Дрейк - Мелан Вероника - Страница 43
- Предыдущая
- 43/89
- Следующая
Среда
Неудачи портили настроение, но я не сдавалась. Сотня повторений — «прыжок». Еще сотня — еще «прыжок».
Слова «Я могу переносить вещи» сделались мантрой. Заклинанием, произносимым перед каждым действием: завтраком, поездкой на работу, покупкой продуктов в магазине, стиркой, отходом ко сну.
Со сном вообще стало проблематично. Все время казалось, что еще минуту-другую я могу провести в попытках. В ход шло все — мысленные представления склада с летописями, куда я отворяла дверь, садилась за стол и выписывала нужные слова, почему-то светящиеся (так казалось более действенно). Выведя последний символ, складывала пергамент в стопку к остальным и закрывала дверь. Выныривала из иллюзии, прыгала в Нордейл. Вещи терялись.
Я вздыхала и начинала представлять снова. Потоки силы, помогающие мне, свет, льющийся сверху, куб-лабиринт, через который нужно пройти к самому центру, чтобы донести послание, подземное озеро с постаментом в центре. Тщетно.
Как вообще можно представить подсознание? Это же не дом с этажами и подвалом. А под подвалом — бункер, где и хранится яйцо с иглой. Куда нужно послать мысленное сообщение, чтобы оно нашло адресата — собственно, меня саму?
Кипел на кухне чайник. Сидели на полуголых ветках воробьи. Чирикали о своем, воробьином, и не было им дела ни до побед моих, ни до поражений.
Если и дальше так пойдет, я не успею.
Три дня коту под хвост. Где гарантия, что следующие четыре будут успешнее?
В горле застрял комок.
Четверг
Я умею переносить вещи.
Я УМЕЮ ПЕРЕНОСИТЬ ВЕЩИ!!!
Стоя в парке с пустым кулаком, я зло смотрела на забор. Ну куда, к чертовой матери, постоянно пропадают бумажки — нарезанные специально для этой цели принтерные листки?
Что им, сложно остаться в кулаке, перенестись вместе со мной? Обязательно нужно пропадать на полдороге, испаряясь черт-те где? Как еще себя убеждать?!
Шумел, глядя на мое перекошенное лицо, осенний парк. Из чащи струилась вода. Стеной стоял лес, за которым виднелись забор и арка, ведущая в славный город Нордейл. Куда я могу не попасть, если не пройду тест.
Плыли над головой, ни о чем не подозревая, тяжелые осенние облака.
«Просто? Нет, далеко не просто», — послышались в голове слова Дрейка.
Я сплюнула на землю.
А вечером притащила в свою комнату зеркало. Примостила его на стуле. Встала перед ним, будто собираясь декламировать стихи.
«Вьюга мглою небо кроет… Э-э-э… Кхм… Не то».
Нужно представить, что я — это не я. А на меня смотрит совершенно незнакомая, уверенная в себе женщина, которая знает, да, ЗНАЕТ, что она умеет сохранять при перемещении в другой мир вещи. Только и всего. Вот сейчас она мне об этом поведает. Тоном, не допускающим сомнений. Надо просто послушать и поверить. Да, это не я. Это — она. Она умеет.
Я прочистила горло, выпрямила спину и расправила плечи.
Из зеркала на меня смотрела угрюмая русоволосая девушка с поджатыми губами и решительным злым взглядом.
Оставалось три дня.
Пятница
Работа в офисе стопорилась. Солнце заглядывало в окна, пригревало спинку стула и отблескивало в кружке с чаем.
Монитор перед глазами терпеливо показывал какие-то строчки, дожидаясь, пока кто-нибудь на них посмотрит.
Может, как Валентина Олеговна, накопить денег и уехать на недельку в Шарм-эль-Шейх? По-человечески, с аэропортами и самолетами, чемоданами и купальниками, которые не пропадают при пересечении границы. Отдохнуть, отогреться на песке, забыть о странностях жизни?
Никто не упрекнет, все поймут, оценят загар, будут расспрашивать про впечатления. Привезти им открыток, бутылочек с песком и звякающих поясов для танцев живота, монеты с которых осыплются через пару часов. Но ведь монеты не важны, важно внимание.
