Шпион - Скотт Джастин - Страница 7
- Предыдущая
- 7/79
- Следующая
— Он не нам рассказал. Сержанту. Его зовут Эддисон, — сказал Блэк.
— Долговязый Джон Эддисон, — добавил Литтл.
— Сколько ему лет?
— Выглядит на все сто.
— Высокий старик. Ростом почти с вас, мистер Белл.
— Где мне его найти?
— Тут недалеко меблированные комнаты, где живут старые моряки.
Меблированные комнаты, в которых жил Эддисон, находились на улице Ф в нескольких шагах от верфи. На веранде стояло множество кресел-качалок, но в этот холодный день все они пустовали. Белл вошел и представился хозяйке, которая накрывала длинный стол к ужину. Она говорила с сильным южным акцентом, а лицо ее, несмотря на годы тяжелого труда, сохраняло остатки былой красоты.
— Мистер Эддисон, — протянула она. — Он хороший старик. Никаких неприятностей. Не то, что его товарищи, которых я могла бы назвать.
— Он дома?
— Мистер Эддисон встает поздно: ведь он работает по ночам.
— Не возражаете, если я подожду? — спросил Белл, сверкнув зубами в улыбке; его голубые глаза загорелись.
Хозяйка убрала со щеки седую прядь и улыбнулась в ответ.
— Принесу вам чашку кофе.
— Не беспокойтесь.
— Никакого беспокойства, мистер Белл. Сейчас вы на Юге. Моя мать перевернется в могиле, если услышит, что джентльмен в моей гостиной сидит без чашки кофе.
Пятнадцать минут спустя Белл смог, не слишком греша против истины, сказать:
— Лучший кофе с тех пор, как мама водила меня в кондитерскую в Вене. Я тогда был ростом по колено кузнечику.
— А знаете, что я сделаю? Поставлю вариться свежий кофе и спрошу мистера Эддисона, не выпьет ли он с вами кофейку.
Детектив видел, что Джон Эддисон был бы ростом выше его, не согни годы его спину. Его длинные руки с большими кистями, должно быть, когда-то были очень сильны, на голове копна седых волос, светлые слезящиеся глаза, огромный нос, какой часто бывает у стариков, твердый рот, выступающая челюсть.
Белл протянул руку.
— Меня зовут Исаак Белл. Я дознаватель из «Агентства Ван Дорна».
— Да что вы говорите! — улыбнулся Эддисон, и Белл понял, что его медленные движения маскируют гибкость. — Что ж, я этого не делал. Хотя мог бы, будь я помоложе. Чем могу помочь, сынок?
— Я говорил с капралом Блэком и рядовым Литтлом из морской пехоты, и…
— Знаете, как мы говорим о морских пехотинцах? — прервал его Эддисон.
— Нет, сэр.
— Моряк должен четырежды случайно удариться головой о низкий бимс, чтобы его признали годным для морской пехоты.
Белл рассмеялся.
— Я слышал, что вы доложили о нарушителе во дворе верфи.
— Да. Но он сбежал. И мне не поверили.
— Китаец?
— Нет, не китаец.
— Нет? Мне любопытно, откуда Блэк и Литтл взяли, что нарушитель китаец?
— Я вас предупреждал о морских пехотинцах, — усмехнулся Эддисон. — Вы посмеялись.
— А на кого он был похож?
— На япошку.
— На японца?
— Я говорил этому придурку сержанту. Похоже, у сержанта на уме китайцы. Но опять скажу — не думаю, что сержант поверил, будто я кого-то видел: китаёзу, япошку. Он мне не поверил, и точка. Решил, что старику-дураку померещилось. Сержант спросил, не выпил ли я. Дьявольщина, да я сорок лет не брал в рот спиртного.
Следующий вопрос Белл старательно обдумал. Он очень редко встречал американцев, которые могли бы отличить японца от китайца.
— Вы близко его видели?
— Да.
— Мне казалось, было темно?
— Луна осветила его лицо.
— Как близко к нему вы были?
Эддисон вытянул большую морщинистую руку:
— Будь я ближе, мог бы этими пальцами сжать его горло.
— А что в нем показалось вам японским?
— Глаза, рот, нос, губы, волосы, — ответил старик.
И снова Белл осторожно проявил скептицизм.
— Кое-кто говорит, что эти два народа очень трудно различить.
— Кое-кто никогда не был в Японии.
— А вы были?
Эддисон распрямился на своем стуле.
