдат, которые должны были подписать ему поздравительное письмо. Борис и здесь попал в число избранных – его командировали от полка. Правда, сам текст панегирика давно уже был готов и начинался словами: «Великому другу финляндского народа товарищу Сталину…» От бойцов лишь требовалось поставить на листе свою фамилию. Под юбилейным адресом подписалось 5775 человек!

В начале 1940 года Бориса перевели звукооператором на громкоговорительную установку. Она была смонтирована в специальном фургоне. Внутри находились пульт управления, микрофон, кинопроектор и набор пластинок. Кстати, помимо жизнеутверждающих военных песен там были и спецдиски. Когда на них опускали «лапку» патефона, казалось, что по округе несутся автомобили, неподалеку гудят паровозы и самолеты, совсем рядом ползут танки… В тихие морозные ночи звук от динамиков разносился на семь километров. Все это делалось для того, чтобы ввести финнов в заблуждение – будто бы русские перебросили сюда свою технику.

Однажды Мурукина включили в группу разведчиков. Ночью «охотники» ушли в тыл, а к утру взяли языка, которого потом при нем же и допрашивали. Ни на один вопрос финн так и не ответил. А когда его спросили, много ли у них в части оружия, со злостью сплюнул на пол: «Чтобы вас, собак, перестрелять – хватит!»

В другой раз взвод Бориса послали за линию фронта со спецзаданием. Каждому выдали вещмешок, доверху набитый листовками на финском и русском языках. «Сдавайтесь, убивайте своих командиров!» – призывали агитки. Всю ночь наши бойцы плутали по вражеской территории и… накалывали пропагандистские листки на ветки деревьев. Многие тогда жестоко отморозили и руки, и ноги.

Несколько раз в полк, где служил Борис Мурукин, приезжал главный сталинский пропагандист Лев Мехлис. Как‑то на одном из участков фронта захлебнулась атака, и Мехлис лично перед строем расстрелял командира батальона и трех командиров рот. Мурукин стал даже невольным свидетелем разговора Льва Захаровича с их комиссаром Вашугиным. Главный армейский идеолог нервно мерил комнату шагами и, брызжа слюной, кричал: «Ваши финны и карелы – это такой сброд, что лучше бы их всех перебили! Полагаться можно только на русских!» Несчастного пензяка от этих слов просто холодный пот прошиб. К счастью, ему удалось уйти от кабинета незамеченным, а то бы не сносить ему головы!

К несчастью, а может быть, и к счастью, Мурукин вскоре был ранен осколком финской мины и попал на лечение в госпиталь, откуда его отправили долечиваться в родную Пензу, где он и встретил 22 июня 1941 года и сразу же пошел в военкомат. Однако на фронт его сразу не отправили. Согласно директиве Генерального штаба от 11 августа 41‑го года на территории Пензенской области было начато формирование 354‑й стрелковой дивизии из местных уроженцев. Вот в нее‑то он и попал.

В состав дивизии вошли 1199, 1201 и 1203‑й стрелковые полки, 921‑й артиллерийский полк и различные огневые, инженерные и тыловые части и подразделения. Командиром соединения был назначен полковник Д. Алексеев. А уже 28 октября с инспекторской проверкой дивизию посетил маршал К. Ворошилов и дал «добро».

В начале ноября 354‑я СД была передислоцирована на запад Чувашской АССР, где она вошла в состав 26‑й резервной армии. Здесь продолжилась боевая подготовка, личный состав получил обмундирование и оружие. К середине ноября дивизию полностью укомплектовали личным составом, признали годной к участию в боевых действиях и передали в состав 16‑й армии генерал‑лейтенанта Рокоссовского, что вела ожесточенные бои на берегах Оки под Рязанью. К этому времени линия советских фронтов, протянувшаяся от Баренцева до Черного моря, выглядела следующим образом. На самом севере располагались войска Мурманского фронта, за которым следовали Карельский и Ленинградский фронты. Волховский фронт теперь располагался между Ладожским озером и Рыбинским водохранилищем. От Калязина до Рязани направление на Горький прикрывал Владимирский фронт. В междуречье Дона и Оки располагался Рязанский фронт, за которым следовали Воронежский, Юго‑Западный, Донецко‑Донской и Южный фронты. В районе Феодосии на Керченском полуострове оборонялся Крымский фронт, вернее, то, что от него еще оставалось.

