Микадо. Император из будущего - Вязовский Алексей - Страница 21

• Предыдущая
• 21/54
• Следующая

Я ускоряю формирование огромного обоза из тысячи вьючных лошадей — по всей равнине Кванто мои приказчики скупают рис, вяленую и соленую рыбу, полотно для лицевых повязок. С деньгами проблем нет — меня выручает добыча с Черного корабля. В общей сложности каждая лошадь может взять пятьдесят килограммов риса — это значит, что караван сможет увезти больше трехсот коку. Миллиону жителей столицы — капля в море, но если сделать подобные поставки регулярными, то ситуация должна стабилизироваться.

Как же я заблуждался! В двадцатых числах июня наконец удалось выступить в сторону Киото. Провинции Суругу, Микаву, Минаву, Овари проскакиваем быстро, всего за неделю. Тракт Токайдо наезжен, стоянки оборудованы дровами и колодцами. Полуторамесячный сезон цую («сливовые дожди»), который сейчас в самом разгаре, тормозит наше движение, но не слишком сильно. Караван растягивается на целый дневной переход, погонщики понукают лошадей, дорога разбивается в грязь. Ты постоянно находишься под теплым душем, мокрая одежда липнет к телу, легким не хватает кислорода. Не спасают ни зонтики, ни плащи из рисовой соломы. Дождь то затихает, превращаясь в легкую морось, то встает непроницаемой стеной. Встречаем первые карантинные заставы.

На въезде в земли клана Оми натыкаемся на целый укрепленный лагерь, который перегораживает Токайдо. Самураи раздвигают рогатки, и мы въезжаем внутрь. Меня приветствует один из подчиненных генералов Хиро — тайсё Асакура Абэ, родной брат Хотта Абэ. За последнюю военную кампанию с Ходзе немало молодых полководцев получили повышение. Асакура — один из таких свежеиспеченных генералов. Солдаты его любят, а он хорошо заботится о подчиненных. Инициативен, верен дому Сатоми. Толстогубый, ширококостный и в прошлом жизнерадостный Асакура выглядит бледным и усталым. Под глазами круги, традиционная прическа самурая — сакаяки — выбрита небрежно, на скорую руку. Заходим в походный шатер, рассаживаемся. Дождь в очередной раз переходит в ливень и громко стучит по стенкам палатки.

— Докладывайте, Асакура-сан, — киваю я самураю, одновременно пытаясь отжать воду из рукавов кимоно.

— Большое горе, господин! — тяжело вздыхает генерал. — Вчера конный патруль перехватил беженцев из Киото. Семья из четверых человек — отец-каменщик, его жена и двое детей. Вроде бы здоровые, но, как вы и приказали, мы таких людей помещаем во временный огороженный лагерь. Тут рядом, в овраге. Даем рис, бобы…

Наш разговор прерывает Саюки. Девушка принесла в шатер мое запасное кимоно и чайник с чаем. Когда только нашла время? Да и сама выглядит вовсе не усталой. Свежа, бодра, кукольное личико с широкими скулами успела подкрасить — подвела черной краской брови, на губах красная помада. И это под дождем! Впрочем, у Саюки есть отдельный паланкин, который несут шестеро носильщиков, бамбуковый зонтик… На паланкине настояла Тотоми, которая, собственно, и определила свою служанку в мой кортеж. Кто-то должен заботиться об одежде, еде. Согласился без возражений. Глядишь, во время поездки что-то да выведаю.

Саюки быстро расставляет пиалы с чаем, забирает мокрое кимоно и с улыбкой убегает из шатра.

— Так что там случилось? — Я киваю тайсё, разрешая продолжить свой рассказ.

— Беженцы рассказали, что по столице ходят слухи — дескать, император заболел «черной смертью», — с коротким поклоном шепотом приступает к главному Асакура. — Придворные и слуги отказываются показываться в Кёто Госё.[47] Хиро-сан распорядился выделить несколько добровольцев для помощи микадо, кроме того, во дворце постоянно дежурит ваш личный врач Акитори-сан.

— Что с наследниками?!

— Неизвестно.

Помявшись немного, генерал хлебнул чаю и закончил:

— Каменщик сообщил, что два дня, как начал извергаться вулкан Овакудани. В Киото появились проповедники Икко-икки. Они утверждают, что боги прокляли народ Ямато и скоро наступит конец света.