— Я стоял в гавани Урага вместе с командором Мэттью Перри, когда он открыл Японию для американской торговли.
— Это было шестьдесят лет назад!
Если старик не выдумывает, Эддисон даже старше, чем кажется.
— Пятьдесят семь. Я был главным марсовым на паровом фрегате Перри «Саскуэханна». И греб в шлюпке, когда командором впервые высадился на берег. Отвез старика в Йокосуку. Япошки нам все уши прожужжали.
Белл улыбнулся.
— Похоже, вы действительно можете отличить японца от китайца.
— А я что говорю.
— Можете рассказать, где поймали нарушителя?
— Почти поймал.
— Помните, как далеко это было от оружейного завода?
Эддисон пожал плечами.
— Тысяча ярдов.
— Полмили, — задумчиво сказал Белл.
— Пол морской мили, — поправил Эддисон.
— Даже дальше.
— Сынок, бьюсь об заклад, вы гадаете, связан ли япошка с взрывом в лаборатории мистера Ленгнера.
— А вы думаете, связан?
— Не могу знать. Говорю же, япошка был в тысяче ярдов от завода.
— Как велика верфь? — спросил Белл.
Старик погладил подбородок и посмотрел вдаль.
— Думаю, что от стен верфи до реки не меньше ста акров.
— Сто акров.
Почти с молочную ферму на северо-востоке.
— Много цехов, плавилен, плацев. Плюс, — многозначительно добавил старик, — дома и сады — там я застал нарушителя.
— А что, по-вашему, он там делал?
Джон Эддисон улыбнулся.
— Я не думаю, а знаю.
— И что же он там делал?
— Он бродил возле офицерских домов. Дочери командующего — очень милые барышни. А япошки, они женщин любят.
5
Бывали дни, когда даже молодой гений вроде Гровера Лейквуда был рад покинуть свою лабораторию, чтобы очистить голову от мыслей о сложности наведения пушки с движущегося корабля на движущуюся цель. Специалист по прицелам и точности стрельбы дни и ночи ломал голову над тем, как компенсировать следствия качки, ускорений, отклонений от курса и изгибов траектории. Захватывающая работа, тем более трудная, что Лейквуду приходилось придумывать, как сделать так, чтобы с его расчетами справлялись обычные умы в разгар боя, когда гремят орудия, море бушует и стальные осколки разлетаются в дыму.
В свободное время он играл с фантастическими формулами, связанными с перекрестным огнем: он представлял себе, что его корабль вместо бортового залпа стреляет вперед, и пытался при этом принять во внимание растущую дальнобойность корабельных орудий и все более ровные траектории летящих с огромной скоростью снарядов. Иногда, чтобы избавиться от мыслей, ему приходилось переворачиваться вверх тормашками, словно опустошая солонку.
Такую возможность давало ему скалолазание. День, посвященный скалолазанию, состоял из поездки по железной дороге в коннектикутский Риджфилд, затем через штат Нью-Йорк на взятой напрокат машине до Джонсон-парка в округе Уэстчестер и, наконец, пешей двухмильной прогулки к далекому холму, под названием «гора Агар», — а заканчивалось все это долгим, трудным подъемом по вертикальной стене на вершину холма. Два часа в поезде давали возможность смотреть в окно и наблюдать, как местность из городской становится сельской. Езда в машине по разбитым дорогам требовала полного внимания. Прогулка наполняла грудь свежим воздухом и заставляла кровь течь быстрее. А подъем на стену требовал абсолютной сосредоточенности, чтобы избежать долгого-долгого падения вниз, черепом на камни.
Необычайно теплый весенний день привел в парк множество гуляющих. Целеустремленно шагая вперед, одетый в твидовую куртку, брюки и ботинки, Лейквуд миновал совершавшую моцион пожилую даму, обменялся радушным «Доброе утро!» с несколькими гуляющими и с завистью посматривал на пары, державшие друг друга за руки.
Лейквуд привлекателен, у него хорошая сильная фигура и добродушная улыбка, но работа шесть или семь дней в неделю, притом что он часто и ночевал в лаборатории, не давала ему возможности знакомиться с девушками. А племянницы и дочери, встречи с которыми устраивали ему жены инженеров, почему-то оказывались непривлекательными. Обычно это его не беспокоило. Он был слишком занят, чтобы чувствовать одиночество, но время от времени при виде молодой пары думал: «Когда-нибудь и мне повезет».
- Предыдущая
- 7/79
- Следующая