Советское командование рассчитывало потеснить немецкие войска в направлениях на Тулу и Рязань и тем самым создать удобный плацдарм для флангового наступления на Москву, именно поэтому уже 30 ноября сюда и была переброшена 354‑я стрелковая дивизия, вроде бы только что полностью укомплектованная и оснащенная. Впрочем, дивизия эта, насчитывавшая 9 тысяч 200 человек, прибыла на фронт… в летнем обмундировании, имея на вооружении всего 400 винтовок, 19 пулеметов и 30 полевых и зенитных орудий. В первую же ночь при выгрузке из эшелонов передовые части попали под налет немецкой авиации. Казалось, все потонуло в дыму и пламени, стонах раненых, лежавших около разбитых пушек. Люди в шинелях и пилотках бежали в лес, прятались в снег, и это при морозе в 26–30 градусов. Костры стали мишенью для немецких самолетов. Так, 17 бойцов были убиты, 19 ранены, причем многие, так и не успев осознать, что происходит. Преодолев страх, красноармейцы взялись за оружие. Открыла огонь зенитка сержанта Маштакова. Каким‑то чудом сбили два немецких самолета, и радость от этого была настолько всеобъемлющей, что люди срывали с головы пилотки и изо всей силы кричали «Ура!», приветствуя свою первую победу.

Окапывались прямо в снегу. По мере выгрузки полки развертывались в боевые порядки и шли в яростные контратаки. В течение 5 суток бои велись за каждый метр. Ни наши, ни немцы не хотели уступать, понимая значение Рязани. В итоге только за 1–6 декабря 41‑го года дивизия потеряла убитыми 149 бойцов, ранеными – 445, обмороженными – 238, пропали без вести – 343 (о пленных и дезертирах тогда не писали и не говорили). Итого 1174 бойца – почти полк.

5 декабря немцы, узнав о том, что в деревне Куземки разместился штаб дивизии, минометным огнем уничтожили его. Но основные документы и знамя сумели спасти, а то бы дивизию запросто расформировали. Впрочем, никто по этому поводу особо не радовался. Куда важнее было то, что 7 декабря в дивизию привезли валенки и теплое белье, и люди наконец‑то смогли «одеться по сезону». Впрочем, не все еще даже успели утеплиться, как в 10 утра пришел приказ наступать. 1203‑й полк овладел северной окраиной деревни Матушкино. И вновь десятки раненых, убитых и обмороженных.

Борису Мурукину во всех этих боях повезло: не был ни ранен, ни убит и даже не обморозился, поскольку вовремя захватил теплые валенки из дома, но все равно было исключительно трудно, особенно в тяжелых позиционных боях начала 42‑го, когда советское командование все еще пыталось создать плацдарм под Рязанью, однако не имело для этого достаточных сил. Особенно тяжело ей пришлось в конце декабря – начале января, когда за 14 дней боев она практически потеряла свою боеспособность.

Тем не менее из остатков стрелковых подразделений тогда же был сформирован сводный дивизионный штурмовой отряд, который воевал целую неделю, захватил высоту, уничтожил 7 дзотов противника, пленил 28 солдат и лишь после этого был выведен в тыл, вслед за другими частями.

С этого момента дивизия перестала быть чисто пензенской: маршевые роты пополнения теперь прибывали в Пензу и с Дальнего Востока, и из Средней Азии. Борис Мурукин как ветеран части был оставлен сколачивать и обучать эти пополнения.

* * *

Свой первый бой с немцами лейтенант Петр Скворцовский принял 22 июня 1941 года, в тот самый день, как началась Великая Отечественная война. Он только что получил назначение в стоявший на границе под Белостоком полк, приехал в Белосток 18 июня и сразу же направился в штаб округа. Оттуда на машине вместе с целой группой молодых лейтенантов его отправили на место дислокации, а там уж в 14 часов совершенно неожиданно объявили боевую тревогу. Вместе со всеми он погрузил на автомашину свой наполненный всеми видами нового военного обмундирования чемодан и в одной летней гимнастерке и пилотке отправился в свое подразделение. В тот же день его часть получила из мобзапасов новое вооружение и боеприпасы и в ночь на 19 июня выдвинулась на госграницу, где и заняла совсем еще не готовые к бою позиции на берегу восхитительно тихой и очень мирной реки. Три дня они спокойно обустраивались, полагая, что начались очередные учения и вот‑вот последует команда «отбой». В части был организован полевой быт, налажена связь, никто не ощущал ни малейшей опасности.