Последнее искушение Христа (др. перевод) - Казандзакис Никос - Страница 94
- Предыдущая
- 94/112
- Следующая
На рассвете ученики окружили учителя. Он молчал и лишь внимательно вглядывался в каждого, будто видя их то ли в первый, то ли в последний раз. Лишь к полудню он раскрыл свои уста.
— Друзья, я хочу отпраздновать святую Пасху с вами. В этот день наши предки оставили за спиной страну рабства и вышли в свободную пустыню. Имеющий уши да услышит. И мы впервые в эту Пасху выйдем из рабства и обретем новую свободу.
Ему никто не ответил. Слова его теперь казались ученикам слишком туманными. О каком рабстве шла речь, о какой новой свободе? Они не понимали.
— Единственное, в чем я уверен, — наконец промолвил Петр, — что Пасха невозможна без агнца. Где мы его возьмем?
— Агнец готов, — горько усмехнулся Иисус. — Прямо сейчас он идет на заклание, чтобы все бедняки мира смогли отпраздновать новую Пасху. Поэтому не беспокойся об агнце.
— Рабби, я обязан тебе жизнью, — приложив свою тощую руку к груди, поднялся из-за угла Лазарь, — и как бы она ни была плоха, а все лучше, чем ад. А потому я принесу тебе в дар пасхального агнца. Мой приятель пасет стадо на горе. Прощай — пойду к нему.
Ученики уставились на него в изумлении. Откуда у этого живого трупа взялись силы, чтобы встать и идти?! Сестры бросились, чтобы удержать его, но он, отстранив их, взял посох и переступил через порог.
Двери домов распахивались, когда Лазарь шел по деревенским улицам. Испуганные женщины изумлялись, как его держат ноги, как это не ломается позвоночник! И хотя его мучила боль, он, набравшись сил, даже принялся насвистывать, чтобы всем показать, насколько он живой. Но губы у него смыкались с трудом, и потому он вскоре оставил свой свист и с напряженным выражением лица принялся подниматься по склону к овчарне приятеля.
Но не прошел он и нескольких шагов, как из-за цветущего куста прямо перед ним появился Варавва. Сколько дней он бродил вокруг деревни в ожидании, когда этот проклятый Лазарь высунет нос из дома, чтобы можно было с ним разделаться. Его надо убрать с глаз долой, чтобы ничто не напоминало людям о совершенном чуде. После того, как сын Марии воскресил его, вокруг него стали собираться целые толпы сторонников, а потому Лазаря следовало отправить обратно в могилу и избавиться от него раз и навсегда.
— Ах ты, беглец из преисподней! — заорал Варавва. — Как я рад тебя видеть! Ну что, хорошо провел время под землей?! А что лучше — жизнь или смерть?
Лазарь попытался обойти его, но Варавва растопырил руки, загородив дорогу.
— Прости меня, дорогое привидение, но наступает Пасха, а у меня нет агнца, вот я и поклялся сегодня утром, что вместо агнца убью первое живое существо, которое встретится мне на пути. Что ж, тебе повезло. Вытягивай шею — будешь жертвой Господу.
Лазарь закричал, но Варавва тут же схватил его за горло. Однако произошло что-то странное. Разбойник словно схватил вату, нет, еще легче — воздух. Пальцы его вошли в плоть и вышли, не пролив ни единой капли крови. «Может, он — дух?» — подумал Варавва, и его грубое, усыпанное оспинами лицо побледнело.
— Больно? — спросил разбойник.
— Нет, — ответил Лазарь, пытаясь избежать цепких рук Вараввы.
— Стоять! — заревел Варавва, хватая его за волосы. Но волосы вместе с кожей остались у него в руке, а череп Лазаря вспыхнул желто-белым светом в солнечных лучах.
— Черт бы тебя набрал! — дрожа пробормотал Варавва. Призрак ты или кто? — и, схватив Лазаря за правую руку, зелот тряхнул его изо всех сил. — Говори, призрак, и я отпущу тебя.
Но пока он тряс, рука оторвалась от тела. Ужас охватил Варавву и, отшвырнув разлагающуюся руку в цветущий куст, он нагнулся, держась за живот, — его начало рвать. Ему стало так страшно, что волосы поднялись дыбом. «Надо скорее покончить с ним», — мелькнуло у него в голове, и он схватил нож. Повалив Лазаря, Варавва прижал его к камню и принялся резать. Он пилил и втыкал, но нож отказывался входить внутрь, словно Варавва убивал груду шерсти. Кровь похолодела в его жилах. «Неужто я приканчиваю труп?» — спрашивал он себя. Оттолкнув Лазаря в сторону, Варавва бросился вниз, чтобы поскорее скрыться, но, обернувшись, увидел, что жертва все еще шевелится. Надо было возвращаться, а то этот чертов сын Марии снова воскресит его. Победив страх и отвращение, Варавва схватил Лазаря и принялся трясти, как белье, перед тем, как повесить его сушиться. Позвоночник Лазаря сломался, и тело развалилось на части. Закопав их под кустом, Варавва бросился наутек. Впервые в жизни он пережил такой страх. «Скорей бы только добраться до Иерусалима, — бормотал он. — Найти Иакова — он даст талисман для избавления от демона!»
