Самая темная ночь - Корсакова Татьяна Викторовна - Страница 50

• Предыдущая
• 50/63
• Следующая

— Во блин! — Гальяно хлопнул себя по коленкам. — И как?

— Как видишь, живы, но проблемы были.

— Не сомневаюсь, что проблемы были. Эти гады даже девушек бьют. — Гальяно бросил извиняющийся взгляд на Ксанку.

— А как они вообще оказались за территорией? — спросил Матвей.

— Это я им дал ключ! — Из-за старой липы выступил Василий. Вид у него был виноватый и решительный одновременно.

Почему-то Туча совсем не удивился тому, что сказал Василий. При его-то любви к деньгам сохранять верность одному клиенту!

— Продал ключ этим волчарам?! — Гальяно покачал головой. — Да ты Брут!

— Я не Брут! Они сказали, что только искупаются. Они мне две тысячи дали.

— Понимаю, две тысячи — это сила. — Гальяно сплюнул себе под ноги. — За две тысячи можно и сподличать!

— Ничего ты не понимаешь! — В голосе Василия слышались слезы. — Мне деньги до зарезу нужны! Если потребуется, я еще и не то сделаю!

— Бизнес планируешь начать? Бизнесмен хренов!

— Он не для себя, — сказала молчавшая до этого Ксанка. — Тебе деньги для мамы нужны? Для операции, да?

Василий ничего не ответил, лишь зло шмыгнул носом.

— Не понял, что за операция? — Гальяно переглянулся с Матвеем.

— На сердце, — заговорил наконец парнишка. — Ей врачи два месяца дают без операции. Операция дорогая, мы на нее уже пять лет с папкой деньги собираем. Думали, получится еще один кредит взять, но папке больше не дают. А она умирает! Понимаете?! Моя мамка умирает, а денег нет… — Он отвернулся, плечи его дрожали от едва сдерживаемых рыданий.

— Сколько? — спросил Туча. — Сколько вам не хватает?

— Очень много, — сказал Василий, не оборачиваясь. — Шесть тысяч. Долларов…

— Да, — Гальяно казался растерянным, — даже если мы все скинемся, то получатся слезы.

— Не надо скидываться, — сказал Туча. — Подождите, я сейчас.

Это место он помнил очень хорошо. Прикрытая ветками и мхом дыра в основании забора. В дыре как раз помещался перемотанный скотчем сверток.

Туча разорвал скотч, развернул целлофан. Ему не нужно было пересчитывать лежащие внутри деньги. Десять тысяч долларов ровно. Вот и пригодился мамин подарок…

Он спрятал деньги за пазуху, из тайника в заборе достал еще одну вещь, повертел в руках, сунул за пояс штанов.

Впервые в своей никчемной жизни Туча чувствовал себя настоящим волшебником. Впервые окружающие смотрели на него, как на волшебника. Особенно Василий, недоверчиво и жадно прижимающий к груди сверток с будущим для его больной мамы. Остальные улыбались растерянно и удивленно, ободряюще хлопали Тучу по спине, что-то говорили, он не слышал. Он был счастлив, а счастье делало его беспечным и глухим.

Суворова не выпустили из больницы ни на следующий день, ни через три дня. Наверное, болезнь у него оказалась какая-то особенно тяжелая. Или не болезнь, а личные проблемы?.. Как бы то ни было, но в лагерь он вернулся лишь через неделю, здоровый, бодрый, сияющий, как начищенный пятак. За это время в их размеренной жизни многое успело измениться. Васину маму увезли в областной центр на операцию, сам Вася отправился с нею, но перед самым отъездом успел встретиться с Тучей.

— Вот. — Мальчишка протянул ему ключ. — Батя сменил замок на калитке. Теперь ключ только у вас. А этим волчарам я деньги вернул. И тебе верну, только не сразу. Хорошо? Когда заработаю.

— Мне не надо. — Туча разглядывал ключ у себя на ладони. — Главное, чтобы деньги пригодились.

— Они пригодились! — Вася шмыгнул носом, убежал, не прощаясь.

Дэн каждую свободную минуту проводил с Ксанкой. Даже купаться на затон они теперь ходили вдвоем. Матвей сказал, что у них чувство, и в голосе его послышалось что-то смутно похожее на зависть. Туче тоже было немного завидно, иногда он даже представлял себя на месте Дэна, но картинка получалась неяркая и неубедительная.

