Последнее искушение Христа (др. перевод) - Казандзакис Никос - Страница 76
- Предыдущая
- 76/112
- Следующая
Дверь в дом Нафанаила была открыта, и сам хозяин стоял во дворе под смоковницей, срезая засохшие ветви. Филипп, поспешно отделившись от своих спутников, вбежал в дом.
— Нафанаил, мне надо тебе кое-что сказать. Кончай работу.
Нафанаил последовал за ним в дом и зажег лампаду.
— Бросай свои лампады, смоковницы, дом и пошли, — выпалил Филипп.
— Куда?
— Куда? Ты что, не знаешь? Конец света! Не сегодня завтра небеса разверзнутся, и земля будет обращена в прах. Давай шевелись, скорей входи на ковчег, чтобы спастись.
— На какой ковчег?
— На судно сына Марии, сына Давида, — нашего учителя из Назарета. Он только что вернулся из пустыни, где встречался с Господом. Они говорили о спасении мира и его конце. Господь благословил нашего Иисуса и сказал: «Иди выбирай, кого надо спасти. Ты — новый Ной. Вот тебе ключ спасения». И дал ему ключ, который висит у него на шее, только человеческий глаз не может его увидеть.
— Говори яснее, Филипп, я ничего не понимаю. Когда произошли все эти чудеса?
— Только что, говорю тебе, в Иорданской пустыне. Крестителя казнили, и душа его вошла в Иисуса. Его стало не узнать, так он переменился — стал свирепым, от рук его искры летят. Да что говорить, вот только что в Кане он прикоснулся к расслабленной дочери центуриона Назарета, и она тут же вскочила и принялась танцевать. Да, клянусь тебе нашей дружбой! Нельзя терять времени. Идем!
— Послушай, Филипп, — вздохнул Нафанаил, — я так хорошо устроился, у меня столько заказов. Взгляни на все эти сандалии — их надо закончить. Только мои дела пошли на лад, и тут… — Он окинул любовным взглядом свои инструменты, табуретку, сидя на которой делал обувь, сапожный нож, шила, вощеную бечеву, деревянные колодки и снова вздохнул… — Как я оставлю это?
— Не волнуйся, наверху тебя ждут золотые инструменты. Ты будешь чинить золотые сандалии ангелов, и заказов тебе хватит на целую вечность. Будешь шить и пороть — работы хватит. Только давай пошевеливайся — иди к учителю и скажи ему: «Я с тобой!» Больше от тебя ничего не требуется. «Я с тобой, и я буду следовать за тобой, куда бы ты ни пошел… до самой смерти!» Мы все в этом поклялись.
— До самой смерти! — вздрогнул сапожник. Несмотря на его недюжинную силу и огромный рост, сердце у него было робкое и мягкое.
— Да это только так говорится! — успокоил его пастух. — Мы все поклялись, но не бойся — мы идем к величию, а не на смерть! Этот человек, друг мой, даже не человек. Нет, он — Сын человеческий!
— А это разве не одно и то же?
— Одно и то же? И тебе не стыдно говорить такое? Ты что, никогда не слышал книги пророка Даниила? Сын человеческий — значит Мессия, другими словами — Царь! Он вскоре воссядет на престол Вселенной, а мы — все, у кого хватило ума пристать к нему, — разделим с ним славу и богатство. И ты не будешь больше ходить босым. Ты будешь носить золотые сандалии, и ангелы будут склоняться, чтобы завязать тебе на них тесемки. Нафанаил, говорю тебе, это стоящее дело. Смотри, не упусти. Ну, что еще можно сказать? Даже Фома присоединился к нам. Учуял, мошенник, отдал бедным последнюю рубаху и примчался. И ты беги. Он сейчас у Зеведея. Давай, пошли!
— Ну смотри, Филипп, сам будешь отвечать, — наконец решился Нафанаил. — И предупреждаю тебя: если мне не понравится, я сразу уйду. Я ко всему готов, но только не к распятию.
— Ладно, ладно, в этом случае мы оба смоемся. Ты что, думаешь, я совсем с ума сошел? Договорились? Идем!
— Ну, с Богом! — Нафанаил запер дверь, запихал ключ под хитон, и, взявшись за руки, оба друга направились к Зеведееву дому.
