Ожидание (три повести об одном и том же) - Погодин Радий Петрович - Страница 9

• Предыдущая
• 9/29
• Следующая

Если долго ехать на разном транспорте, то, конечно, в голову может прийти мысль, будто всё население страны бросило жилища и пустилось в дорогу.

Кричали поезда в ночи. Их крик будил ребятишек, которые чмокали соски и, наверное, воображали, будто мир – это всё, что мелькает, будто дом – это всё, что трясется и мчится куда-то вперёд.

Поезда бегут по синим рельсам.

Самолеты летят по синему небу.

Корабли идут по синей воде.

Славка сам придумал такие слова. Он поёт шёпотом, чтобы мама не слышала. Иначе она скажет, что Славка – на редкость бездарный сын. Славка был очень застенчивым. Он стеснялся даже собственной тени. Он всегда становился так, чтобы тень его не падала на других.

Славка хотел сочинить такие слова, будто есть на земле конечная станция, где сходятся все поезда, пароходы и самолёты. Ведь есть же где-то конец всех дорог.

Славка ехал в купейном вагоне. Летел на самолёте АН-2, в котором двенадцать мест.

Теперь Славка ехал по широкому лиману с жёлтой водой. На большом пассажирском катере с птичьим названием «Ласточка».

На палубе всякие разговоры.

Толстая женщина с тремя внуками говорит:

– Куда подевались те, настоящие культурные дети? Нету теперь настоящих детей. Я взяла «зефир» с ленинградского поезда. Теперь я имею чахотку. Эти внуки ещё не научились говорить «бабушка», зато они не перестают кричать «дай»… И лучше мне никогда не выйти на пенсию, чем нянчить эти три патефона. У меня от них температура встает!.. – И тут же кидается к своим внукам и вытирает им капризные носы, и кутает их в платки, и суёт им лимонад. Мужчина в фетровой шляпе смотрит на горемычную бабушку и кивает Славкиной маме:

– Одесситка…

«Ну и что? Хорошо это или плохо?» —думает Славка. Он смотрит на одесситку. Она улыбается Славке. Славка улыбается ей. Он готов улыбнуться всем людям.

Славка не одессит, даже не москвич, даже не ленинградец, даже не норильчанин. Славка – кочевник, сын инженера-строителя.

Славкина мама ходит по катеру. Спрашивает:

– Скажите, пожалуйста, городишко, куда мы плывём, сверх-отчаянная дыра?

Две тётки в толстых платках лузгают семечки. Они смотрят на маму и застенчиво улыбаются:

– Ни-и… Фруктов много. Рыбы богато… Ничего городок… Очень хороший город.

Мама отворачивается. Она не довольна ответом.

По палубе, через корзины, мешки и ящики лезет подвыпивший старик. В ящиках кричат петухи. В мешках визжат поросята.

На старике надето всё новое. Всё ему велико, будто купили навырост. Пиджак топорщится, брюки топорщатся. И рубашка, и борода, и уши у старика топорщатся. Он похож на пересохшую еловую шишку.

– А я у дочки гостил! – шумит старик. Останавливается возле тёток в толстых платках и смеётся: —Ух же ж вы бабы! Ух же ж вы серый народ. Ведь которые культурные, те лузгают семечки дома. А вы тут всю палубу засорили, ходить скользко.

– Это тебе от вина скользко, – ворчат бабы, но семечки прячут. Стеснительно смотрят на маму.

А Славке весело. Ветер и брызги летят в глаза. Вниз посмотришь – вода возле борта мутная, словно взбурлили красную глину. Посмотришь вдаль – вода голубая, блестящая. Плывут под водой затонувшие облака.

Катер идёт мимо островов. В камышах широкие лодки-магуны. Люди высаживают из лодок телят, гонят их хворостиной на острова, чтобы паслись они на приволье целое лето. Телята орут, замочив ноги.

Славке смешно.

– И чего улыбается, – глянув на него, проворчала мама. – Стоит и улыбается, как дурак какой.

Славка растерянно замигал.

– Рот закрой, – раздраженно сказала мама.

– И не дыши… – Это сказал мальчишка, который лежал на палубе. – И не плюй в воду, и не смотри в небо.

Мама повернулась, чтобы убить мальчишку словами. В это время загудел катер. Он приветствовал другой катер, идущий навстречу. Мамин рот открывается беззвучно и широко. Казалось, мама ловит ртом приветственный крик катеров и захлебывается. Когда гудки смолкли, у неё хватило воздуха на одно только слово:

– Хам!

