Охотники на мамонтов - Покровский Сергей Викторович - Страница 8

• Предыдущая
• 8/26
• Следующая

Этим словом обозначали жители поселка важенку — оленью самку. Теперь Уамма была не Уамма, она стала духом самки оленя.

В зверя ее превратили колдовское искусство Фао и заклинание Каху. Как маленькому ребенку, Уамме можно было внушить все. Она верила словам больше, чем глазам, и воображение, пылкая фантазия подчиняли ее себе целиком.

С той минуты, как Уамма услышала слова Каху: «Ты тала! Ты самка оленя!» — она стала сама чувствовать себя оленьей важенкой. Она стала немой — ведь олени не говорят. Она больше не улыбалась — ведь олени не смеются. Она чувствовала, как на ногах у нее выросли твердые двойные копыта.

— Ложись! — сказала Каху. — Спи!

Уамма послушно улеглась ничком и зажмурилась. Два старика принесли оленью шкуру и накрыли ее, а впереди положили голову молодой важенки с шерстью и короткими рогами. Через полминуты Уамма уже спала и видела себя во сне оленем.

Каху назвала еще два имени: Балла и Огга.

Это были две другие матери, которые должны были плясать танец оленей.

Огга была маленькая и толстая женщина, Балла — стройная и худая. Огга была самая многодетная из матерей. Балла была молодая и веселая. У нее был один только грудной ребенок. Два года тому назад ее привел из рода Вурров охотник Калли, и она осталась жить с Черно-бурыми.

Фао расписал обеих женщин. Они были раскрашены так же, как и Уамма, и так же укутаны в оленьи шкуры. Всем троим надели на шею по священному ожерелью из оленьих зубов, а на талию — тонкий ремешок, к которому сзади привязали по короткому оленьему хвосту.

Главной заклинательницей племени была Каху. Три матери только исполняли ее волю.

По знаку Матери матерей четыре старика вынесли на лужайку горящие сучья. На них извивались золотые змеи — дети Родового огня. Старики подожгли с четырех концов большую кучу валежника, сложенного посреди поляны.

А кругом уже давно собралось все население поселка. Люди уселись двумя кругами. Внутри сидели дети, кругом — матери, девушки и подростки. Из землянки вышла сутулая Каху. Она опиралась на толстую клюку. Белые космы волос падали на плечи. Голова и руки тряслись. Крючковатый нос нависал над губами.

Старики постлали перед костром три мохнатые шкуры. Каху уселась на средней, опустила голову и тихо забормотала непонятные слова.

Толпа затаила дыхание.

Фао и другие старики вернулись в землянку. Скоро они вывели оттуда трех матерей, окутанных оленьими мехами. Головы их украшали пустые черепа с маленькими рогами молодых важенок. Фао подвел женщин к костру. Каху бросила в огонь связку сухого можжевельника. Пахучий дымок вместе с тучей блестящих искр взлетел в воздух.

Каху и вслед за нею все остальные хлопнули в ладоши. Протяжный мотив заклинательной песни тихо поплыл над завороженной толпой.

Три матери, взявшись за руки, ходили кругом костра. Через каждые три шага они сгибались, опускали руки до земли и срывали зеленые травинки. Так изображали они, как олени пасутся.

Когда плясуньи оборачивались спиной, зрители видели нарисованные там фигуры. И все знали, что перед ними талы — рогатые важенки оленя.

Но вот Каху перестала бормотать. Фао помог ей подняться. Мать матерей провела по воздуху пальцем: это она окружила себя волшебным кругом. Все вскочили на ноги. Старики и старухи, матери и девушки, подростки и маленькие дети сцепились в один хоровод.

Вне хоровода остались только три талы и сама Каху. Губы старухи продолжали шевелиться. В то же время она внимательно искала кого-то глазами. Из взрослых мужчин в хороводе участвовал только один. Это был Тупу-Тупу, искусник в обработке кремня и лучший мастер-оружейник. Его копья были высшими образцами оружейного искусства. Но Тупу-Тупу был хромой. Искалеченная нога делала его негодным для охоты.

