Если ты останешься (ЛП) - Коул Кортни - Страница 25

• Предыдущая
• 25/50
• Следующая

Она улыбается и краснеет.

— Это не было нормальным проведением свидания, — говорит она мне. — Это было экстраординарно. Только так, ты ведь знаешь.

Я усмехаюсь, когда она подбирает свою одежду и поворачивается ко мне.

— Думаю, сейчас мы должны принять душ.

Я улыбаюсь шире, и она снова краснеет.

— Отдельно, — добавляет она быстро. — Или я не смогу доверять себе.

Я смеюсь и следую за ней, когда она выходит из студии. Мои глаза еще раз останавливаются на ее совершенной заднице.

— Очевидно, — говорю я ей. — Ты показала, что не можешь быть уверенной, в таких ситуациях.

Она поворачивается и закатывает глаза.

— О, да. Это была полностью моя вина.

Я хихикаю.

— Это ты предложила мне порисовать, — напоминаю я ей, и она смеется. Я решаю, что ее смех стал моим новым любимым звуком в мире.

— Правда, — признает она. — Но это было не совсем то, что я имела в виду. — Она смотрит на меня лукаво. — Это было лучше.

***

После того, как мы оба приняли душ, я должен был признаться Миле, что забыл принести еду из китайского ресторана.

— Мне очень жаль, — говорю я ей, с усмешкой. — Я не могу думать более чем об одной вещи за один раз. И я был сосредоточен только на встрече с тобой в то время.

Она улыбается и тянется к телефону.

— Все в порядке, — говорит она мне. — У меня есть их телефон на быстром наборе.

После того, как еда прибывает, я показываю ей, как использовать палочки для еды и смеюсь над ее попытками. Она заканчивает есть вилкой; ее губы надуты.

— Я освою это, — клянется она. — Когда-нибудь.

Я улыбаюсь, и мы едим, а затем она говорит мне о просмотре девчачьих фильмов. Я, честно, понятия не имею, как это произошло, но мне было очень трудно ей отказать. Фильм заканчивается, когда стрелки часов переваливают далеко за полночь, а мы лежим в обнимку на теплом и уютном диване.

— Я не хочу вставать, — говорит она мне во время титров. — Я хочу остаться здесь, с тобой. Мы можем спать так сегодня ночью?

Ее глаза большие, как будто она просит меня о самом большом одолжении в мире. Мои руки обвиваются вокруг нее, и она устраивается на моей груди, ее стройная спина прижимается ко мне. Я улыбаюсь ей сверху вниз.

— Спи, Красная. Я буду здесь утром.

Она улыбается и закрывает глаза, прижимаясь ко мне. Я засыпаю, более довольный, чем когда-либо во всей своей жизни.

А потом я думаю.

Я думаю о своей матери и даже во сне мне интересно, что все-таки случилось. Я специально не думал о своей маме, потому что это было слишком болезненно. Но сейчас я снова думаю о ней, и не могу заставить себя проснуться.

Я где-то в темноте. И я боюсь. Не знаю, почему. Я ничего не вижу, но слышу голос моей мамы. Она умоляет. Потом я слышу свое имя.

Я пытаюсь открыть глаза, чтобы проснуться, чтобы больше не слышать ее, но не могу. И в глубине души, я испытываю чувство сильного ужаса, хотя и не знаю, почему.

— Не он! — Она плачет, и я знаю, что это ее голос, потому что я никогда не забуду, как это звучит. — Не он!

А потом я вижу руки, тянущиеся, достигающие меня, и хватаюсь за них, хотя ничего не вижу. Все черно и я испугался больше, чем когда-либо в жизни. Я плачу, и она плачет, и вдруг я понимаю, что это руки Милы.

Я смотрю и снова могу видеть. Мила покрыта светом, тысячей блестящих солнечных лучей. Она мне улыбается.

— Пакс, — шепчет она. — Я здесь. Все в порядке. Все будет в порядке.

А потом мои глаза открываются, я просыпаюсь и понимаю, что Мила действительно здесь, и она действительно шепчет эти слова для меня.

— Все в порядке, — напевает она мне, убирая волосы с моего лба. Я понимаю, что я в поту. — Все в порядке.

Я смотрю на нее, на нежность на ее лице, и мои кишки сжимаются. Я просто подумал, что моя мать превратилась в Милу. Я серьезно облажался.

— Малыш, — говорю я ей, когда, наконец, могу говорить. — Думаю, что возьму номер твоего терапевта.

