Последнее искушение Христа (др. перевод) - Казандзакис Никос - Страница 107

• Предыдущая
• 107/112
• Следующая

— Помню… помню… — пробормотал Иисус. Время от времени он украдкой посматривал на арапчонка, который внимательно слушал, прислонившись к дверям.

— В конце концов Пилат начал пить, переходя от харчевни к харчевне. Он и ко мне приходил — пил, пока не валился с ног. Жена его бросила. Потом пришел приказ из Рима сместить его… Ты слушаешь, мастер Лазарь? Что ты вздыхаешь?

Иисус сидел, уставившись в землю, и не отвечал. Арапчонок подлил Симону вина.

— Замолчи! — прошипел он ему на ухо. — Уходи отсюда!

— Почему это я должен молчать? — разозлился Симон. — Короче говоря, вчера на рассвете твой дружок Пилат был найден на самой вершине Голгофы распятым!

Резкая боль пронзила сердце Иисуса, словно его прокололи пикой, четыре синеватых шрама на руках и ногах набухли, налились кровью.

Мария, заметив, как он побледнел, подошла и принялась гладить его колени.

— Дорогой мой, ты устал. Пойди в дом и ляг.

Солнце уже спустилось, воздух посвежел. Киринеянин, уже абсолютно пьяный, устал от болтовни и заснул. Арапчонок, схватив его за руку, поднял на ноги одним рывком и потащил вон из деревни.

— Ты бредишь! — гневно прокричал он, указывая ему на дорогу к Иерусалиму. — Убирайся отсюда!

Поспешно вернувшись домой, он нашел Иисуса лежащим в своей мастерской, глаза плотника были устремлены на клочок неба в дымовом отверстии. Марфа готовила обед. Мария кормила младшего ребенка и молча наблюдала за Иисусом.

— Он ушел, — злобно блестя глазами, сообщил арапчонок. — Он совершенно пьян — не знает, что говорит.

Иисус повернул голову и страдальчески взглянул на арапчонка, не осмеливаясь заговорить. Его взгляд словно просил о помощи, но мальчик, прижав палец к губам, лишь улыбался.

— Спи, — промолвил он, — спи.

Иисус закрыл глаза.

Губы его разомкнулись, морщины на лбу разгладились, и он заснул. На следующий день, пробудившись на рассвете, Иисус ощутил радость и облегчение, словно ему удалось избежать большой опасности. Арапчонок уже встал и, посмеиваясь про себя, приводил в порядок мастерскую.

— Над чем ты смеешься? — подмигнул ему Иисус.

— Я смеюсь над человечеством, Иисус из Назарета, — тихо ответил тот, чтобы не услышали женщины. — Какие ужасы приходится вам, беднякам, переживать то и дело! Отвесные скалы справа, отвесные скалы сзади, отвесные скалы слева. Путь лишь вперед, да и там лишь один канат, натянутый через бездну!

— Постой, постой, — засмеялся Иисус. — Я споткнулся на твоем канате и чуть не упал. Но спасся!

Вошли женщины, и разговор перешел на другую тему. Был разожжен очаг — начинался день. Гурьба смеющихся ребятишек высыпала во двор и принялась играть в жмурки.

— Мария, откуда у нас столько детей? — рассмеялся Иисус. — Марфа, полный двор! Нам нужно расширить дом или прекращать рожать.

— Мы расширим дом, — откликнулась Марфа.

— Они лазают по стенам и деревьям во дворе, как белки. Мы объявляем войну смерти, Мария. Да будет благословенно женское чрево! Оно словно рыба, полно икринок, и каждая икринка — человек! Смерти не победить нас.

— Нет, возлюбленный, смерти не победить нас. Лишь ты будь здоровым и береги себя, — ответила Мария.

Иисус был в хорошем настроении и решил подразнить ее. К тому же Мария ему очень нравилась сегодня — она стояла перед ним, еще полусонная, и расчесывала волосы.

— Мария, неужели ты никогда не думаешь о смерти, о Божьей милости? Неужели тебя не волнует, что с тобой станет на том свете?

Мария встряхнула своими длинными волосами и засмеялась.

— Это мужские заботы. Нет, я не ищу милости Господа. Я — женщина и стремлюсь лишь к милости своего мужа. Я не стучусь, как нищая, во врата Господа, выпрашивая вечные блаженства рая. Я обнимаю любимого, и мне не нужно другого рая. Оставим вечное блаженство для мужчин!

— Вечное блаженство для мужчин? — переспросил Иисус, лаская ее обнаженные плечи. — Милая жена, земля — лишь малое вместилище. Как же можно ограничиваться ею и не желать большего?