Вдруг Каху протянула свою клюку и дотронулась до проходившего мимо Уа. Он был самый рослый из подростков. Руки и ноги его были стройны, а стан гибок, как молодая березка. Глаза его сияли; на верхней губе слегка пробивался рыжий пушок.

Все остановились. Уа, густо краснея, вышел из круга. Каху подала ему палку с обугленным концом — волшебное копье в обряде заклинаний зверей. Теперь началась самая важная часть колдовства.

Хоровод снова задвигался. Женщины и девушки пели. Напев их был однообразен, дик. Они пели про то, как всходило солнце из-за синего леса, как вышли на болото три белые важенки — талы — пощипать зеленой травы и сладкой морошки. Выходил тут из леса молодой Уа-охотник. В руках у него острое копье, во лбу меткий глаз, в сердце у молодца горячая кровь.

В это время Уа опустился на землю. Разрисованные матери ходили вокруг костра и рвали руками траву. А мальчик, сжимая в руке воображаемое копье, подползал к ним все ближе и ближе. Он изображал, как подкрадывается охотник, как высматривает добычу и рассчитывает свое нападение.

Вдруг он вскочил и с криком взмахнул обугленной палкой. Женщины, девушки и дети пронзительно завизжали, а татуированные матери бросились убегать. Лица их побелели от страха, глаза широко раскрылись. Они бегали вокруг хоровода сколько хватало сил.

Всего трудней было толстой Огге. Она задыхалась, ноги ее подгибались от усталости. Уа быстро настиг ее и ткнул обугленной палкой в спину. Новый пронзительный визг огласил воздух, и Огга, добежав до медвежьей шкуры, рухнула ничком в густую пушистую шерсть.

Фао подошел к ней со своими красками. Он провел угольком черную линию от красного кружочка кверху, а охрой — красную полоску вниз. Это означало, что копье охотника пронзило сердце и из него побежала красная струйка крови.

Одна самка оленя была убита, но игра продолжалась. Теперь Уа гонялся за Уаммой. Это были не сын и мать: это был страстный охотник, который гнался за испуганной добычей. Уамма бегала лучше Огги, но и она недолго спасалась от своего быстроногого преследователя. Он ударил ее, и довольно больно. Фао снова подошел к упавшей на шкуру женщине и проделал над ней ту же церемонию, что и над Оггой.

Теперь настала очередь сразить молодую Баллу. Балла — высокая и стройная женщина. Когда она убегала от мальчика, ветер свистел в ее ушах, и сама она была похожа на резвую девочку-подростка. Уже три круга пробежали они вокруг хоровода, а расстояние между ними почти не уменьшалось.

Вдруг Балла споткнулась о кочку и шлепнулась в траву. Еще мгновение — и охотник был уже над ней. Уа, забывшись, так ткнул ее палкой, что у нее на правой лопатке появилась большая ссадина.

Когда Фао докончил разрисовку поверженной жертвы, у нее на спине можно было заметить две красные полоски. Одна из них была сделана рукою художника, а другая — настоящая кровь, вытекавшая из царапины.

Каху велела всем трем женщинам подняться. Они стали рядом: Уамма — посередине, Огга, с рогом в левой руке, — налево, Балла — направо. Балла держала рог в правой руке и с улыбкой посматривала на Уа, который так больно ее ударил. Но почему-то ей было смешно и вовсе не хотелось сердиться.

Охотник стоял неподвижно с поднятым копьем, как будто прицеливался в добычу. А девушки и женщины пели про оленьих важенок, про то, как они вышли на болото пощипать зеленой травы и как вонзил им в сердце копье молодой Уа-охотник.

• Предыдущая
• 8/26
• Следующая