Шаг с крыши - Погодин Радий Петрович - Страница 3

• Предыдущая
• 3/20
• Следующая

Анука выпрямилась. Даже в темноте было видно, что у нее очень гордая поза.

– Хапы не дикари. Хапы самый сильный, самый умный род в саванне.

«Говори, говори, – печально подумал Витька. – Еще никто в жизни на отсутствие ума не жаловался. Все умные! И я хорош – чего я теперь делать-то стану?»

В пещеру полился розовый свет. Тьма отпрянула, ушла в углы, легла за камнями. Свет раскалялся, бурлил в проходе, падал сверху сквозь узкую щель сверкающим ливнем. В нем играла, переливалась вековая хрустящая пыль, сбитая с места потревоженными мышами.

Витька увидел сталактиты. В теплых лучах они казались влажными живыми клыками, а вся пещера разверстой горящей пастью. Витька увидел белые кости – остатки медвежьих пиров. Анука, она оказалась девчонкой с косматыми черными волосами, стояла на коленях посередине пещеры, смотрела на солнце и говорила голосом леса:

– Верхние люди не забывают людей земли. Анука соберет сладкие ягоды для людей неба.

На девчонке была леопардова шкура, тонкая шея схвачена ожерельем ярко-красных блестящих плодов. Возле смуглых коленок лежало короткое копье с острым каменным наконечником.

– Почему Я не благодарит верхних людей? Люди неба каждое утро зажигают большой огонь, чтобы согреть землю.

– Иди ты, – проворчал Витька. – Обыкновенное солнце. Светило. Раскаленные газы.

Анука вскочила. Закричала голосом быстрой реки:

– Пусть Я замолчит! Верхние люди, не слушайте Я, Я лишился рассудка.

Витька пожал плечами, сплюнул и почесался. При свете солнца девчонка выглядела не очень опасной.

– Дура ты. Тигра не побоялась, а солнца боишься.

Анука рассматривала его тревожными широко распахнутыми глазами. Потом она робко шагнула к нему, потрогала за рукав.

– Откуда Я взял такую гладкую шкуру?

– Сукно, – сказал Витька.

Анука кивнула.

– Я убил сукно и снял с него шкуру. Анука никогда не видела людей с такой серой кожей. Где живут серые люди?

– Сукно, говорю. Материя. Чего глаза выпучила? Материя обыкновенная.

– Хапы убили много врагов, – сказала Анука. – Хапы никогда не снимали шкуры с убитых. Такое у хапов не принято… К какому роду принадлежит Я?

Сам по себе вопрос не был ни злым ни ехидным, но Витька сразу почувствовал себя в ответе за все современное ему человечество.

– Я человек! – закричал он. – Человек я! А ты обезьяна, дура, макака!

Анука не обиделась, удивилась только.

– Почему Я кричит? Почему Я зовет обезьяну и дуру? Зачем Я надел эти копыта?

– Это ботинки! Что, ботинок не знаешь?

Витька сел, стиснул свою бедную голову ладонями. «Откуда ей знать ботинки». От этой мысли страх из Витьки совсем ушел. Вспомнил Витька, что не позавтракал сегодня. В глазах у него самопроизвольно возникли котлеты и яичница солнцеподобная.

– Ой, мама, мамочка, мама… – Витька вздохнул сокрушенно. – Проклятая ворона, не могла, что ли, предупредить? Я небось в первый раз, неопытный еще. А она, эта ворона окаянная, небось сто лет прожила, могла бы намекнуть, мол, не торопись – дело новое, необыкновенное. А она даже ириски отобрала. – Витька снова вздохнул – эх, жизнь! – и посмотрел исподлобья на доисторическую девчонку.

Анука стояла перед ним в вольной спокойной позе.

«Ишь ты, дикариха, а красивая. Если бы она у нас в классе училась, я бы, пожалуй, дружил с ней. Не то что Анна Секретарева с задранным носом».

– Чего глаза-то выпучила? – сказал Витька.

– Анука пойдет на охоту. Я умеет охотиться?

– Я умею читать про охоту.

– Что?

– Рисовать, – сказал Витька грустно.

– Что?

– Что я умею, тебе даже и вообразить недоступно в твоем темном мозгу. Приемник на транзисторах могу собрать.

– Это едят?

Витька поперхнулся и закричал:

– Не хлебом единым жив человек! Я на велосипеде кататься умею, на мотоцикле и на коньках! Чучело ты ископаемое. Макароны умею варить! – После макарон Витькина речь оборвалась. Открылось ему внезапно, что лишился он силы вещей, которые отчасти и делали его человеком.

