Клеопатра. (Другой перевод) - Хаггард Генри Райдер - Страница 41

• Предыдущая
• 41/76
• Следующая

И вот наконец настал тот день, когда к нам прибыл Квинт Деллий, этот лживый римский патриций, который служил только восходящим звездам. Он привез Клеопатре письма от Марка Антония, триумвира, который после недавней победы в битве при Филиппах переправился в Азию, где отнимал у покоренных царей золото, чтобы утолить алчность своих легионеров.

Я хорошо помню тот день. Клеопатра, облаченная в свои парадные царские одеяния, в окружении придворных, среди которых был и я, сидела в большом зале для приемов на золотом троне. Когда она приказала ввести посла триумвира Антония, большие двери распахнулись, и под звуки фанфар, приветствуемый стражниками-галлами, в сверкающих золотых доспехах и пурпурном шелковом плаще, в сопровождении свиты своих военачальников в зал вошел римлянин. Он был красив и хорошо сложен, но на его бритом приятном лице, без бороды и усов, выделялся жесткий рот и бегающие лживые прозрачные глаза. Пока глашатаи выкрикивали его имя, титулы и должности, он не отводил взгляда от спокойно сидевшей на троне Клеопатры, словно был ошеломлен ее лучезарной красотой. Когда глашатаи, наконец, замолчали, он продолжал стоять и даже не шевельнулся. Клеопатра обратилась к нему на латыни:

– Приветствую тебя, благородный Деллий, посланник могущественного Антония, тень которого протянулась через весь мир, словно сам Марс явился перед нами, мелкими, ничтожными владыками. Приветствую тебя и добро пожаловать в наш бедный город Александрию. Прошу, поведай нам цель твоего приезда.

Но коварный Деллий продолжал стоять точно зачарованный.

– Почему ты молчишь, благородный Деллий? Тебя что-то тревожит? Ты утратил дар речи? – спросила Клеопатра. – Или ты так долго путешествовал по просторам Азии, что двери латинской речи теперь закрыты для тебя? Какой же язык ты помнишь? На каком разговариваешь? Назови его, и мы будем говорить на нем, ибо нам знакомы все языки.

Тут он наконец заговорил. Голос у него оказался мягким и грудным.

– Прости меня, прекраснейшая царица Египта, за то, что перед тобой я онемел, но красота столь великая, точно сама смерть, запечатывает уста смертных и лишает разума. Полуденное солнце ослепляет того, кто на него смотрит, так и твоя, царица Египта, неожиданно открывшаяся мне блистательная красота лишила меня воли и власти над своими чувствами и мыслями.

– Воистину, благородный Деллий, – промолвила Клеопатра, – как видно, в Киликии прекрасно учат искусству лести.

– Как говорят здесь, в Александрии? – ответил учтивый римлянин. – Кажется, «дыхание лести не развеет облака» [23], не так ли? Однако перейдем к делу. Вот, царица Египта, написанные рукой благородного Антония и запечатанные его печатью письма о некоторых государственных делах. Желаешь ли ты, чтобы я прочитал их вслух, при всех?

– Сорви печати и читай, – ответила она.

Он с поклоном сорвал печати и стал читать:

«От имени Triumviri Reipublic? Constituend? [24]Марк Антоний, триумвир, приветствует Клеопатру, милостью римского народа царицу Верхнего и Нижнего Египта. Нам стало известно, что ты, Клеопатра, вопреки своему обещанию и долгу, прибегнув к помощи своего слуги Аллиена с войсками и своего слуги Серапиона, правителя Кипра, тоже с войсками, оказала помощь убийце Кассию, который выступил против благороднейшего триумвирата, и что ты сама недавно подготовила огромный флот ему в поддержку. Посему мы требуем, чтобы ты немедленно прибыла в Киликию, где ты встретишься с благородным Антонием и лично дашь объяснения относительно возложенных на тебя обвинений. И предупреждаем тебя: ослушавшись, ты навлечешь на себя большую беду. Прощай».

Пока Клеопатра прислушивалась к этим наглым словам, глаза ее пылали, и я заметил, что руки ее сжали золотые подлокотники в виде львиных голов, на которых лежали.

– Сначала нас напоили сладкой лестью, – сказала она, – а теперь, опасаясь, что сладкого избыток, предлагают желчь! Знай же, Деллий, все обвинения, содержащиеся в этом письме, или, точнее, в этом вызове в суд, – ложь от начала до конца, что могут подтвердить все. Но о наших действиях, касающихся войн и политики, не сейчас и не перед тобой мы будем давать отчет и доказывать свою правоту. И мы не покинем свое царство, чтобы ехать в далекую Киликию, и там не станем, подобно бесправному обвиняемому жалкому просителю, вымаливать прощение у суда благородного Антония. Если Антоний желает поговорить с нами и обсудить эти важные дела – море открыто, и встречен он будет по-царски. Пусть он сам прибудет сюда. Это наш ответ тебе и триумвирату, от имени которого ты здесь, о Деллий!

