Над кукушкиным гнездом (др. перевод) - Кизи Кен Элтон - Страница 60

• Предыдущая
• 60/72
• Следующая

— Макмерфи, — сказал он, качая головой. — Я уже начал было думать, что у нас никогда до этого не дойдет.

— Ты черная свинья, — сказал Макмерфи скорее усталым, нежели злым голосом.

Черный ничего не ответил. Макмерфи повысил голос:

— Паршивая морда!

Черный покачал головой, хихикнул и посмотрел в сторону своих приятелей.

— Как вы думаете, чего мистер Макмерфи добивается? Наверное, хочет, чтобы я первым начал? Хи-хи-хи. Неужто он не знает, что нас научили спокойно сносить подобные оскорбления от сумасшедших?

— Сосун ниггер! Вашингтон, ты…

Вашингтон отвернулся от него и снова принялся за Джорджа, который все еще стоял согнувшись и ловил ртом воздух. Черный схватил его за руку и развернул лицом к стене.

— Хорошо, Джордж, а теперь раздвинь попку.

— Не-е-ет!

— Вашингтон, — Макмерфи глубоко вздохнул, направился к черному и оттолкнул его от Джорджа. — Вашингтон, хватит, хватит…

Все почувствовали в голосе Макмерфи беспомощность и отчаяние загнанного в угол человека.

— Макмерфи, ты вынуждаешь меня защищаться. Разве не вынуждает?

Двое других утвердительно кивнули.

Тогда он аккуратно положил тюбик на скамейку рядом с Джорджем, затем повернулся, одновременно размахиваясь, и неожиданно саданул Макмерфи в челюсть. Макмерфи чуть не упал. Он зашатался, сделал шаг назад и откинулся на голую шеренгу, которая приняла его, как мячик, и вновь отбросила к улыбающейся грифельной доске. Удар пришелся в шею, и Макмерфи наконец примирился с мыслью, что все-таки это началось, значит, не остается ничего другого, как действовать. Он перехватил метнувшуюся к нему как черная змея руку и, удерживая черного за запястье, тряс головой, чтобы прояснилось в глазах.

Секунду они так качались, пыхтя, как пыхтело сливное отверстие, но вот Макмерфи оттолкнул черного, пригнулся, сдвинул плечи вперед, чтобы защитить подбородок, прикрыл кулаками голову и начал обходить черного кругом.

На месте ровной молчаливой шеренги голых людей возникло орущее кольцо, конечности и тела переплелись, превратились в канаты живого ринга.

Черные руки наносили удары в опущенную рыжую голову и бычью шею, высекая кровь с бровей и щек. Черный ускользал, танцуя. Он был выше ростом, руки длиннее толстых рыжих ручищ Макмерфи, удары быстрее и резче, он мог обрабатывать плечи и голову Макмерфи издали. Макмерфи по-прежнему наступал на черного тяжелым, твердым шагом, лицо опустил, защищая с боков двумя татуированными кулаками, глаза прищурил; наконец прижал черного к кольцу голых людей и ударил кулаком точно в центр белой накрахмаленной груди. На грифельном лице появилась трещина, из нее высунулся язык цвета клубничного мороженого и облизнул губы. Черный нырнул, ушел от танковой атаки Макмерфи, успел еще пару раз смазать, но тот же кулак вновь нанес ему мощный удар. На этот раз рот открылся шире — красное пятно боли.

На голове и плечах Макмерфи тоже появились красные следы, но, похоже, это его совсем не беспокоило. Он все наступал, на десять ударов отвечая одним. Так они и кружили по душевой, пока черный наконец не начал задыхаться, пошатываясь и думая лишь о том, как уберечься от этих мощных рыжих кулаков. Пациенты вопили, чтобы Макмерфи уложил его. Но Макмерфи действовал не спеша.

От удара в плечо черного отбросило в сторону, и он метнул взгляд-молнию на своих дружков:

— Уильямс… Уоррен… черт бы вас побрал!

Другой большой черный раздвинул толпу, обхватил Макмерфи сзади. Макмерфи стряхнул его, как стряхивает бык обезьяну, но тот снова набросился сзади.

Поэтому я приподнял его и откинул под душ. Внутри него были одни радиолампы, и весил он не больше десяти-пятнадцати фунтов.

