Выбери любимый жанр

Приключения Шерлока Холмса. Мой друг, убийца (сборник) - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 25

Перейти на страницу:

Изменить размер шрифта:

И вот однажды – это было в марте 1883 года – во время завтрака на стол перед полковником легло письмо с иностранным штемпелем. Получать письма для него было делом необычным, поскольку все его счета оплачивались наличными, а друзей у него не было.

«Из Индии! – удивился он, беря в руки конверт. – На штемпеле указан Пондишери. Что бы это могло быть?»

Когда он распечатал конверт, прямо на его тарелку выпали пять сухих зернышек апельсина. Мне это показалось смешным, я засмеялся, но, едва взглянув на дядино лицо, тут же умолк. Губы у него безвольно отвисли, глаза вылезли из орбит, лицо побелело. Он смотрел на конверт, который все еще держал в трясущейся руке.

«К. К. К. – прошептал он и потом воскликнул: – Боже, Боже! Мои грехи меня не отпускают!»

«Что это, дядя?» – удивленно спросил я.

«Смерть», – сказал он, встал из-за стола и ушел в свою комнату.

Я, дрожа от страха, взял в руки конверт и увидел на внутренней стороне, рядом с полоской клея, написанную красными чернилами букву «К», повторенную три раза. Больше, кроме тех пяти сухих зернышек апельсина, в нем ничего не было. Что могло вызвать такой ужас? Я тоже поднялся и на лестнице встретил дядю. Он спускался со старым ржавым ключом (наверное, от того чулана) в одной руке и медной шкатулкой, похожей на коробок для мелочи, в другой.

«Они могут делать, что им вздумается, но я все равно их обставлю, – сказал он и выругался. – Передай Мэри, чтобы сегодня в моей комнате разожгли камин, и пошли в Хоршем за адвокатом Фордхэмом».

Его приказания я выполнил. Когда приехал адвокат, меня попросили зайти к ним в комнату. В камине вовсю полыхал огонь, но в нем я рассмотрел горку черного пушистого пепла от сгоревшей бумаги. Рядом с камином на полу стояла открытая пустая медная шкатулка. Посмотрев на нее, я с удивлением увидел на ее крышке три «К» – такие же, как на том утреннем конверте.

«Джон, – сказал мне дядя, – я хочу, чтобы ты стал свидетелем при составлении моего завещания. Я оставляю свое поместье со всеми его доходами и долгами своему брату, твоему отцу, который, несомненно, передаст его тебе. Если тебе в нем будет житься спокойно и хорошо, прекрасно! Но если окажется, что это невозможно, послушайся моего совета, мальчик мой, и передай его своему злейшему врагу. Я совсем не рад, что мне приходится оставлять тебе такое наследство, но я не знаю, что нас ждет впереди. Прошу тебя, подпиши эту бумагу там, где укажет мистер Фордхэм».

Я поставил свою подпись, и адвокат забрал бумагу с собой. Это необычное происшествие, как вы догадываетесь, произвело на меня очень сильное впечатление. Я долго обдумывал его, прикидывал в уме, что все это могло значить, но безрезультатно. Более того, страх, испытанный мною в тот день, так и не покинул меня, хоть и стал постепенно ослабевать по мере того, как дни шли, а ничто не нарушало нашу обычную жизнь. Однако в дяде произошла перемена. Он стал пить больше прежнего и совсем перестал показываться на людях. Большую часть времени он сидел, запершись в своей комнате, лишь изредка появлялся из нее, когда в пьяном угаре с револьвером в руке выбегал из дома и носился по саду с криками, что никого не боится и что никто не заставит его сидеть взаперти, как овцу в кошаре, ни человек, ни дьявол. Впрочем, когда эти припадки безумия заканчивались, он мчался обратно, запирался на ключ и задвижку, словно ужас, таящийся глубоко внутри него, начинал снова подчинять его себе. Когда это случалось, его лицо даже в холодные дни было совершенно мокрым от пота, словно его окунули в воду.

Чтобы больше не испытывать вашего терпения, мистер Холмс, я скажу, что во время очередного подобного припадка однажды вечером он снова выбежал из дому, да так и не вернулся. Организовав поиски, мы нашли его в заросшем тиной пруду в дальнем конце сада. Он лежал в воде лицом вниз. Никаких ран или следов насилия на нем не было, а вода была глубиной всего два фута, поэтому суд присяжных, принимая во внимание необычный образ жизни дяди, вынес вердикт – «самоубийство». Я, зная, как его страшила сама мысль о смерти, отказывался верить, что он добровольно решил расстаться с жизнью, но, тем не менее, дело закрыли, и мой отец вступил во владение имением. К нему перешли также примерно четырнадцать тысяч фунтов, которые были на счету дяди в банке.