– Видишь, до чего ты довёл свою маму, – спокойно сказал мальчишка. Встал, накинул на плечи голубую спортивную куртку и направился вниз по трапу. Возле корзин остался его зелёный рюкзак. Мальчишка был крепок в плечах, нетороплив в движениях.

– Боже мой, каких только гадостей не наслушаешься на этих проклятых дорогах, – сказала мама.

– Да уж… Так уж… – поддакнул мужчина в фетровой шляпе. – Дорога, она дорога и есть. Особенно дальняя.

У буфета, под капитанским мостиком, старик пил пиво.

– Хороша у коня шея, да и хомут неплох. – Он приглаживал свой костюм, похлопывал по тощим бокам, поскрипывал заграничными полуботинками.

Славка сошёл по трапу вслед за мальчишкой в спортивной куртке.

Мальчишка смотрел на старика и улыбался и как будто подмигивал.

Старик мальчишку не замечал.

Борода у старика белая. Пивная пена теряется в ней, как снег на снегу. Старик говорит молодым, которые тоже теснятся к пиву:

– Не наседайте сзаду, бо я как дам спереду! Вот скушаю полкило пива и пойду в домино гулять… Я у дочки у Анны в гостях гостил.

– Вам дочка новый костюм подарила? – спросил мальчишка.

– Ну да. Анна ж мне всё дарит и дарит.

Мальчишка снова спросил:

– Где сейчас ваша дочка?

Старик скользнул взглядом по мальчишке.

– Так она ж в Новороссийске, на ответственной должности, – сказал он и встряхнул на ладони медную сдачу.

Старик хотел спрятать её в карман, но, заметив Славку, что-то долго и грустно смотрел на него, потом вернулся к буфету:

– Р-расступися! Мне надо гостинец купить!

Он протянул Славке целлофановый кулёк, в котором лежала вяленая вобла, печенье «Василёк», ириски «Золотой ключик» и мармелад.

– Кушай, хлопец, пиво пить тебе ещё рано. – Старик прикоснулся к Славкиной голове жёсткой, как будто ржавой рукой и пошёл в носовой салон, где ехали только курящие.

– А кто он такой? – спросил Славка.

Мальчишка не ответил.

Старик между тем протиснулся в самый нос, где люди в брезентовых штормовых плащах резались в домино.

– Капитаньё! – закричал он. – Допустите ж меня… Меня вам никак в домино не осилить. Меня только пожарники осилить могут. У них времени богато на тренировку.

Люди в штормовых плащах потеснились, уступая старику место. Старик глянул в окно и устало пробормотал:

– Уже, капитаньё. Прибыли.

Катер подошёл к серому дебаркадеру, на котором висел большой щит в красно-белую клетку, что на морском языке означает букву «м», или «тихий ход».

Славка повернулся, чтобы идти на палубу к маме. Навстречу спускались люди. Славка едва пробился наверх.

Мама хватала тяжёлые чемоданы, сумки, баул, стараясь поднять их все сразу. Она закричала на Славку:

– Где ты болтался?

Славка стоял перед ней с целлофановым пакетом, мял его и не плакал только потому, наверно, что давно разучился плакать. Мама вырвала у него гостинец.

– А эту гадость зачем купил?

Славка представил, как блестящий пакетик полетит сейчас за борт. Хотел закричать «не смей!», но оробел под маминым взглядом и отвернулся. Он увидел мальчишку с рюкзаком за плечами. Мальчишка подошёл к нему.

– В гости или на дачу? – спросил он.

– К отцу, – тихо ответил Славка.

Мальчишка поднял два самых больших чемодана, потащил к сходням.

С катера валом валил народ. Над головами плыли корзины, мешки с поросятами и очумевшие в ящиках петухи. Когда мальчишка опустил чемоданы на землю, пальцы у него не смогли сжаться в кулак. Кожа на ладонях как будто сдвинулась.

Подоспела мама. Сказала:

– Спасибо.

Мама смотрела по сторонам, нервно дёргала ремешок сумки, словно торопила свою судьбу. Она поглядывала на мальчишку с беспомощной неприязнью, понимая, что для неё будет лучше, если мальчишка останется.

• Предыдущая
• 9/29
• Следующая