Черный коротышка крутанул головой по сторонам, повернулся и бросился к двери. Пока я наблюдал за ним, тот второй вышел из душа и взял меня борцовским захватом: сзади просунул свои руки под моими, а кисти сцепил в замок за моей шеей, и мне пришлось спиной вбежать в душ, чтобы шмякнуть его о кафель. Я лежал в воде, наблюдал, как Макмерфи продолжает выбивать ребра Вашингтону, черный подо мной начал кусать меня за шею, тогда я отпустил захват. Он затих, и крахмал вымывался из его формы, стекая в захлебывающийся сток.

Когда черный коротышка вбежал обратно с ремнями, наручниками и простынями в сопровождении четырех санитаров из буйного, все уже одевались, жали нам с Макмерфи руки, говорили, что так им и надо, какая сногсшибательная была драка и какая великолепная, внушительная победа. Они продолжали так говорить, подбадривая нас и поднимая дух, — хорошая драка, отличная победа! — а в это время Большая Сестра помогала санитарам из буйного надевать на нас мягкие кожаные наручники.

Наверху, в буйном, постоянный грохот машинного отделения: тюремная фабрика штампует автомобильные номера. «Ди-док», «ди-док» — на столе для пинг-понга отмеряют время. Люди снуют по своим личным взлетно-посадочным полосам: до стены, затем крен, разворот, назад к другой стене, снова крен, разворот и опять по кругу — быстрыми короткими шагами протаптывают пересекающиеся дорожки в полу, на лицах устойчивое выражение жажды от долгого сидения в клетке. Паленый запах от людей, испуганных до безумия и вышедших из-под контроля, а по углам и под столом для пинг-понга припали к земле и скрежещут зубами твари — доктора с сестрами их не видят, санитары не могут убить дезинфекцией. Когда дверь в отделение открылась, я сразу учуял этот запах паленого и услышал скрежет зубов.

Санитары ввели нас, и у самой двери мы столкнулись с высоким костлявым стариком, он был подвешен на проводе, привинченном между лопаток. Оглядел нас желтыми чешуйчатыми глазами и покачал головой.

— Я умываю руки от всех этих дел, — сказал он одному из цветных санитаров, и провод утащил его дальше по коридору.

Мы шли за ним в дневную комнату. Макмерфи остановился в дверях, расставил ноги, отвел голову назад, чтобы все рассмотреть, хотел подцепить большими пальцами карманы, но мешали наручники.

— Ну и кино, — процедил он сквозь зубы.

Я кивнул. Все это мне уже было знакомо.

Пару человек, курсировавших по комнате, остановились посмотреть на нас; снова притащился костлявый старик, умывающий руки от всех этих дел. Поначалу никто не обратил на нас внимания. Санитары ушли на пост, а мы остались стоять посередине комнаты. Глаз у Макмерфи заплыл, от этого он постоянно подмигивал, губы опухли, я видел, как трудно ему улыбаться. Он поднял руки в наручниках, окинул взглядом всю эту шумную суету и сделал глубокий вдох.

— Фамилия моя Макмерфи, приятели, — заговорил он, медленно растягивая слова, как ковбой в фильме, — и хотел бы я знать, кто из вас, дятлов, заправляет покером в этом заведении?

Пинг-понговые часы быстро затикали на полу и смолкли.

— Играть в очко стреноженным мне будет трудновато, но все-таки уверяю вас, что в покере я маг.

Он зевнул, двинул плечом, согнулся, прочистил горло и плюнул в урну в пяти футах от него, там что-то звякнуло, он снова выпрямился, улыбнулся и языком лизнул кровоточащую дыру на месте зуба.

— Попали в передрягу внизу. Нам с Вождем пришлось кое-что выяснить у двух грязных макак.

Грохот штамповки к этому моменту прекратился, народ уставился на нас. Макмерфи притягивал все взоры, как зазывала на ярмарке. Рядом с ним я тоже привлекал внимание, люди смотрели на меня, и я считал нужным выпрямиться во весь рост. Сделать это оказалось не просто: заболела спина, — наверное, ушибся, когда падал в душе с повисшим на мне черным, — но я не подал виду. Один из зрителей — тощий, косматый, с черными волосами — подошел ко мне с протянутой рукой, будто рассчитывал, что я ему что-нибудь дам. Я попытался не обращаться на него внимания, но, куда бы я ни повернулся, он оказывался передо мной и, словно ребенок, вытягивал свою пустую ладошку.

Какое-то время Макмерфи еще рассказывал о драке, а спина у меня болела все больше: так долго я просидел, скрючившись в своем кресле в углу, что совсем не мог стоять выпрямившись. Поэтому я обрадовался, когда пришла маленькая медсестра-японка и увела нас на дежурный пост, где можно было присесть и отдохнуть.

• Предыдущая
• 60/72
• Следующая