– Одну минуту, – прервал его рассказ Холмс. – Похоже, ваша история – действительно самое удивительное из того, что мне доводилось слышать. Вы можете точно сказать, когда ваш дядя получил письмо, и назвать дату его предполагаемого самоубийства?

– Письмо пришло десятого марта 1883 года, а умер он через семь недель, в ночь на второе мая.

– Благодарю вас. Прошу, продолжайте.

– Когда отец принял на себя управление своей новой хоршемской собственностью, он по моей просьбе тщательно осмотрел помещение на чердаке, то, которое было всегда закрытым. Там мы нашли медную шкатулку, но все ее содержимое было уничтожено. На внутренней стороне крышки был бумажный ярлык с буквами «К. К. К.» и надписью «Письма, заметки, расписки и журнал» чуть ниже. Мы предположили, что это была опись документов, сожженных полковником Опеншо. Больше ничего интересного в чулане не было, одни разрозненные бумаги и записные книжки времен жизни дяди в Америке. Некоторые из них относились к периоду войны и показывали, что службу он нес исправно и заслужил репутацию отважного солдата. Другие были датированы временем реконструкции{54} южных штатов, в них говорилось большей частью о политике; дядя, судя по всему, очень активно противостоял «мешочникам»{55}, выступавшим от имени северян.

В начале 1884 года отец переехал в Хоршем, и жизнь как будто стала налаживаться. Но в январе 1885 года все изменилось. На четвертый день нового года, когда мы сидели за обеденным столом, я услышал удивленный возглас отца. Он сидел, держа в руке только что открытый конверт, и протягивал мне на вытянутой ладони пять сухих апельсиновых зернышек. Раньше он всегда поднимал меня на смех, когда я вспоминал этот, как он говорил, «вздор» о странном письме, полученном полковником, но, когда то же самое произошло с ним самим, по его лицу было видно, что он очень удивлен и напуган.

«Господи, что это значит, Джон?» – пролепетал он.

У меня похолодело сердце.

«Это К. К. К.», – ответил я.

Отец заглянул в конверт.

«Точно! – вскричал он. – Вот эти буквы! Но что это написано над ними?»

Я подошел к отцу и прочитал, заглядывая ему через плечо: «Положи бумаги на солнечные часы».

«Какие бумаги? Какие часы?» – изумленно спросил отец.

«Солнечные часы у нас есть только в саду, – сказал я. – А бумаги, наверное, те, которые он уничтожил».

«Дьявол! – воскликнул отец, стараясь не терять присутствия духа. – Мы живем в цивилизованной стране. У нас такие глупости не пройдут. Откуда это письмо?»

«Данди»[10], – прочитал я на почтовом штемпеле.

«Все это не более чем чья-то глупая шутка, – сказал отец. – Я знать ничего не знаю ни про какие солнечные часы или бумаги. Этот вздор нужно выбросить из головы».

«Нужно обратиться в полицию», – предложил я.

«Чтобы надо мной смеялась вся округа? Ни за что».

«Тогда позволь сделать это мне».

«Нет. Я запрещаю. Не хочу поднимать шум из-за подобной ерунды».

Спорить с отцом было бесполезно. Он был очень упрям. Но с той минуты меня не покидали плохие предчувствия.

Через три дня отец поехал навестить своего старого друга, майора Фрибоди, который командует одним из фортов на Портсдаун-Хилл. Я был этому рад: мне казалось, чем дальше он находится от этого дома, тем меньшая опасность ему грозит. Однако выяснилось, что я ошибался. На второй день его отсутствия я получил телеграмму от майора, в которой он просил меня приехать как можно скорее. Отец упал в один из глубоких меловых карьеров, которыми там изрыто все вокруг, и с разбитым черепом лежал без чувств. Я поспешил к нему, но он умер, не приходя в сознание. Судя по всему, он возвращался из Фэрема вечером, места эти были для него незнакомы, меловой карьер огорожен не был, так что присяжные, не долго думая, вынесли вердикт: «Смерть в результате несчастного случая». Я дотошно изучил все обстоятельства его гибели, но не нашел ничего, что могло бы указывать на убийство. Признаков насилия не было, следов я не обнаружил, ничто из его вещей не пропало, никаких чужих людей в округе никто не видел. И все же мне не нужно вам объяснять, какие сомнения меня терзали. Я был почти уверен, что отец стал чьей-то жертвой.

вернуться