Анука нетерпеливо ногой топнула.

– Что Я умеет делать?

– Тише ты, – сказал Витька печально. – Не напирай. Я должен подумать… Рыбу ловить умею!

Анука заулыбалась.

– Пусть Я поймает рыбу.

– Давай удочку.

– Я опять говорит непонятно.

Витька встал, показал ей, как закидывают крючок, как подсекают рыбу. Анука следила за его действиями, наморщив лоб.

– Удочку давай, говорю. У-доч-ку. – Витька почесал голову. – Впрочем, для тебя что удочка, что ракета – все равно туман. Заря человечества. Каменный век. Не умею я рыбу ловить без крючка. Ничего не умею! И отстань от меня. Может, я с голоду хочу умереть. – «Ну и попал, даже подзатыльник нельзя дать – копьем проткнет». – Тебя бы к нам. Мы бы тебе показали человеков. Увидала бы самолет, сердце бы от страха лопнуло.

– У Ануки нет страха. Анука не кричит «Ой, мама, мама, мама!» Человеки очень отсталые люди. Человеки ничего не умеют.

– Отцепись! Отцепись, говорю! – Витька бросился к выходу из пещеры. Анука догнала его в два прыжка. Схватила за шиворот.

– И не держи! – вопил Витька. – Я сейчас выскочу. Пускай меня тигр сожрет! Пусть меня мамонт затопчет!

В пещеру текли запахи трав. Солнце стояло как раз против входа, будто пылающая заслонка, которую отодвинь – и выйдешь в иной мир, привычный и безопасный.

Витька вырвался из цепких девчонкиных рук, шагнул было вперед, но тут перед ним в ослепительном солнечном жгучем потоке возникла четвероногая тень. Два прямых острых рога торчали над нею. И она двигалась прямо на Витьку.

Анука толкнула его за камень. И Витька почувствовал, сколько силы в ее тонких руках.

– Пусть Я молчит, – прошептала Анука, сжав копье побелевшими пальцами.

Низкоплечий, скуластый воин тащил на плечах раненого. Два копья торчали над ними. Две дубины, тяжелые и суковатые, и два каменных топора свисали к земле. Воин положил раненого, подсунул ему под голову камень. Раненый приподнялся, прошептал хрипло:

– Зачем Тых принес Тура в пещеру? Тур враг Тыха. Тур из племени хапов. Тых из племени хупов. Хапы и хупы воюют.

Низкоплечий скуластый Тых запустил обе руки в черные волосы. Казалось, он хочет раздвинуть черепные кости, чтобы дать своим мыслям свободу.

– Пещерный медведь повалил Тыха. Тур медведя убил. Тур спас Тыха. Тых не может убивать Тура.

– Война есть война. Тых знает закон войны?

Тых закрутился на месте, размахивая дубиной.

– Лучше оставить жизнь волку или леопарду, чем воину из враждебной орды. Хап, которого хуп не убил сегодня, придет завтра, чтобы убить хупа. Так было всегда.

– Тых знает закон людей?

– Знает, – прорычал Тых. Мускулы на его плечах вздулись. – Люди иных племен ненавидят друг друга больше, чем носорог ненавидит мамонта, – сказал он, почти задыхаясь.

– Тогда убей Тура.

Тых замахнулся дубиной, зарычал дико. И грохнул дубиной о соседний камень так, что твердое дерево лопнуло. И сказал изумленно:

– Тых почему-то не может.

Новое чувство пугало его. Он, наверно, страдал, слушая, как ширилась и добрела его дремучая душа.

И вдруг словно лопнул тонкий висячий камень.

– Тых из враждебной орды! Анука убьет Тыха! – Анука вскочила, замахнулась копьем. Но метнуть копье не успела – на ее руке повис Витька.

– Что ты делаешь? Они же нас, как клопов – одним пальцем!

Тых прыгнул к камню, схватил их обоих и приподнял.

Витька увидел каменные бугры мускулов, густую гриву волос, крепкие, свисающие козырьком брови.

«Все, – тоскливо подумал Витька. – Задавит…»

Воин бросил их на землю.

– Дети лягушек! Тых не воюет с детьми. Когда Тых был ребенком, дети не совались в раздоры взрослых. Дети почитали воинов и охотников, как шакалы почитают тигра. Сейчас дети отрастили длинные языки.

В этих словах Витька уловил что-то знакомое, видимо, вечное, но не успел обдумать и сообразить что. Анука вскочила, гордо вскинула руки над головой.

• Предыдущая
• 3/20
• Следующая