Пакс

Я не сплю. Я смотрю на себя, изображенного на картине, которую нарисовала Мила. Она закончила ее спустя пару дней после того, как начала. Я привез картину к себе домой и повесил рядом с кроватью. Картина просто изумительна, но она слишком личная, чтобы повесить ее в гостиной. Даже если она выполнена в абстрактном стиле, вы все равно заметите, что я голый.

Натянутые, как струна мышцы на моем теле очерчены бронзой и золотом. Мои татуировки расплывчатее, чем на самом деле. Мои глаза закрыты, а голова наклонена, как будто я думаю. Это просто невероятно. Я очень взволнован тем, что она нарисовала ее для меня. Никто и никогда не делал что-то подобное для меня.

Я изучаю картину, интересуясь, почему я изображен таким задумчивым.

Думаю, что я был чертовски голоден.

Я скидываю ноги с кровати и прокладываю путь к кухне, чтобы захватить кусочек холодной пиццы на завтрак. Мила и я заказали ее вчера вечером после нашего третьего «официального» свидания. На этот раз мы смотрели кино в моем доме, и на этот раз, фильм был выбран мной. Это не было девчачьим фильмом. Он был полностью составлен из выстрелов и крови. Мужской фильм. Мила смотрела его как кавалерист, ударяя себя в грудь и делая вид, что выцарапывает свои воображаемые пули.

Я посмеиваюсь, вспоминая это, когда мой телефон звонит. Мой рот полон пиццы, но я отвечу в любом случае, потому что звонит Мила.

— Эй, — говорит она, и звучит немного запыхавшейся. Я сразу же представляю себе ее дыхание в моем ухе с ее обернутыми ногами вокруг моих бедер. И просто из-за этого мне адски трудно.

— Эй, — отвечаю я, регулируя свою эрекцию. — Доброе утро.

Я улыбаюсь в трубку, потому что ничего не могу поделать. Эта девушка заставляет меня улыбаться, как идиот.

— Я просто звоню, чтобы напомнить тебе о встрече с терапевтом сегодня утром, — говорит она мне. — Я подумала, что ты бы забыл. Или передумал.

Пауза.

Ебать.

Она права. Я не хочу идти. Но я готов пойти по двум причинам. Первая: я хочу перестать думать о моей матери, потому что это нахрен бесит меня. И вторая: я думаю, что это поможет Миле быть спокойной. Я знаю, что она борется с идеей близкого знакомства со мной. Она думает, что я собираюсь растоптать ее сердце. Если быть полностью честным, я боюсь, что случайно сделаю это. Поэтому я иду на эту терапию. Я могу это сделать. Я не слабак.

— Как бы ни так, — говорю я ей, закатывая глаза. — О, ты не веришь в меня. Я не забыл. Я все лишь принимал душ и все.

Она смеется.

— В самом деле? Ты имеешь в виду, что не стоишь у окна у изголовья кровати и в нижнем белье? И не ешь кусок пиццы?

Пораженный, я смотрю вниз и нахожу Милу, стоящую на моей дорожке. Она держит белый бумажный пакет и ухмыляется.

— Я принесла тебе пончики, — говорит она в трубку. — Подойди и открой свою дверь.

Я качаю головой, но, честно говоря, я рад, что она здесь. Чертовски рад. Я был разочарован, когда она, свернувшись со мной на диване калачиком прошлой ночью, не захотела спать. Она боялась, что я нарушу свое обещание и буду двигаться слишком быстро.

Это может сделать из меня слабака, но, она первое, о чем я думаю, когда просыпаюсь, и она это последнее, о чем я думаю, когда иду спать. Но я никогда, никому не признаюсь в этом.

Я стараюсь не сломать себе шею, когда спешу к двери и открываю ее. До того как Мила успевает сказать хоть слово, я хватаю ее и жестко целую, прижимая к моей груди. Я слышу, как сминается бумажный пакет между нами. Ее руки поднимаются и оборачиваются вокруг меня, тянут меня ближе. Она пахнет цветами и ванилью. И зимой.

— Я скучала по тебе, — бормочет она против моей шеи. Она холодная после улицы и я тяну ее внутрь.

— Ты видела меня вчера вечером, — напоминаю я ей, грызя ее губу. Она улыбается против меня, и я добавляю: — Но я тоже скучал по тебе.

• Предыдущая
• 25/50
• Следующая