Ты, я и Париж - Корсакова Татьяна Викторовна - Страница 14
- Предыдущая
- 14/64
- Следующая
— Возможно, парижане и терпимее наших соотечественников, но ненамного, — Тина зевнула. — Такие, как я, предпочитают жить в собственном мире. Знаешь, у нас даже своя радиостанция есть, — сообщила она с гордостью. — И даже магазины специализированные. Одежда там, косметика, литература, украшения. Вот это, например, — она вдруг задрала блузку, обнажая впалый живот и тыча черным ногтем в пирсингованный пупок, — я купила в Лондоне.
Ян подавил острое желание прочитать этой безбашенной девице лекцию о правилах поведения в обществе, перегнулся через столик, взглянул на Тинин живот. Интересно же, что такое особенное она купила в Лондоне. В пупке красовалась серебряная сережка в виде крошечной летучей мышки. Странно, что прошлой ночью он ее не заметил.
— Красиво, правда? — Тина одернула блузку.
— Я не рассмотрел в деталях, — Ян судорожно сглотнул. Неожиданно и живот, и пупок, и сережка в виде летучей мышки произвели на него очень сильное впечатление. Настолько сильное, что ладони мгновенно взмокли.
— Еще рассмотришь. — В ее голосе не было обещания, лишь простая констатация факта.
Интересно, она что, в самом деле не понимает, как действуют на мужиков такие вот заявления? Нет, не может она быть такой наивной. В неформалы наивных не берут. Значит, играет, забавляется, как кошка с мышкой. И тогда в отеле тоже забавлялась, когда говорила про номер для новобрачных. Ребенок, маленький порочный ребенок. Только вот мысли и желания она вызывает совсем недетские. Кстати, интересно, сколько ей лет? Надо будет как-нибудь спросить.
— Куда теперь? — Кажется, Тине уже надоело в кафе.
Ян задумался. Эйфелева башня — вот первое, что пришло в голову. Пожалуй, знакомство с Парижем надо начать именно с нее.
— Давай к Эйфелевой башне.
Тина едва заметно нахмурилась, точно своей предсказуемостью он ее разочаровал.
— Что-то не так? — раздражение в голосе скрыть не удалось, да он и не особо старался.
— Да нет. — Она отмахнулась от его раздражения небрежно, как истинная парижанка. — Я просто думаю, как лучше туда добраться.
На душе сразу полегчало: девочка просто выбирала маршрут, а он уже навыдумывал бог весть чего.
Башню они заметили издалека: на фоне вечернего неба сияющий огнями стройный силуэт было невозможно не заметить.
— Ну как тебе? — спросила Тина таким тоном, словно Эйфелева башня была ее личной собственностью.
— Впечатляет, — признался Ян.
— Есть места, с которых виды намного живописнее. Я тебе потом покажу. Кстати, ты фотоаппарат захватил?
— Нет.
— Плохо, надо бы купить. Снимки на долгую память и все такое.
Снимки на долгую память… Где-то в самом центре черепной коробки проснулась боль. У него не будет никакой «долгой памяти» и будущего не будет. Он прилетел во Францию, чтобы увидеть Париж… перед смертью. Так зачем ему фотоаппарат?
Эйфелева башня вдруг утратила свою кружевную легкость, яркие огни больше не обещали нескончаемого праздника, а откровенно издевались. Эти огни и этот город будут жить вечно, а его не станет всего через каких-то пару месяцев…
— Ну что ты встал как вкопанный?! — Тина тянула его дальше, к огням-призракам и несбыточной мечте. Почему эта маленькая гопница не хочет оставить его в покое? Что ей вообще от него нужно?!
— Подожди! — Ян резко остановился.
— Что? — Девчонка растерянно захлопала густо накрашенными ресницами.
— Пойдем обратно.
— Обратно?! Но мы же уже почти пришли! Я хотела, чтобы ты увидел, что вблизи эта громадина выглядит совсем по-другому.
— Не сейчас. — Ян повернулся спиной к призывно подмигивающим огням. — Я хочу домой.
— Что-то случилось? — Тина попыталась заглянуть ему в глаза, даже на цыпочки привстала от усердия.
— Ничего не случилось, — усилием воли Ян подавил желание оттолкнуть ее. Или ударить, сильно, наотмашь… — Я просто устал.
Она, кажется, прочла его мысли, едва заметно кивнула, отошла на несколько шагов, сказала враз обесцветившимся голосом:
— Хорошо, пойдем домой.