Тем временем в доме Лазаря Иисус говорил с учениками, пытался намекнуть на то, чему им предстояло стать свидетелями, чтобы укрепить их сердца.
— Я — путь, — говорил он, — но и обитель, к которой стремятся. Я — поводырь, и тот, к кому идут. Все вы должны верить в меня. Что бы вы ни увидели, не пугайтесь, ибо я не могу умереть. Слышите? Я не могу умереть.
Иуда в одиночестве сидел во дворе. Он снова выковыривал из земли камешки большим пальцем ноги. Иисус то и дело оборачивался на открытую дверь, чтобы бросить на него печальный взгляд.
— Рабби, — укоризненно промолвил Иоанн, — почему ты так приближаешь его к себе? Если ты заглянешь в зрачки его глаз, то увидишь там нож.
— Нет, милый Иоанн, — ответил Иисус, — не нож, но крест.
Ученики тревожно переглянулись.
— Крест?! — воскликнул Иоанн, падая на грудь Иисуса. — Кто будет распят, рабби?
— Кто бы ни заглянул в эти глаза, он увидит себя на кресте. Я заглядываю и вижу это. Но ученики не поверили, и кое-кто даже рассмеялся.
— Хорошо, что предупредил, учитель, — заметил Фома. — Что касается меня, никогда в жизни не стану смотреть в глаза рыжебородому!
— Твои дети и внуки станут, Фома, — ответил ему Иисус и снова взглянул на Иуду, который теперь стоял на ступеньке, глядя на Иерусалим.
— Туманны твои слова, — пожаловался Матфей. — Как же мне записать их? — Весь вечер он сидел с пером в руке, ничего не понимая.
— Я говорю не для того, чтобы ты записывал, Матфей, — с горечью промолвил Иисус. — Вас, писак, правильно называют петухами — вы считаете, что, пока вы не прокукарекаете, и солнце не встанет. Иногда мне хочется взять все твои папирусы и швырнуть их в огонь!
Матфей поспешно собрал свои свитки и отошел в сторону.
— Я говорю одно, ты пишешь другое, а те, кто будет читать, поймут что-нибудь третье, — не успокаивался Иисус. — Я говорю: крест, смерть, Царствие Небесное, Бог… и что вы из этого понимаете? Каждый вкладывает в эти священные слова свои страдания и свои желания, и слова рассыпаются, и душа моя теряется вместе с ними. Я больше так не могу! — У него перехватило дыхание в груди, и он поднялся. Ему вдруг показалось, что и душа его, и разум забиты песком.
Ученики стыдливо потупились. Учитель словно колол их стрекалом, а они, как ленивые волы, отказывались двигаться. Весь мир стал повозкой, в которую их впрягли, и Иисус понукал их везти ее, они же ерзали под ярмом, но не сходили с места. Глядя на них, Иисус чувствовал, как силы покидают его. Путь с земли на небеса долог, и вот они стоят и не шевелятся.
— Сколько я еще пробуду с вами? — воскликнул он. — Кого мучают сомнения, спешите, — спрашивайте меня. Кто хочет сказать мне доброе слово, — говорите скорее, ибо я нуждаюсь в нем. Говорите, чтобы потом не раскаиваться, что вы не успели сделать это — дать мне понять, насколько вы меня любите. Потом будет уже поздно.
Женщины, опершись подбородками на свои колени, прислушиваясь, сжались в углу — только вздохи время от времени доносились оттуда. Они ничего не могли сказать. Вдруг Магдалина вскрикнула — к ней первой пришло предчувствие беды, и сердце ее дрогнуло от ворвавшегося в него погребального плача. Вскочив, она выбежала во внутреннюю комнату. Подняв подушку, Магдалина достала флакон, который захватила с собой из дома. Он был полон арабских благовоний, подаренных ей как-то одним из любовников за проведенную с ней ночь. И, следуя за Иисусом, она повсюду носила его с собой, повторяя: кто знает, может, придет день, когда я умащу волосы своего возлюбленного этими драгоценными благовониями. Может, придет день, когда он женихом будет стоять рядом со мной. Таковы были ее сокровенные мечты; но теперь за спиной возлюбленного она видела смерть — не свадебное покрывало, но саван. А смерть так же, как свадьба, любит благоухания.
- Предыдущая
- 94/112
- Следующая