Гальяно тоже с головой ушел в «чувства». В отсутствие главного конкурента он мобилизовал все ресурсы, чтобы покорить медсестру Леночку. Бегал по росе за полевыми цветами, которые раскладывал на ее подоконнике, по вечерам пел серенады под ее окнами, подбрасывал записки с любовными стихами. Леночка его ухаживания принимала с благосклонной снисходительностью, но Туча видел — любит она только Суворова.

Сам же Туча продолжал начатое неделю назад. Ел он мало, двигался много, по ночам выбирался через окно в парк, устраивал пробежку, отрабатывал показанные Дэном приемы. Зачем ему все это было нужно, он не знал, к спортивным высотам не рвался, за сердце прекрасной дамы не сражался. Просто появилась такая вот внутренняя потребность. Наверное, от всего этого он худел, худел ощутимо. На потерю сантиметров и килограммов указывал ремень, застегивать который приходилось все туже и туже.

А еще Туча думал. Вынашивал, переваривал ту тайну, обладателем которой стал. Иногда ему хотелось рассказать все друзьям, но он молчал, потому что знал: тайна эта неминуемо приведет их всех к Чудовой гари, а оказаться там еще раз он боялся.

За Ксанку он тоже боялся, потому что она тоже являлась частью тайны. Степка не знал этого наверняка, но ощущал своим особым чутьем. Самая темная ночь, которая неумолимо приближалась — он тоже это чувствовал, — потребует новую жертву. Туча не хотел думать, что жертвой может стать именно Ксанка, эта необыкновенная, непостижимая девочка. Никто из них не должен стать жертвой, но для этого нужно молчать и держаться как можно дальше от Чудовой гари…

1909 год

Игнат жил в поместье. Как же тяжело мне было его присутствие! Между нами словно выросла невидимая стена. Я знал причину этой отчужденности, видел ее каждый день на Зоиной шее, улавливал ее отражение в Зоиных глазах. Она переменилась после этого ведьмовского подарка: то горько плакала, то смеялась без причины, пряталась ото всех и, я боялся себе в том признаться, искала взглядом Игната. Брат был непривычно сдержан, безупречен. Настолько безупречен, что иногда мне казалось, что я все выдумал, что в нашей жизни ничего не изменилось.

Иллюзии мои рухнули за неделю до свадьбы, в тот день, когда случай ли, Бог ли привел меня к ведьминому затону. Сначала я увидел Орлика, любимого Зоиного жеребца, потом небрежно брошенные на траву шляпу и перчатки, а потом и саму Зою… Она медленно-медленно входила в реку. Удумала купаться? В платье?..

Я пришел в себя, только лишь когда Зоя исчезла под водой, на ходу сбрасывая сапоги, бросился в затон.

Она не желала, чтобы я ее спасал. Она кричала и отбивалась. В черных глазах ее было безумие. Я вынес ее на берег, без сил упал на траву.

— Зоенька, что же ты делаешь?

Она лежала с закрытыми глазами, ни живая ни мертвая. Кожа ее была смертельно бледной.

— Больно. — Тонкие пальчики коснулись ключа. — Вот здесь больно, Андрюша. Зачем ты пришел? Второй раз я не решусь… Умереть не смогла и жить не сумею… — Из-под длинных ресниц выкатилась слезинка.

— Зоя…

— Молчи! Не говори ничего! — Она открыла глаза, черные-черные, как южная ночь. — Я скажу… не могу больше молчать. Больно…

Зоя говорила, и с каждым сказанным словом мир мой погружался во тьму. Я верил и не верил одновременно. Не желал верить…

— Я сама к нему пришла, Андрюша… — Зоины пальцы слепо шарили по траве. — Он не звал и не хотел даже, а я все равно пришла… Как продажная женщина… Он так и сказал. И улыбался все время, а я… — Она разрыдалась.

Я знал, что она сделала, знал теперь причину ее отчаяния и желания умереть. В сердце моем образовалась гулкая пустота, мысли сделались путаными.

— Ты любишь его? — только и смог спросить.

— Нет! — Зоя ответила, не задумываясь, словно одна только эта мысль была ей невыносима. — Я его боюсь… — сказала и закрыла глаза, затаилась.

• Предыдущая
• 50/63
• Следующая