Хозяин Черного Замка и другие истории (сборник) - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 32

• Предыдущая
• 32/196
• Следующая

– Это обыкновенные варвары, – ответил жрец. – Он – маленький царёк, правит где-то среди гор, напротив Филистии. Сюда наведывается, потому что затеял построить город, Иебус, – хочет сделать его столицей. А раздобыть древесину, камень да и мастеровых по своему вкусу он может только в Тире. Юнец с лютней – его сын. Впрочем, всё это малоинтересно, мой господин. Пойдём лучше со мной в наружный придел храма. Там сидит жрица Астарты, пророчица Алага. Она предскажет, что ждёт тебя в Трое. Быть может, ты покинешь Тир ободрённый – как многие мужи, которым она оказала эту услугу.

Грека не пришлось долго уговаривать: в те времена его соплеменники всеми способами стремились заглянуть в будущее и с трепетом относились к оракулам, знамениям и приметам. Он последовал за жрецом в святилище, к знаменитой пифии – высокой, красивой женщине средних лет, восседавшей за каменным столом, на котором стояла то ли чаша, то ли поднос с песком. В правой руке она держала халцедоновое стило и чертила на гладком песке причудливые линии, а подбородком опиралась на другую руку. На вошедших она даже не взглянула – лишь рука задвигалась быстрее, выписывая палочки и зигзаги. Потом она вдруг заговорила: по-прежнему не поднимая глаз, высоким и странным голосом, чуть нараспев – точно ветер зашелестел среди листвы.

– Кто же ты, чужеземец, что пришёл к прислужнице великой Астарты? Что привело тебя в Тир, к Алаге?.. Вижу остров, что лежит к западу отсюда, и старца-отца, и жену твою, и сына, который ещё мал и не готов к битвам, и тебя самого – царя твоего народа. Верно ли говорю я?

– Да, жрица, это чистая правда, – подтвердил грек.

– Многие побывали здесь до тебя, но не встречала я мужа более славного. И через три тысячи лет люди будут ставить в пример твою отвагу и мудрость. Будут вспоминать верную жену твою, не забудут ни отца твоего, ни сына – их имена будут на людских устах, когда всё обратится в прах, когда падут величественный Сидон и царственный Тир.

– Алага! Ты шутишь! – воскликнул жрец.

– Я лишь изрекаю то, что диктуют небеса. Десять лет проведёшь ты в тщетных усилиях, потом победишь. Соратники твои почиют на лаврах, но не ты. Тебя ждут новые беды… Ах! – Пророчица вдруг вздрогнула, и рука её заработала ещё быстрее.

– Что случилось, Алага? – обеспокоился жрец.

Женщина подняла безумный вопрошающий взгляд. Но смотрела она не на жреца и не на грека, а мимо – на дверь в дальнем углу. Грек обернулся. Порог переступили двое – те, кого он недавно встретил на улице: златовласый царь варварского племени и юноша с лютней.

– Чудо из чудес! – вскричала пифия. – Великие сошлись в этих стенах в один и тот же день и час! Я только что говорила, что не встречала прежде мужа более славного. Но вот он – тот, кто выше тебя! Ибо он и даже его сын – да-да, вот этот юноша, что робко мнётся у двери! – пребудут с людьми в веках, когда мир расширит свои границы далеко за Геркулесовы столпы. Приветствую тебя, чужестранец! Приступай же к своим трудам, не медли! Труды твои не описать моими скупыми словами. – Тут женщина поднялась, уронила стило и мгновенно скрылась.

– Всё, – промолвил жрец. – Никогда прежде не слышал я от неё таких речей.

Грек с любопытством взглянул на варвара.

– Ты говоришь по-гречески? – спросил он.

– Не очень хорошо. Но понимаю. Ведь я провёл целый год в Зиклаге, у филистимлян.

– Похоже, боги судили нам с тобой сыграть важную роль в истории.

– Бог един, – поправил грека варварский царь.

– Ты полагаешь? Впрочем, сейчас не время для долгих споров. Лучше назови своё имя, род и объясни, какие труды ты затеял. Вдруг нам ещё доведётся услышать друг о друге. Сам я – Одиссей, царь Итаки. Ещё меня называют Улисс. Отец мой – Лаэрт, сын – юный Телемах, и я намерен разрушить город Трою.