Иисус с учениками сидел, греясь у пылающего очага. Вокруг, лучась от радости, суетилась старая Саломея. Все ее болезни как рукой сняло. Она буквально летала между кухней и комнатой, накрывая на стол, и не было предела ее гордости за сыновей, за то, что ей довелось прислуживать святому человеку, возвестившему Царство Божие. Иоанн прошептал что-то матери на ухо, бросая взгляды на продрогших товарищей и их холщовые одежды. Мать ответила улыбкой и, войдя во внутренние комнаты, раскрыла сундук и достала шерстяные плащи. Быстро, пока не вернулся муж, она раздала их приятелям, — а самый плотный, ослепительно белый, она заботливо набросила на плечи Иисуса.
— Да будешь благословенна ты, мать Саломея, — улыбнулся он ей. — Твоя доля — заботиться о плоти. Плоть, как верблюд, на котором душа пересекает пустыню. Заботься же о ней, чтобы ей хватило сил вынести все.
Старый Зеведей, войдя, уставился на незваных гостей и, не слишком радушно поприветствовав их, уселся в углу. Эти воры (так он теперь их называл) вовсе не нравились ему. Кто пригласил их к нему в дом? А его расточительная жена устроила им настоящее пиршество! Да будет проклят день, когда появился этот новый фанатик! Довольно уже того, что он украл у него обоих сыновей! Так нет же, еще день-деньской приходилось ругаться со своей глупой женой, которая встала на сторону мальчиков. «Они правильно сделали. Этот человек — настоящий пророк: он станет царем, победит римлян и воссядет на престол Израиля. Тогда Иоанн воссядет справа от него, а Иаков слева — оба станут большими князьями, а не простыми рыбаками! И почему они должны губить свою жизнь здесь, у воды?» — вот что она говорила. А он то ругался и бил все, что под руку попадалось, то сдавался в отчаянии и уходил бродить, как безумный, по берегу озера. И в конце концов он начал пить. А теперь — мало того! — все эти разбойники у него в доме: девять ненасытных глоток, да еще эта шлюха Магдалина. Уселись вокруг стола и даже не смотрят на него — на него, хозяина дома, даже разрешения у него не спросят. Вот до чего докатились! И ради этих паразитов он и его предки трудились столько лет?!
— Постойте-ка, люди добрые, это чей дом, ваш или мой? — наконец, не выдержав молчания, злобно воскликнул он. — Ясно как Божий день. Ну-ка, скажите!
— Господа! — ответил Петр, который уже опрокинул пару чашек вина и пребывал теперь в самом веселом расположении духа. — Дом принадлежит Господу, Зеведей. Ты разве не слышал? Теперь ничего нет ни твоего, ни моего — все Господа.
— Закон Моисея… — начал Зеведей, но Петр поспешил перебить его, пока тот не распалился.
— Что я слышу? Закон Моисея? С ним покончено, Зеведей, покончено — он ушел и никогда не вернется. Теперь у нас закон Сына человеческого. Понял? Все мы братья. Сердца наши разрослись, и Закон разросся вместе с ними. Теперь он объемлет все человечество. Весь мир — земля обетованная! Нет границ! И я — тот человек, Зеведей, который понесет слово Господа ко всем народам. Я дойду до самого Рима — да, да, не смейся, — я возьму цезаря за шкирку, спихну его и сам воссяду на его престол. А почему бы и нет? Как сказал учитель, мы теперь ловцы не рыбы, но человеков. А потому, прислушайся к моему совету: угождай нам, тащи побольше вина и еды, потому что в один прекрасный день, и очень скоро, мы станем князьями. Ты дашь нам кусок сухаря, а мы тебе отплатим полными закромами через несколько дней. И какие хлеба ты получишь! Неиссякаемые! Сколько бы ты ни ел, они никогда не кончатся.
— Бедняга, я уже вижу, как тебя распнут вверх ногами, — прорычал Зеведей, отступив обратно в угол.
Чем больше он слушал Петра, тем больше охватывал его страх. «Лучше помолчу, — подумал он. — Никогда не знаешь, что будет. Мир полон превратностей, и, может, в один прекрасный день эти сумасшедшие… Лучше уж поостеречься!»
Ученики посмеивались себе в бороды. Они прекрасно понимали, что Петр просто шутит, но в глубине души они лелеяли те же надежды, хотя и не были еще настолько пьяны, чтобы говорить о них вслух. Величие, дорогие одежды, золотые перстни, изобилие и весь мир под пятой Израиля — вот что означало для них Царство Божие. Старый Зеведей выпил немного и осмелел.
— А ты, учитель, ты не собираешься раскрыть свой рот? Ты все это заварил, а теперь сидишь холодный, как лед, и отмалчиваешься, пока говорят другие… Послушай, может, ты объяснишь мне, ради Господа, почему я должен смотреть, как разбазаривают мое добро, и молчать?
- Предыдущая
- 76/112
- Следующая