Да уж! Если династия тэнно — «Небесного хозяина» — прервется, все, тут уж действительно тушите свет. Вся психология японцев пронизана чувством богоизбранности. Шутка ли, род японских императоров является прямыми потомками богини солнца Аматэрасу. Во всех храмах страны в адрес Го-Нары возносят молитвы, его именем и именем первого правителя Японии императора Дзимму совершаются ритуалы и богослужения. На небесные регалии — бронзовое зеркало, ожерелье из драгоценных камней и меч — съезжаются посмотреть все аристократы страны, зарубежные послы и духовные лица независимо от вероисповедания.

Если поразмыслить, то Япония стоит на тех же трех китах, что стояла Россия: православие, самодержавие, народность. Последняя «триада», народность, — это, разумеется, община. Местное террасное земледелие делает невозможным выживание в одиночку. Община — становой хребет островной нации, и никакие Столыпины тут невозможны. Я даже помыслить не могу, чтобы выбить эту основу из-под японского общества, разрешить частникам выход из землячества. Перед принятием любого закона десять раз подумаю: а как его примут и как будут выполнять на деревне? Местное «православие» — это, конечно, не буддизм и не синтоизм. Берем шире — традиции. Разнообразные моральные правила и навыки — Три устоя (абсолютная власть государя над подданным, отца над сыном, мужа над женой), Пять добродетелей и так далее и тому подобное. И вот один из важнейших устоев — самодержавие — зашатался. Мало того что на дворе эпоха феодальной раздробленности. Так еще и последний стержень, связывающий островные элиты, грозит вот-вот вылететь.

— Мы срочно отправляемся в Киото. — Я, не стесняясь присутствия генерала, начинаю натягивать сухое кимоно. — Распорядитесь выделить передовому отряду свежих лошадей.

Чем ближе мы подъезжали к Киото, тем больше я убеждался, что ад существует. Сначала мы увидели черные столбы дымы, которые поднимались в предместьях. Это самураи Хиро жгли чумные дома и трупы людей. Люди в повязках на лицах крюками сволакивали раздувшиеся и почерневшие тела в кучи, заваливали хворостом и дровами, после чего поджигали. Потом к нашему авангарду начали периодически бросаться женщины с истощенными детьми на руках и с криками о помощи. В первый же день мы раздали весь взятый с собой запас риса, рыбы, но просителей не становилось меньше. Количество карантинных застав увеличилось, в каждый отряд входили лучники, которые стреляли в обезумевших киотцев. Как рассказал мне один рёсуй,[48] некоторые жители, найдя у себя на теле пузырьки, наполненные гноем, самостоятельно вскрывают нарыв и пытаются измазать желтовато-зеленой жидкостью окружающих. С каждым днем сумасшедших становится все больше и больше, войска не справляются с потоком беженцев, которые разносят заразу по окрестным деревням и весям.

Крестьяне встречают горожан бамбуковыми копьями и камнями, закапывают рис, который пытаются отнимать горожане, в страхе перед болезнью убивают новорожденных детей. Не поверив рёсую, я заезжаю по дороге в одно из пригородных селений. Надеваю повязку на лицо, захожу в богатый деревянный дом с каменным фундаментом. Дверь открыта, изнутри тянет дымком. На полу сидит лысый старик и палочками для еды переворачивает бобы в глиняном горшочке, стоящем на жаровне.

— Что, дедушка, обошла вас болезнь? — попытался я привлечь внимание к себе.

Старик поднимает на меня глаза, в которых стоят слезы, и я, закашлявшись, давлюсь своим вопросом.

— Внучку вчера схоронил. Невестку и сына — три дня назад. Вот готовлю поминальную трапезу. Присоединяйся, князь.

Ага, это он увидел у меня в руке полуметровую кисточку на костяной ручке — гунто, командирский жезл даймё. Я, держа дистанцию, присаживаюсь у очага. На камнях блох нет, и есть шансы, что чумы я не подхвачу. Шикаю на сунувшуюся вслед за мной охрану, выкладываю перед стариком оставшиеся шарики с рисом.

— Богато живешь. — Один из шариков тут же исчезает в беззубом рту мужчины.

• Предыдущая
• 21/54
• Следующая