В доме охотника (СИ) - Гольшанская Светлана - Страница 57

Почему он не послушал Герду? Сейчас бы путеводная нить пришлась как нельзя кстати. Николя натянул на нос шарф, глубоко вздохнул и закрыл бесполезные глаза, полностью сосредоточившись на звуках. По крайней мере, они-то здесь должны быть: капание воды с потолка, шорох летучих мышей, хоть что-нибудь. Но тишина оказалась столь же непроницаемой, как и тьма. Похоже, придется возвращаться и начинать сначала. Все равно в темноте ничего не видно, и грибы в том числе, даже если они здесь есть.

Николя набрал в легкие побольше воздуха, мысленно представляя поляну у входа в пещеру, и попытался телепортироваться. Ничего не вышло. То есть совсем ничего. Даже напрячься не получилось, потому что напрягать было нечего. Связь с даром пропала. Совсем. В груди нарастала паника, сердце бешено колотилось, больно отдаваясь в висках, за шиворот неприятно ползли капли холодного пота. Николя встал ровно, расправил плечи и снова закрыл глаза, убеждая себя, что все в порядке. Он просто наглотался спор, которые вызывают видения, но скоро все вернется в норму.

Краем уха Николя услышал какое-то отдаленное шевеление и распахнул глаза. Вдалеке загорелся крохотный рыжий огонек, словно от костра. Он двигался, приближался. Николя замер, ожидая, когда можно будет рассмотреть пришельца. Огонек превратился в кота. Огромного кота с горевшей рыжим пламенем шерстью. Животное грациозно пробежало мимо, неся в зубах заячью тушку. Николя удивленно хмыкнул и поспешил следом. Он не мог сказать, что зверь это или демон, потому что охотничья интуиция пропала вместе с даром, но, по крайней мере, огненная шерсть освещала путь. Кот выбежал к лабиринту из уходивших во тьму каменных колонн и начал петлять между ними, прокладывая путь к новому тоннелю, за которым следовал еще один зал с колоннами. Из него вел узкий лаз, расположенный в сажени от пола. Кот легко запрыгнул наверх и скрылся.

Николя замер, безнадежно глядя на узкий карниз перед лазом. Он ощущал себя непривычно беспомощным, слабым. Слишком привык полагаться на дар. Размяк. А ведь в детстве его учили находить выход даже из самых безнадежных ситуаций и не полагаться ни на что, кроме силы собственного разума. Что ж, видно, придется вспомнить старые уроки.

Николя с трудом уцепился за край здоровой рукой и, кряхтя от натуги, подтянулся наверх. Забравшись в лаз, привалился к стенке, чтобы перевести дыхание от бешенной гонки за котом, которого все-таки упустил. По каменному своду эхом прошелся странный шорох. В конце тоннеля снова забрезжил крохотный огонек. На этот раз он никуда не двигался.

Охотник пошел вперед, отчетливо слыша, как трещат поленья. Едва ощутимо тянуло дымом. Николя ускорил шаг и вскоре выбрался в новый зал, на этот раз маленький, но чистый, без колонн и сосулек. Посреди него был разложен костер, на котором жарился тот самый заяц. Возле огня на медвежьей шкуре сидел мальчишка. Одет он был совсем не так, как лапландцы. Да и вообще за время своих путешествий по Мидгарду Охотник никогда подобного не видел — штаны и глухая длинная куртка из оленьего меха, сверху полупрозрачная зеленовато-серая непромокаемая накидка, сшитая из моржовых жил, на голове громадная карпообразная шапка из бурого, скорее всего собольего меха. На ногах огромные сапоги из тюленьих шкур. Из-за одежды мальчишка казался в два раза больше, чем был на самом деле. Ровесник Вожыка. Может, чуть младше.

— Что ты здесь делаешь? — спросил мальчишка, не оборачиваясь.

— Ищу тролльи грибы, — признался Охотник, пытаясь понять, человек это или демон.

— Кто такие тролли?

— Демоны. На голову меньше меня ростом, с серой кожей, могут проклясть, если ты им не понравишься. Зельями балуются, — пустился в пространные объяснения Николя, сам не зная зачем.

— Кто такие демоны? — перебил его мальчишка, все также не отрываясь от костра.

— Эээ… — замялся Николя, не находя достаточно ясного ответа. — Те, кого порождают червоточины, думаю.

— Червоточины порождают все сущее: небо, землю, воду и огонь; смертных и бессмертных; растения и животных, тебя и меня, — возразил мальчик и впервые взглянул на собеседника. Николя непроизвольно передернул плечами. Ярко-синие, необычайно ясные глаза смотрели слишком по-взрослому: холодно, мрачно, отрешенно. Взгляд столетнего старика, а не ребенка.