Но Деллий улыбнулся как человек, способный не поддаваться гневу, и снова заговорил:

– Царица Египта, ты не знаешь благородного Антония. Он суров в письме, в котором стилом орудует так, будто это копье, обагренное кровью врага. Однако, встретившись с ним лицом к лицу, ты увидишь, что это самый уступчивый и любезнейший из всех величайших в мире полководцев, когда-либо побеждавших в битвах. Прислушайся к моему совету, о царица Египта, езжай к нему! Не отсылай меня обратно с таким недобрым ответом, ибо, если ты приведешь Антония в Александрию – горе Александрии, народу Нила и тебе, великая царица, ведь придет он с армией и охваченный жаждой войны. Ох, как нелегко придется тебе, если ты посмеешь бросить вызов объединенной военной мощи могущественного Рима! Потому я молю тебя, сделай то, что он просит. Прибудь в Киликию, но не с оружием в руках, а с дарами мира. Прибудь во всем сиянии своей красоты, в лучших одеяниях – и тебе не нужно будет бояться благородного Антония. – Он замолчал и многозначительно посмотрел на Клеопатру. Я, почувствовав, к чему он клонит, весь загорелся от гнева.

Клеопатра тоже это поняла – она подперла рукой подбородок и задумалась. Так она просидела какое-то время, а хитрый царедворец Деллий с любопытством неотступно наблюдал за ней. Хармиона, стоявшая у трона среди остальных придворных дам, тоже поняла значение этих слов, ибо лицо ее вспыхнуло, подобно тому, как летняя туча вспыхивает в вечерний час, когда в ее недрах сверкает молния, но потом опять побледнело и сделалось спокойным.

Наконец Клеопатра заговорила:

– Что ж, дело это важное и непростое, и потому, благородный Деллий, нам нужно время для принятия решения. Отдохни пока у нас, развлекайся, насколько это позволяют наши скромные условия. Ты получишь от нас ответ в течение десяти дней.

Посол ненадолго задумался, потом с улыбкой ответил:

– Хорошо, благодарю тебя, о царица Египта. На десятый день я приду к тебе за ответом, а на одиннадцатый поплыву обратно к Антонию, моему господину.

По знаку Клеопатры снова загремели фанфары, и римлянин с поклоном удалился.

Тем же вечером Клеопатра призвала меня в свои покои. Явившись, я застал ее в большом смятении, никогда раньше я не видел ее такой взволнованной. Она была одна и, словно львица в клетке, расхаживала по мраморному полу. В голове у нее проносились мысли, и каждая, подобно облаку, проплывающему над морем, отбрасывала тень на ее бездонные глаза.

– Хорошо, что ты пришел, Гармахис, – сказала она, облегченно вздохнув и взяв меня за руку. – Посоветуй, как мне быть, ибо никогда я еще не нуждалась в мудром совете так сильно. Ах, что за жизнь даровали мне боги! Жизнь беспокойную, как океан. Я с детства не знаю ни одного спокойного дня и, похоже, так никогда его и не узнаю. Едва я спаслась от твоего кинжала, Гармахис, когда жизнь моя висела на волоске, как новая забота, словно гроза, собралась над горизонтом и налетела на меня, когда я этого совсем не ждала. Ты видел этого угодливого тигра? Как бы мне хотелось заманить его в ловушку! Как же сладко он говорил! Урчал как кот, а сам все время точил когти. А письмо ты слышал? Неслыханная наглость! Я знаю этого Антония. Я видела его однажды, когда была еще ребенком, только вступающим в пору юношества, но глаз у меня всегда был зорким, и я сразу поняла, что он за человек. Наполовину Геракл, наполовину глупец, хотя в глупости его порой проскальзывает ум гения. Сластолюбив, и те, кто умеют угодить его слабостям, могут вести его за собой куда угодно, но стоит с ним поссориться, и он превращается в злейшего врага. Он верен друзьям, тем, которых действительно любит, может совершать поступки, противоречащие его собственным интересам. Щедр, отважен, вынослив, в беде достоинства не теряет, но в благоденствии – пьяница и раб женщин. Таков этот Антоний. Какие наладить отношения с мужчиной, которого удача и счастливый случай, вопреки его собственной воле и желанию, вознесли на гребень волны? Однажды эта волна захлестнет его, но, пока этот день не настал, он носится по свету, сметая все на своем пути, и смеется над теми, кто тонет.

• Предыдущая
• 41/76
• Следующая