— Женщина счастлива лишь тогда, когда ей положены пределы. Ты знаешь это. Женщина — гнездо, а не источник.

Запыхавшись вбежала Марфа.

— Какой-то человек ищет наш дом! Низенький, толстый, горбатый, голова лысая, как яйцо. Он будет здесь через минуту.

Следом, едва переводя дух, влетел арапчонок.

— Мне он не нравится — я захлопну калитку у него перед носом. Он перевернет у нас все вверх дном.

— Чего ты боишься? — возмутился Иисус. — Кто он такой, что ты боишься его? Открой ворота!

— Выгони его! — потребовал арапчонок.

— Почему? Кто он такой?

— Выгони, — повторил арапчонок, — и не задавай никаких вопросов.

Иисус разозлился.

— Или я не свободен? Разве я не волен в своих поступках? Открывай дверь!

С улицы уже доносились шаги — они замерли перед домом, и в ворота постучали.

— Кто там? — спросил Иисус, подбежав к воротам.

— Посланец Господа. Откройте, — ответил высокий властный голос.

Во двор вошел толстый горбун, еще не старый, но совершенно лысый. Глаза его горели, и женщины, вышедшие из дома, отпрянули.

— Радуйтесь! — воскликнул гость, раскрывая объятия. — Я принес вам Благую Весть!

Иисус всматривался в него, пытаясь вспомнить, где он уже видел эти знакомые черты.

— Кто ты? — холодная дрожь волнами пробегала по его спине. — Кажется, я где-то видел тебя. Во дворце Пилата?

— Это Савл. Кровожадный Савл, — ухмыльнулся арапчонок, пристроившийся в углу двора.

— Ты Савл? — потрясенный, спросил Иисус.

— Я был им, но теперь я переменился. Я увидел истинный свет. Я — Павел. Я спасся — слава Господу! — и теперь я спасу мир! Не только Иудею, не только Палестину, весь мир! Я несу Благую Весть через моря и океаны — ей тесно на одном клочке земли, ей нужен весь мир. И не качай головой, мастер Лазарь, не смейся. Я спасу мир!

— Дружище, — ответил Иисус, — я уже вернулся оттуда, куда ты только идешь. Помнится, когда я был помоложе, я тоже собирался спасти мир. Может, быть молодым и означает иметь такое желание? Я ходил босой, в отрепьях, вместо пояса у меня был ремень, утыканный гвоздями, как у древних пророков. Я кричал: «Любовь! Любовь!» И еще кучу всякой всячины, которую и вспоминать не хочется. В меня швыряли гнильем, меня били, едва не распяли. Дружище, с тобой будет то же самое! — Он увлекся и, позабыв о своей роли мастера Лазаря, открывал незнакомцу тайны своей жизни. Арапчонок кинулся между ними, пытаясь прервать начавшийся разговор.

— Не надо разговаривать с ним, мастер. Мне нужно кое о чем спросить его, позволь-ка мне, — и он повернулся к незнакомцу. — Не ты ли, злодей, умертвил Марию Магдалину? Твои руки в крови. Убирайся из приличного дома.

— Ты? Ты? — вздрогнул Иисус.

— Да, я, — глубоко вздохнул Павел. — Я бью себя в грудь, разрываю свои одежды и рыдаю: «Грешен! Грешен!» Но я получал приказы Синедриона убивать всех нарушавших Закон Моисея. Я делал это, пока однажды по дороге в Дамаск небо у меня над головой не разорвала молния. Я упал наземь. Сияние ослепило меня — я потерял зрение. И тут над моей головой раздался укоризненный голос: «Савл, Савл, зачем ты преследуешь Меня? Что Я тебе сделал?» — «Кто ты?» — воскликнул я. «Я — Иисус, которого ты гонишь. Вставай, отправляйся в Дамаск, и там мои верные последователи скажут тебе, что делать». Я вскочил, трепеща, глаза мои были открыты, но я ничего не видел. Спутники мои взяли меня за руку и довели до Дамаска. И в дом, где я остановился, пришел один из его учеников — Анания — да благословит его Господь. Он возложил руку на мою голову и принялся молиться: «Иисус Христос, верни ему зрение, дабы он мог понести в мир Евангелие!» И пока он говорил, завеса упала с моих глаз, зрение вернулось ко мне, и я был окрещен. Я стал Павлом, апостолом к народам. Я несу проповедь о Благой Вести… Что ты так смотришь на меня? Глаза прямо на лоб вылезли! Мастер Лазарь, что ты так разволновался?

— Какую Благую Весть? — дрожащим голосом спросил Иисус.

• Предыдущая
• 107/112
• Следующая