И на меня снова начнут смотреть как на человека. На прежнюю Динку, веселую и любящую конфеты, живую, возможно, скромную, но довольную, не мечтающую о всяких там далеких мирах.
Ручка выводила на тетрадном листе бессмысленные узоры, сердечки и ромашки, обрисовывала клеточки.
Что еще пробовать, чтобы наконец получилось?
Монитор отразил усталые глаза с залегшими под ними тенями.
Стрелка на круглых часах безостановочно ползла. Здесь время никогда не замирало. Ни на секунду.
Два дня до сдачи теста. И ни на полшага ближе к победе.
Суббота
Старенькое синее пальто с тонкой подстежкой почти сносилось и уже не годилось для промозглых осенних дней — это было видно невооруженным глазом. Но бабушка стабильно создавала видимость слепоты и глухоты к этому факту.
— Нет, купим что-нибудь потеплее, сколько можно в одном и том же! Сколько лет ты его носишь? Уже под рукавами протерлось, выцвело, воротник не поднимается, шею не закрывает. Мерзнешь и молчишь, не дело это. — Мама была непреклонна, непробиваема как гранит.
Таисия Захаровна уже не пыталась выдвигать аргументы из серии «Оно еще с годик прослужит», жевала губами, вглядывалась в ценник какой-то куртки, зажав под мышкой сложенную вчетверо холщовую сумку.
— Смотри, Наденька! Может, вот это? Дешевое.
Мама дотронулась до бордовой шуршащей ткани, пощупала, поморщилась и тут же отняла руку:
— Нам не надо дешевое. Нам надо качественное. Там, смотри, дальше зимние пальто продают. Может, подберем наконец замену.
Бабушка втягивала укрытую платком голову в плечи: очевидно, отдавать за вещь больше тысячи рублей (пусть и не своих) ей тяжело — пенсия-то всего ничего. А вокруг, будто насмехаясь над старческими сомнениями, с белых прямоугольников нагло взирали цифры шесть, восемь, пятнадцать, двадцать три. Казалось, верхнего ценового предела не существовало вовсе.
Я плелась следом. Рассеянно передвигала ноги среди громоздящихся друг на друге разноцветных прошитых пуховиков, похожих на колбаски, пестрых блузонов и кофточек, спортивных штанов, носков, призывно натянутых на пластмассовые груди бюстгальтеров. Для довершения комплектов прилагались плавки. Разумеется, за отдельную плату.
Продавщицы курили, пили кофе, прихлебывали супы из пластиковых мисок и жевали тощие бутерброды с колбасой, продаваемые здесь же с тележки, косились жирно подведенными глазами на покупателей, а если кто-то задерживал взгляд на товаре дольше чем на две секунды, кидались в атаку со словами: «Ваш размерчик есть! Померим! Проходите, вам точно подойдет, сделаем скидочку». Атакуемый шарахался в сторону, как интеллигент от неожиданно вынырнувшей из-за угла проститутки. Торговки фыркали, злословили вслед и снова садились на нагретые пластиковые стулья, поджидая зазевавшихся.
Рынок я не любила. Из-за таких вот навязчивых прилипал. Из-за них толком ни посмотреть, ни выбрать. Не купишь в первые тридцать секунд, значит, уходи, не занимай место, дай другим посмотреть.
Выбирать не приходилось — бабушке нужно пальто, температура в октябре неумолимо стекала вниз по столбикам термометра, и наша цель заключалась в том, чтобы убедить в нужности приобретения теплой вещи саму Таисию Захаровну. С этим неплохо справлялась и одна мама, бойко наскакивая на продавщиц, в рекордно короткое время срезая цену почти вполовину, отзеркаливая возмущенные взгляды ледяным спокойствием, не переставая при этом перебирать, рассматривать, расстегивать и застегивать — сказывался опыт бывалого закупщика. Продавщицы под ее натиском скукоживались, как омары в кипятке, и пока шло тщательное исследование товара, прятались под капюшонами и держали напомаженные рты закрытыми.
Желание поэкспериментировать с переносом вещей пришлось оставить с самого утра. Рынок торговал уже полтора часа и проработает, наверное, еще столько же. Наплывами, волнами прибывали люди, толпились у лотков с товарами и у шашлычных. В высокие ворота втекал основной поток и через минуту рассасывался по рядам.
- Предыдущая
- 43/89
- Следующая
