Ты, я и Париж - Корсакова Татьяна Викторовна - Страница 18

• Предыдущая
• 18/64
• Следующая

Дядя Вася призывно распахнул дверку «Мерседеса».

— Иди сюда, мать!

Баба Люба колебалась недолго, допила для смелости остатки водочки, потрусила к машине, кокетливо подмигнула дяде Васе и, подобрав подол не слишком чистой юбки, нырнула в салон.

— Эх, красотища-то какая! — послышалось из недр «Мерседеса». — Будет что перед смертью вспомнить! Клементинка, айда сюда!

Тина посмотрела на дядю Васю. Тот ободряюще улыбнулся, и она решилась!

Внутри «Мерседес» выглядел еще роскошнее, чем снаружи: белые кожаные сиденья, деревянные панели, мини-бар, который уже успела обнаружить расторопная баба Люба.

— Ой, бутылочки-то какие красивенькие, — запела она елейным голосом.

Из-за переднего сиденья выглянул дядя Вася.

— Мать, ни в чем себе не отказывай, — сказал он очень серьезно.

— Да ты что?! — не поверила своим ушам баба Люба. — Так вот я, пожалуй, вот эту возьму, с черненькой этикеточкой.

Дядя Вася бросил быстрый взгляд на бутылку с «черненькой этикеточкой» и одобрительно хмыкнул:

— Молодец, мать! «Джек Дэниэлс» — достойный выбор.

До больницы домчались за пять минут, похоже, в «Мерседесе» где-то были спрятаны крылья. Их уже ждали, и не кто-нибудь, а сам главврач. Тина поежилась, нездоровый ажиотаж вокруг ее персоны начинал раздражать.

Сама процедура заняла совсем немного времени, минут десять — и все готово.

— И что теперь? — спросила Тина, забираясь вслед за дядей Васей в кожано-деревянное нутро «Мерседеса».

— Будем ждать.

— Долго?

— Неделю. Может, чуть больше.

— Не знала, что в нашем захолустье делают такие анализы.

— А у вас и не делают, повезем в Москву.

Тина покосилась на дремлющую в обнимку с бутылкой бабу Любу, спросила шепотом:

— А мне что теперь делать?

— Тебе тоже ждать.

— Где?

— Пока здесь, дома.

— Не получится, — Тина тряхнула головой. — Меня сегодня должны в детдом оформлять.

— Я же сказал — детдом отменяется.

— Ну да, опекунство и все такое…

— За тобой пока присмотрят мои люди, — сказал дядя Вася после небольшой паузы.

— Эти головорезы на джипах? — Тина поежилась.

— Они не головорезы.

— И они будут жить в моей квартире?! Имейте в виду, я против!

— Хорошо, — неожиданно легко согласился дядя Вася, — они поживут во дворе, в машине.

— То есть как «в машине»? — удивилась Тина.

— Не бойся, девочка, им не привыкать.

— Ко мне давай соколиков своих, — встрепенулась баба Люба, — за умеренную плату приючу иродов.

— А где ты живешь, мать? — поинтересовался дядя Вася.

— Дык, на одной с Клементинкой площадке. Соседи мы.

— Спасибо, мать, — сказал он и полез за бумажником. — Вот тебе за хлопоты.

Таких денег баба Люба отродясь не видела — целых двести долларов. Она удивленно хрюкнула и поспешно спрятала купюры за пазуху, а потом расправила складки на юбке и сказала со сдержанным достоинством:

— Не за что, сынок. Ты только предупреди соколиков своих, чтоб не хулиганили и вели себя тихо.

— Всенепременно, мать.

Дядя Вася уехал ближе к вечеру, оставив Тине свиту из двух хмурых удальцов, набитый под завязку продуктами холодильник и пожелания вести себя хорошо и не высовываться. Она и не собиралась высовываться. Больно надо! Выпускные экзамены начнутся уже послезавтра…

Несмотря на насыщенный событиями день, почти всю ночь Тина не сомкнула глаз, бродила по квартире, подходила к двери, периодически поглядывала в глазок. Один из людей дяди Васи обосновался на лестнице и, кажется, не собирался идти спать. А еще в голову лезли бесконечные мысли, от которых болела голова, а сердце трепыхалось и подпрыгивало.

У нее есть отец. Ну, во всяком случае, такой вариант не исключен. Судя по тому, какие серьезные люди на него работают, отец — человек очень влиятельный. Интересно, это хорошо или плохо? А еще интересно, почему дед решил раскрыть тайну ее рождения только перед своей смертью.