– Дело моей жизни – отстроить заново город Иебус, мы называем его Иерусалим. Пути наши вряд ли пересекутся вновь, но, возможно, ты когда-нибудь вспомнишь, что повстречал Давида, второго царя иудеев, и его сына – юного Соломона, который, надеюсь, сменит меня на троне[20].

И он пошёл прочь – в темноту ночи, к ожидавшей на улице грозной свите. Грек же спустился к морю, чтобы поторопить мастеров с починкой корабля и наутро отправиться в путь.

[21]

В судебной практике Англии таких сомнительных дел, к сожалению, очень много. Ещё грустнее, что все такие дела решаются не в пользу подсудимых. Общественная психология в данном случае совершенно понятна. Представьте себе, что совершено зверское, отвратительное преступление. Общественное мнение возмущено и громко требует возмездия, требует жертвы. И вот жертва отыскивается. Улики против подсудимого сомнительны, но ни судья, ни присяжные заседатели не обращают на это внимания, и несчастный приносится на алтарь правосудия. Некоторые юристы пытаются даже оправдать такую систему. Лорд Тентерден заявил, что суд не должен обращать излишнего внимания на улики и что лучше, если он будет руководствоваться простым здравым смыслом. Но Господи Боже мой! Кто не знает, сколько людей сделались жертвами этого самого здравого смысла![22] Я полагаю, что если только эта теория здравого смысла восторжествует в наших судах окончательно, то закон наш сделается самым главным убийцей в Англии. Я верю в то, что в судах должно применяться правило, в силу которого лучше оправдать девять виновных, чем осудить одного невинного; но, к сожалению, это правило далеко не всегда в наших судах соблюдается. В данном случае я хотел бы рассказать читателям об одном крайне сомнительном деле. Это дело об убийстве госпожи Мэри Эмслей.

Не всем иностранцам, посещавшим нашу страну, известно, что такое представляет из себя рабочий Лондон. Это совершенно особый город. Представьте себе целые ряды улиц и кварталов, застроенных бесконечными рядами кирпичных домов. Дома эти некрасивы и как две капли воды похожи один на другой. Это томительное однообразие несколько нарушается только кабаками и часовнями на перекрёстках, причём часовен гораздо меньше, чем кабаков, и посещаются они гораздо реже.

Эти рабочие кварталы своими бесконечными рядами некрасивых домов много содействовали увеличению столицы. Особенно усердно строился Лондон в эпоху между Крымской войной и 1860 годом. Строительством тогда занимались многие подрядчики, у которых мало денег, но много ловкости. Такой предприниматель строил дом, закладывал его, на заложенные деньги строил второй, закладывал его снова и принимался опять за постройку, и так до бесконечности. Ввиду того что цены на недвижимость в это время росли, многие из аферистов обогатились и нажили громадные состояния. Между этими ловкими строителями был некий Джон Эмслей. Умирая, он оставил своей жене Мэри огромное состояние, заключавшееся в большом количестве домов и солидных капиталов.

В описываемое время Мэри Эмслей была уже старухой. Всю жизнь она прожила в бедности и теперь, разбогатев, не желала менять привычек. Детей у неё не было; всю энергию она посвящала делам и сама управляла своею собственностью. Она самолично собирала недельную плату со своих небогатых жильцов. Госпожа Эмслей была угрюмая, суровая чудачка. На Гровской улице в Степнее, где она жила, её недолюбливали, но чудачества старухи занимали всех.

Как я уже сказал, домов у неё было очень много, и они были разбросаны в трёх кварталах. Но, невзирая на дальность расстояния и на свои преклонные годы, Мэри Эмслей ходила повсюду лично, взыскивала с жильцов плату, подавала на неисправных в суд, сдавала квартиры и так далее. Способности к хозяйственной деятельности у неё были немалые. Она никогда не упускала своего. На всём старуха старалась нажиться и сэкономить. Так, постоянных управляющих она не держала, а нанимала себе служащих на время, когда у неё накапливалось много дел и одна справиться с ними она не могла. На службе у госпожи Эмслей перебывали таким образом многие, в том числе были двое, чьим именам было суждено приобрести всеобщую известность. Одного из них звали Джон Эммс, другой был штукатур Джордж Мэллинс.

• Предыдущая
• 32/196
• Следующая