— Садись, ты мне нравишься, — пригласил к костру мальчик. Охотник не решился ослушаться и устроился на лежавшую напротив оленью шкуру.

— Ты сам-то кто и откуда? — Николя почувствовал, что теперь настал его черед задавать вопросы. Мальчик отвернулся.

— Я один. И живу теперь здесь.

Что-то в его словах показалось Охотнику до боли знакомым, всколыхнуло почти забытые детские воспоминания.

— Сбежал из дома? — улыбнувшись, спросил он.

— И не собираюсь возвращаться, — мальчик перевернул зайца, чтобы подрумянился другой бок.

— Поругался с отцом? — улыбка Николя стала шире. Сколько раз он сам вот так сбегал из дома после ссор со строгим родителем.

— Можно и так сказать, — мальчик поднял вторую руку, которая оказалась перевязанной белыми тряпками и, морщась от боли, начал разминать затекшие пальцы. Николя удивленно глянул на собственную безвольную руку на перевязи.

— Он каждый день не напоминает, какое я для них всех разочарование, — поделился своей бедой мальчик, но потом с ожесточенным упрямством вскинул голову. — Ну и ладно, пусть живут без меня. Я уж сам как-нибудь справлюсь. Я все умею: и охотиться, и рыбу ловить, и костер разводить, и туши свежевать. Все травы, ягоды и грибы знаю. Выживу. Пока тут в этой пещере, а как весна придет, наверх переберусь. Мне там всегда больше нравилось, чем внизу.

Николя снисходительно улыбнулся. Он ведь рассуждал в детстве точно также. Словно собственное отражение увидел.

— Ты-то справишься, а справятся ли они? — спросил он, с тоской вспоминая отцовский дом и семью, которую смог оценить, лишь когда потерял.

Мальчик нахмурился, явно не понимая, куда он клонит. Николя продолжил:

— Представь, что в один прекрасный день твой отец исчезнет. Они все исчезнут, вся твоя семья, от которой ты сбежал.

— Даже мама с братьями? — глаза мальчика сделались круглыми от удивления. Такими, какими они должны быть у десятилетнего мальчика. — Даже отец? Он же вечный! Разве небо может исчезнуть?

— А ты представь, — Николя мысленно поздравил себя с победой, хотя все еще не до конца понимал, кто перед ним. — Они исчезнут, а ты останешься один одинешенек на всем белом свете.

— Это было бы ужасно. Я не хочу, чтобы мама исчезала. И братья тоже, — мальчик понурился. — И… и отец. Это было бы неправильно.

— А если бы ты в тот момент был рядом, то, возможно, смог бы их спасти, — развивал свою мысль Николя, но зашел куда-то не туда, потому что мальчик снова сделался отчужденным и холодным.

— Да-да, я буду спасать их до бесконечности, а потом они первым же делом плюнут мне в спину, — вспылил он, нервно поправляя повязку на руке.

Они замолчали. Николя не знал, что говорить дальше, а мальчик просто таращился на языки пламени. Потом отщипнул кусок мяса от зайца, попробовал и отрезал побольше для Николя. Тот не посмел отказаться и принялся есть угощение. Мясо оказалось удивительно вкусным — полностью прожаренным и вместе с тем очень сочным. Мальчик явно знал толк в готовке. И все же чего-то не хватало. Николя достал из сумки сверток, куда Эглаборг положил несколько ломтей свежего хлеба, пару луковиц и соль. Охотник щедро поделился с мальчиком. Вместе они доели полностью пропекшегося зайца, абсолютно одинаковым жестом вытерли рты тыльной стороной ладоней и снова внимательно посмотрели друг на друга.

— Зачем тебе тролльи грибы? — заговорил первым мальчик.

— Тролль отравил моего друга. Теперь он в плену видений. Уснул и не просыпается. Грибы нужны, чтобы помочь ему проснуться.

— Кто такой друг? У меня нет друга, есть только братья, — мальчик задумчиво теребил край собственной одежды.

Николя нахмурился. Грустно, что у ребенка нет друзей, и он даже не знает, что это такое. Впрочем, семья самого Николя жила в строгом уединении, опасаясь мести своих и преследования чужих. Других знакомых, кроме родных и учителей, в детстве у него тоже не было. Сейчас настоящими друзьями он мог назвать лишь пару человек. Да и то порой сомневался в их верности.