Ян изменился в одно мгновение. Только что смеялся, расспрашивал о городе — и вдруг раз — человека точно подменили. Напряженное лицо, сжатые кулаки, взгляд такой, что становится страшно. И запах, тот самый запах, который она почувствовала еще на старом мосту: отчаяние и обреченность. А еще страх и непонятная детская обида на себя, на город, на нее… Что она сделала не так? Заговорила о фотографиях? Ну и что? Все туристы ходят по Парижу с фотоаппаратами — это почти закон природы. Псих! Она связалась со странным неуравновешенным типом…
Всю дорогу до гостиницы Ян молчал, заговорил только у круглосуточного супермаркета.
— Купи что-нибудь из выпивки. — На ладонь Тине легла смятая купюра.
— Что именно?
— Все равно что, главное, чтобы градус был повыше.
— Собираешься напиться?
Он посмотрел на нее пустыми глазами:
— Собираюсь. Можешь напиться вместе со мной.
Тина покачала головой:
— Не хочу.
— Дело твое. — Он больше не смотрел в ее сторону, он стоял, сунув руки в карманы джинсов. На ярко освещенной парижской улочке он выглядел даже не чужеземцем, а инопланетянином.
В магазине Тина старалась не задерживаться, то и дело поглядывала в окно, боялась, что Ян не дождется ее и уйдет. Она выбрала бутылку шотландского виски, не самую дешевую, но и не слишком дорогую, расплатилась, пулей вылетела на улицу.
— Купила? — спросил Ян.
Тина заглянула ему в глаза и вдруг подумала, что для нее было бы лучше, если бы он ее не дождался. Как сказали бы дед и отец, она снова связалась не с тем человеком. В который уже раз…
…После той памятной весны их отношения с дедом стали налаживаться. Во всяком случае, Тине хотелось так думать. Нет, дед не стал ни мягче, ни добрее, но она все чаще ловила на себе его задумчивый взгляд. Казалось, дед что-то взвешивает, оценивает ее с каких-то только ему ведомых позиций. Тина не знала, к каким выводам он придет, но ей до слез хотелось, чтобы дед наконец просто стал ее замечать. А еще девочке очень хотелось заслужить его одобрение. Ей бы хватило взгляда, кивка, едва заметного движения неулыбчивых губ, чтобы понять, что дед ценит ее старания.
А она ведь старалась! Изо всех сил старалась. Круглая отличница в школе, хозяйка и мастерица дома. В неполных двенадцать лет Тина взвалила на свои плечи все домашние заботы. Под наблюдением бабы Любы научилась готовить, на уроках труда записывала в толстую тетрадь все, что могло пригодиться в дальнейшем, в школьном кружке научилась шить и вязать. На день рождения Тина связала деду свитер. Чтобы заработать денег на нитки, она почти три месяца присматривала по вечерам за соседскими детишками, неугомонными и жутко шкодливыми близнецами, а потом еще полгода украдкой, в свободное от уроков и домашних хлопот время, сверяя каждый свой шаг с инструкцией в модном журнале, вязала свитер. Она едва успела к дедову дню рождения. Чтобы довести дело до конца, ей даже пришлось пропустить два факультатива по французскому, и Эмма Савельевна очень ругалась и обзывала ее безответственной и легкомысленной особой. Зато она успела. Ранним утром, когда дед еще спал, прокралась в его комнату, прислушиваясь к взволнованному уханью своего сердца, положила свитер на прикроватную тумбочку рядом с дедовыми очками.
Тина надеялась, что дед увидит свитер и поймет наконец, как сильно она его любит, и скажет что-нибудь неожиданно приятное, что-нибудь такое, от чего за спиной вырастут крылья. Про крылья за спиной Тина вычитала в одном из любовных романов бабы Любы, и фраза ей страшно понравилась.
А дед ничего не сказал… Если бы свитер не перекочевал с прикроватной тумбочки в шкаф, Тина решила бы, что он просто не заметил подарок. Но свитер лежал в шкафу, на самой верхней полке, так далеко, что для того, чтобы до него добраться, Тине пришлось встать на табуретку. Дед не принял ее подарок — вот что это означало. Тина проплакала весь день, а к возвращению деда она уже приняла очень взрослое решение. Дед ее не любит и не полюбит никогда в жизни. Что бы она ни сделала, он останется равнодушен, значит, не нужно тратить нервы и силы на то, чтобы бороться за несбыточное. Каждый сам по себе! Надо привыкать жить с этой мыслью, тогда больше не будет разочарований и обид. Вот так, каждый сам по себе…
- Предыдущая
- 14/64
- Следующая