Тайна рождения — звучит-то как романтично! Точно она не самая обычная девчонка, а как минимум наследная принцесса. А еще непонятно, почему дед не избавился от ненавистной обузы сразу. Позвонил бы ее папе — и все дела. Наверное, если бы он так поступил, все могло сложиться по-другому. Ему бы достался покой, а ей — нормальная семья. Дядя Вася сказал, что у ее предполагаемого отца нет детей. Можно представить, как бы он обрадовался, если бы узнал о ее существовании. Но дед решил все по-своему, и сейчас Тине остается только гадать, как бы все сложилось.

Она уснула с первыми рассветными лучами, кажется, только смежила веки, как в сон бесцеремонно ворвался громкий стук. Стучали не только громко, но еще и очень настойчиво: входная дверь содрогалась под мощными ударами.

— Клементина! Эй, ты спишь? Клементина, открывай! — Голос принадлежал одному из охранников. Не тому вредному мужику, что всю ночь караулил на лестнице, а тому, что помоложе и поприятнее.

Тина накинула поверх пижамы халат, распахнула дверь. На лестничной площадке было многолюдно: оба телохранителя, трезвая и от этого раздраженная баба Люба, сосед снизу и… Мишка. Мишку, взрослого и крутого, держал за шиворот один из охранников, легко и небрежно, как шкодливого котенка.

— Вот, к тебе рвался, — не здороваясь, сказал телохранитель. — Знаешь его?

— Конечно, знает! — встряла баба Люба. — Из-за этого бандюгана она в больницу загремела, а дед ее на том свете оказался, царствие ему небесное. — Соседка торопливо перекрестилась.

— Это правда? — охранник выжидающе посмотрел на Тину и на всякий случай посильнее тряхнул Мишку.

— Паутинка, поговорить надо, — прохрипел тот.

Тина отступила на шаг. Зачем он пришел? Она не хочет его видеть. Он ни разу не навестил ее в больнице, хотя прекрасно знал, чьими стараниями она туда попала. Он не зашел после смерти деда, а сейчас вот вспомнил о ее существовании, захотел поговорить. Самым правильным решением было бы попросить охранника спустить его с лестницы. Тина поколебалась, но потом сказала:

— Отпустите его, пусть заходит.

Охранник разжал пальцы, и потерявший опору Мишка едва не упал, зло зыркнул на обидчика, процедил что-то злое сквозь стиснутые зубы. Тот в ответ осклабился в недоброй улыбке, велел Тине:

— Дверь на замок не закрывай. Я тут покурю, на случай, если этот малахольный выпендриваться надумает. А ты, — он вперил взгляд в Мишку, — если хоть один волосок… — Мишка, смелый и крутой, вдруг трусливо втянул голову в плечи, — на запчасти разберу.

— Что это за волкодавы у тебя?! — В квартире Мишка приободрился, расправил плечи, в голос подпустил раздраженно-обиженных ноток. Глупый, не может понять, что ей все равно. Не понарошку все равно, а взаправду.

Когда Тина пришла в сознание в больничной палате, первая ее мысль была о Мишке. Где он? Он же любит ее несмотря ни на что и обязательно придет, как только узнает, что с ней стряслось. Она еще и сама толком не знала, что стряслось. Чувствовала только, что очень больно дышать и поясница болит, и голова кружится. Те, кто ее избивал, даже не скрывали своих лиц. Не потому, что такие смелые, а потому, что пришли не припугнуть, а убить, отомстить за честь братана.

Тина запомнила их всех, но молчала перед следователем. Побывав однажды у самой грани, боялась, что кошмар повторится. И только Мишка мог ее защитить, остановить своих дружков-садистов. А он не пришел…

— Что тебе нужно?

Мишка вдруг замялся, спросил заискивающе:

— Может, чаем напоишь, Паутинка?

— Нету. — Ей не хотелось поить его чаем. Ей и видеть-то его не очень хотелось.

— Тогда хоть воды налей. — Мишка опасливо покосился на неплотно прикрытую дверь.

Тина пожала плечами, направилась на кухню, он поплелся следом.

— У меня времени мало. — Она поставила на стол чашку с водой, сама отошла к окну. — Говори, зачем пришел?

— А ты изменилась, Паутинка. — Мишка рассматривал ее прищуренными глазами, нагло и бесцеремонно. Раньше она обязательно бы смутилась, но те времена прошли.

• Предыдущая
• 18/64
• Следующая